Даниил ткаченко: Danila Tkachenko / Projects – Кто такой Данила Ткаченко, который сжигает деревни ради красивого кадра? — Strelka Mag

— А твои отшельники? Они пытаются избавиться от личности как от конструкта?

— Пытаются, но у них не получается. Они все равно пребывают в каком-то дискурсе, варятся сами в себе. Ни с кем не общаются, и их мнение никак не трансформируется.

— Получается, что они особо ничем не отличаются от персонажей «Опытного поля».

— Да, для меня эти проекты связаны. Человек, который ушел от общества, и тот, кто в нем находится, — одно и то же. Уходя, он тоже является частью социального орнамента, просто это другой орнамент.

— За этим проектом тоже стоит какой-то личный опыт?

— Мне кажется, что искусство вообще происходит из травмы. Меня, например, часто упрекают в холодности. Я — довольно замкнутый человек, и мне трудно выражать свои чувства. Вот я и решил пообщаться с этим состоянием и изобразить человека без чувств.

Ни одного из участников проекта «Опытное поле» я не знал, мне их просто привезли на автобусе. Позвонил знакомым киношникам, и они организовали массовку. Естественно, было заранее подготовлено место, каждому человеку была дана инструкция, с каждым был заключен договор о том, что участник не имеет претензий, но на каждого я смотрел как на биологический материал.

— Как ты чувствовал себя в роли социального дизайнера?

— Это был интересный опыт. Не могу сказать, что мне было хорошо или плохо. Я тоже ощущал себя инструментом для воплощения задачи. Так же и зритель. Я предлагаю ему не какой-то единственный взгляд. Для каждой постановки я делал кадры из множества разных точек съемки. Это позволило управлять перспективой и размыть границу взгляда. В итоге зритель может наблюдать за происходящим из любой точки и чувствовать себя не наблюдателем, а соучастником.

— Но это такой машинный взгляд.

— Я всегда стремился к тому, чтобы добиться отстраненного взгляда, создать иллюзию объективной картинки. Фотография необъективна по факту, и мне хотелось, чтобы в ней не было почти ничего навязанного.

— Интересно, что за каждым твоим проектом стоит долгая и сложная работа. Страшно представить, например, съемки заброшенных секретных сооружений («Закрытые территории») в метель где-то на краю света. На фотографиях они выглядят почти игрушечными или нарисованными. Символизм как бы съедает реальность.

— Мне как раз очень нравится, что на фотографиях не видно большой работы, стоящей за ними. Это лишняя информация, которая может давить на зрителя. Фотография тем и хороша, что помогает сплющить информацию, вложенные усилия и представить это зрителю в концентрированном виде. У меня постоянно идет сужение фокуса во всем: и в визуальном плане, и в смысловом. Могу работать пару лет и сделать серию из 12 фотографий.

То, что каждый мой проект связан с каким-то самоистязанием, — возможно, важный для меня момент преодоления материала, и я к этому привык. Поиск формы и смысла — достаточно мучительный процесс. Работа постоянно идет через провал, и только через какое-то время из этого провала может что-то получиться.

— Помню, ты как-то говорил, что фотография для тебя — идеальный медиум.

— Это работа с утопией, невозможная попытка найти идеальную жизнь. Когда живешь по инерции, очень сложно разобрать и осмыслить происходящее. Фотография помогает сфокусировать взгляд на вещах, которые волнуют, и вообще определить эти вещи. Для меня работа над произведением — это работа над некоей проблемой, своего рода психологическое очищение. Как поход к психоаналитику.

— Ты недавно закончил новый проект «Родина». От чего очищался на этот раз?

— От ностальгии по старым вещам, она меня как-то притягивала. Сжигание хлама расставило некие точки внутри меня.

— С чем именно была связана ностальгия?

— Вот ты попадаешь в деревню, в которой жили люди, видишь их вещи — письма, фотографии, кучи журналов и газет, и вся эта трухляшечка начинает тебя захватывать, очаровывать. Можно засесть на чердаке и сидеть там сутками. Я провел много времени в этих домах. Там нет электричества, но есть нормальная постель и печь. И вот ты там сидишь, копаешься целыми днями и погружаешься в некое замутненное состояние. Такую тарковщину. Есть у него это состояние сновиденческого блуждания. В какой-то момент я решил расстаться с этим радикальным образом. Конечно, это по-русски: взять и на хрен сжечь. Нелогично и неправильно, но я и не претендую на какую-то правильность. После двух лет для меня это был самый логичный выход из ситуации.

— Как ты понимал, что эти дома — ничьи?

— Там дорога — сразу видно, ездят по ней или не ездят. Я не сжигал дома, в которых еще можно жить. Те дома, которые я выбирал, были гнилые, с проваленной крышей. Никому ничего плохого я не делал. Я думал так: можно копаться в этом говне или сжечь, оставить площадку, завершить этап. Сейчас другой мир, где есть интернет, и опыт поколений никому не нужен. Не думаю, что это плохо. Просто переход из одного состояния в другое.

К проекту с деревнями у меня до сих пор очень неоднозначное отношение. Есть в нем какое-то смакование горящих объектов. И огонь слишком отвлекает. Возможно, топорный проект получился. Хотя все мои проекты простые.

— Но в них всегда много коннотаций.

— Да, коннотаций много, но думаю, что они возникают из простоты. Я стараюсь, чтобы все было как можно проще, чтобы проект ничего конкретного не исследовал, не значил, не говорил, чтобы он существовал как бы сам по себе. Не хочу, чтобы он был каким-то манифестом. Хочу, чтобы это было просто тиражированное действие без всяких конкретных интерпретаций. Искусство — это пространство для воображения. Оно существует в диалоге, а не в заключении или предъявлении каких-то истин.

— Да, сейчас такое противостояние в обществе с религиозными фанатиками или патриотами, что мои проекты — этот радикальный способ расстаться со старьем — могут кого-то задеть. Не исключаю, что мне придется эмигрировать на время. Возможно, будет какой-то взрыв. Это и правильно. Искусство должно будоражить человека, а не утешать.

— Веришь в революционный потенциал?

— Об этом даже нечего говорить. Россия — такая страна очаровательная, и запах у нее сыроватый. Что-то булькает, что-то может взорваться, как в болоте, а потом упасть в то же место. Но это все образы. Я думаю, все должно само в себе перегнить.

Причем российский контекст меня безмерно вдохновляет. История, революция, авангард, то, что сейчас происходит. Я очень много передвигаюсь по России и вижу массу территорий, где нет ни закона, ни власти. Приезжаю в деревню, а там все разрушено, живет один мужик в полной жопе. Я бухаю с ним самогон и понимаю, что ему насрать на революцию и власть. Русский человек очень вялый. Может, конечно, рас***рить что-нибудь, но все равно меланхоличный, изнасилованный. Есть городские жители, но властям *** класть на этих хипстеров. Власть боится голодных мужиков с вилами, а не нас с айфонами. Москва для меня — как черный квадрат. Все стекается в Москву и исчезает в этой дыре. Безумно нездоровая ситуация, но я люблю ее за утопичность. Чем больше жопы, тем интереснее. Этот абсолютный сюрреализм — постправда, общество спектакля, вечный карнавал — оказывает влияние на все мои произведения. Я считаю себя частью этого п****ца. Россию нельзя отделить от людей.

— Да. Последний мой ассистент оказался отличным чуваком, он сам нашел меня в Фейсбуке. Такой расслабленный мужик с бородой, бывший плотник-краснодеревщик на пенсии с инженерным мозгом. Очень помог мне с проектом «Монументы» — мы забирались в старые заброшенные храмы и пытались вписать в них чуждые им архитектурные формы. Нужно было поднимать здоровенные конструкции или красить что-то на большой высоте. Были моменты, когда я говорил, что это невозможно, но благодаря поддержке и плотницкой сноровке моего ассистента мы со всем справились.

Если подходили местные и допытывались, чем это мы занимаемся, он своим видом сразу клал всех на лопатки: «Есть жалобы? Давайте ваши координаты, запишем». И все отваливались. Я в оранжевой жилетке бегал, как его помощник, и ситуация выглядела нормально, будто мы из «Архнадзора» или что-то вроде того. У меня нет желания объяснять, что это современное искусство, нет желания.

Молодые люди обычно слишком брезгливы, чтобы вот так приехать в центр какого-нибудь населенного пункта и захерачить весь храм. А этот ничего не боялся. Мы с ним были похожи на бандитов: два бородатых чувака на черном джипе с тонированными стеклами, приезжаем, поджигаем, уезжаем. Какое там искусство. Но в этом есть свой шарм.

— А кем ты себя чувствуешь в системе искусства?

— Я себя чувствую ущербным автором. Такое ощущение, что не принадлежу к какому-то конкретному полю, не встраиваюсь в полной мере ни в искусство, ни в фотографию. В школе Родченко, где я учился, фотография считалась гетто, чем-то несовременным. Есть документальная фотография, но это другая история. В последнее время меня больше интересует современное искусство. Я стою на пороге изменений. Если раньше был нейтральным, только наблюдал и ждал погоды, то теперь начинаю входить в кадр, рушить все там, трансформировать. Мне кажется, это уже больше похоже на ленд-арт или даже религиозные практики. К примеру, мой отец — религиозный человек. Он путешествует по миру, по самым труднодоступным местам, и проводит там ритуалы. По форме наша деятельность абсолютно идентична. При этом фотография остается фотографией. Я по-прежнему использую этот язык. Сейчас вообще идет такая тенденция, что искусство и реальная жизнь смешиваются. Это, конечно, может убить искусство — ну и хрен бы с ним.

Подписывайтесь на наши обновления

Еженедельная рассылка COLTA.RU о самом интересном за 7 дней

Лента наших текущих обновлений в Яндекс.Дзен

RSS-поток новостей COLTA.RU

Ссылки по теме

Danila Tkachenko / Projects / Restricted Areas

.

.

RESTRICTED AREAS

Danila Tkachenko

The project «Restricted Areas» is about utopian strive of humans for technological progress.

Humans are always trying to own ever more than they have — this is the source of technical progress, which was the means to create various commodities, standards, as well as the tools of violence in order to keep the power over others. 

Better, higher, stronger — these ideals often express the main ideology of the governments, for these goals they are ready to sacrifice almost everything. While the individual is supposed to become a tool for reaching the set goals, and receive in exchange the higher level of comfort.

I travel in search of places which used to have great importance for the technical progress — and which are now deserted. Those places lost their significance together with the utopian ideology which is now obsolete. Secret cities that cannot be found on maps, forgotten scientific triumphs, abandoned buildings of almost inhuman complexity. The perfect technocratic future that never came. 

Any progress comes to its end earlier or later, it can happen due to different reasons — nuclear war, economic crisis or natural disaster.. For me it’s interesting to witness what is left after.

ЗАКРЫТЫЕ ТЕРРИТОРИИ

Данила Ткаченко

Проект «Закрытые территории» — про утопичное стремление человека к техническому прогрессу.

Человек склонен всегда хотеть большего чем имеет, вследствие чего и появился технический прогресс, который являлся средством для создания всевозможных удобств, стандартов, а также инструментов насилия для удержания власти.

Принцип “лучше, выше, сильнее” часто является основной идеологией государств, ради этого они готовы пожертвовать почти всем. Человек при этом должен стать инструментом для достижения поставленных целей, а взамен получить более высокий уровень комфорта.

Я путешествую в поисках мест, которые сыграли важную роль для технического прогресса — секретные города, которых нет на картах, забытые научные проекты, брошенные технократические конструкции, зараженные территории вследствиe производственных аварий. Идеальное технократическое будущее, которое так и не смогло наступить. Любой прогресс рано или поздно заканчивается. Это может произойти по разным причинам.. Из за атомной войны, экономического кризиса или природного катаклизма. Мне интересно увидеть что остается после.

«Искусство должно быть доступно для народа». Ольга Бубич

© Данила Ткаченко. Самолет — вертикальновзлетная амфибия BBA14. Было построено только 2 таких самолета в 1976, один из них упал во время перевозки и был поврежден. Россия, Московская область, 2013. Из проекта «Закрытые территории»

Только за 2015 год молодой амбициозный фотограф из Москвы Данила Ткаченко оказался победителем 8 международных конкурсов, среди которых премии European Publishers Award for Photography, FOAM Talent, LensCulture Exposure Award, 30 UNDER 30 агентства Magnum. В онлайн резюме Данилы пока еще всего три проекта, но его спокойный уверенный визуальный язык, упорство в достижении поставленных задач и продуманные стратегии их реализации успели привлечь внимание таких видных изданий, как The National Geographic, The Guardian, The Washington Post и Spiegel. «Побег» – трехлетний проект-путешествие по России и Украине в поисках добровольно отказавшихся от благ цивилизации отшельников – одержал победу в конкурсе World Press Photo 2014, а публикацией книги  со снимками фотографий из проекта «Закрытые территории» в настоящее время занимаются 5 различных европейских издательств. Не мог остаться в стороне и Photographer.ru: критик Ольга Бубич побеседовала с именитым выпускником Школы Родченко о секретах успеха в условиях жесткой конкуренции, рынке фотографии и феномене «российской фотографии». Данила Ткаченко оказался весьма критичен и ироничен в формулировках своего мнения, но разве не в откровенности и есть ценность мнения автора, сумевшего своей напористостью, мастерством и удачным менеджментом перейти с европейским арт-рынком «на ты»?

– Данила, не могу не начать с очень мудрой цитаты критика и искусствоведа Екатерины Дёготь, которую ты приводишь в одном из своих интервью: «Сталин говорил, что искусство должно быть национально по форме и интернационально по содержанию. Сейчас нужно делать всё наоборот: интернациональное по форме и национальное по содержанию». Насколько я понимаю, в своей фотографии ты как раз по этой формуле и работаешь. А скажи, пожалуйста, где ты видишь то самое «национальное» в каждом из трех своих проектов – «Побег», «Закрытые территории» и «Переходный возраст»? Что о России эти проекты говорят иностранному зрителю?

– Мне сложно соотносить свое творчество с национальной идентичностью. Безусловно, она там присутствует, хотя бы  потому, что я родился и вырос в России, и именно здесь были сделаны мои работы. Но без дистанции мне трудно ее там анализировать. Можно, разве что догадываться… У нас большая страна, с большими территориями и не очень благоприятной социальной средой – неудивительно, что некоторые люди убегают из социума на бескрайние просторы природы. Наша власть последние сто лет больше задумывалась о мировом господстве, собственном благополучии и защищенности, чем о благополучии граждан. Пожалуй, эти характеристики я бы и назвал «национальными» чертами, в какой-то мере. Говоря об интернациональной форме, я использую формальный визуальный язык, берущий истоки в дюссельдорфской школе фотографии.

– Какую реакцию вызвали твои проекты в России и Европе?

– Мне кажется, реакции – очень личная штука. Люди часто соотносят проекты со своим жизненным опытом, признаются, что задумывались над подобными вопросами. Вполне нормально, что отклик есть не у всех, так как все люди разные и их волнуют разные проблемы. Судя по количеству выигранных конкурсов и упоминаний в СМИ, за границей мои проекты имеют больший успех, отчасти и потому, что там большее количество институций, связанных с фотографией и искусством в целом. Еще одна причина кроется в развитости критического мышления у западных фотографов. У нас же, из-за многолетнего контроля фотографии пропагандисткой машиной, не приемлющей иного взгляда на вещи, критическое мышление развивается значительно медленнее. Мне не раз приходилось слышать от наших «мэтров», что они хотели бы видеть более жизнерадостную историю. Интересно то, что в России неподготовленный зритель считывает мои произведения гораздо лучше профессионала, и для меня этот отклик наиболее ценен.

© Данила Ткаченко. Бывшие жилые дома в заброшенном заполярном научном городе, где проводились биологические исследования. Россия, Республика Коми, 2014. Из проекта «Закрытые территории»

© Данила Ткаченко. Дизельная подводная лодка, одна из самых больших в мире. Россия, Самарская область, 2013. Из проекта «Закрытые территории»

– Ты говорил, что фотография сейчас переживает свой «золотой век». А на чем было основано это утверждение? Готовы ли к этому «веку» российские зрители? Ведь многие зрители и участники фотофорумов просто в ужасе от того, что сейчас происходит с фотографией…

–  Могу пояснить свое высказывание тремя причинами.

Во-первых, фотография освобождается от претензии на правду. Широкая общественность начинает понимать, что фотография не способна отражать реальность и часто становится инструментом манипуляций. Это произошло, благодаря развитию интернета, социальных сетей и тому, что почти у каждого в кармане появился фотоаппарат. Теперь непредвзятое фото с мобильного телефона случайного прохожего вызывает большее доверие, чем снимки профессионального фотокорреспондента. Фотография всегда была мощным средством пропаганды во всем мире. Так как любое событие можно снять под «удобным» для заказчика углом и подать под нужным ему соусом в виде текста, например. Но теперь, благодаря интернету, сделать это не так просто. Сложившаяся ситуация заставляет создавать более сложные проекты, где важным, в первую очередь, является авторское высказывание, а не просто попытка отразить диковинный мир или событие.

Во-вторых, фотография – это медиум, который лучше всего отвечает требованиям современности, а именно – он быстро потребляется: то есть проект, который я снимал три года, можно посмотреть за 15 минут. Это актуально сейчас, когда времени становится все меньше.

И наконец, в-третьих, фотография – это универсальный медиум в плане экспонирования, который может существовать и в интернете, и в книге, и на выставке. Никакой другой медиум не может похвастаться столь широкими возможностями самопрезентации.

Конечно, не хватает современных образовательных структур и институций, особенно в нашей стране, но сейчас многие в ужасе не только от того, что происходит в фотографии, так что я бы сказал, что на общем фоне с фотографией еще не все так плохо. Мне кажется, что человечество сегодня находится на этапе рецессии, но я надеюсь, что фотография и искусство будут развиваться.

– … и зрители будут подтягиваться, в том числе и своей образовательной базой…? Ведь также из-за этого самого увеличения скорости подачи информации, от реципиента будет требоваться и постоянно возрастающий темп ее «считывания». Люди не только не успевают, они могут попросту лениться думать.

– Можно посмотреть на ситуацию по-другому. А может, это художники ленятся, или не способны доходчиво транслировать свои идеи? Я считаю, что искусство должно быть доступно для народа. Художник должен принимать и транслировать информацию четко, вовремя и понятно. Мне кажется, зрителю не обязательно много знать, пусть у него лучше будет стремление к личной свободе. Как сказал Андрей Тарковский: «Свобода – это уважение себя и окружающих».  

– Возвращаясь к теме образования. Какие бы школы ты обозначил как существующие в твоем регионе? Я знаю, что ты учился в Московской школе фотографии и мультимедиа имени Родченко… есть ли некие тенденции или характерные для неё черты, которые ты мог бы обозначить?

– Да, я закончил школу Родченко и считаю ее лучшей арт-школой России. Но и у нее есть свои особенности, фотография в школе все-таки на втором месте после мультимедиа. Многие, приходя в школу изучать фотографию, к концу обучения увлекаются другим медиумом и бросают её. Я считаю, это хорошо, так как в школе расширяется взгляд студента на искусство, к тому же он знакомится и с другими методами работы, более осознанно выбирая, что ему дальше делать. Ну, или вообще решает завязать. Для меня очень важно было именно то, что в школе преподавали не только фотографию. Как сказал один писатель: «Другие искусства научили меня искусству писать». Документальная фотография в школе больше похоже на гетто. Это связано с тем, что ее преподают сильные и давно состоявшиеся мастера с устоявшимся взглядом на фотографию, поэтому им трудно воспринимать новые методы работы. Студент всегда подвергается обильной критике, не все могут это выдержать, но необходимо научиться правильно её воспринимать и конструктивно отстаивать свои идеи.

Также знаю про «ФотоДепартамент». Думаю, это вторая, после Родченко, школа фотографии. Связано это, в первую очередь, с тем, что у них намного меньшие бюджеты на образовательные программы. Их отличие от школы Родченко состоит в том, что они больше работают с самим медиумом фотографии. К сожалению, чаще я наблюдаю там сложные концепты, но слабую форму. Не хватает именно работы с формой, в то время как сам концепт может быть «размусолен» настолько, что мне становится трудно понять, что к чему и о чем хотел сказать автор. Но случаются и сильные работы, особенно мне нравится их направление, связанное с фотокнигами.

В первую очередь, нужно понимать, что никакая школа не научит вас создавать произведения, она может только помочь. Но для этого вы должны знать, что хотите сказать, как автор, и над чем хотите работать. Только тогда вы сможете по-настоящему воспользоваться образовательным процессом.

© Данила Ткаченко. Из проекта «Побег». 2013

© Данила Ткаченко. Из проекта «Побег». 2013

© Данила Ткаченко. Из проекта «Побег». 2013

– А, вообще, как ты считаешь, российская фотография конкурентноспособна на европейском и мировом рынке?

– Себя лично я считаю конкурентноспособным, за других не готов отвечать, но и конкурентов, к сожалению, пока не вижу. Нужно понимать, что искусство, в принципе, не поддается оценке, но существует капиталистический мир, задающий свои правила. Есть три пункта, выполнив которые, проект скорее всего станет коммерчески успешным. Объект и способ съемки должен быть уникальным или труднодоступным, проект должен содержать формальное или концептуальное авторское высказывание, и, наконец, он должен быть красивым. Для меня красота является средством пропаганды авторского высказывания.

– А как ты думаешь, почему у тебя нет конкурентов?

– Потому что я больше всех работаю. Еще причиной является то, что молодым художникам тяжело в России – как морально, так и материально. В отличие от запада, где гораздо больше образовательных программ и грантов. Не хватает поддержки на начальных этапах развития. К примеру, мои родители начали более-менее нормально относится к моему делу только после того, как я выиграл «WPP» и меня показали по первому каналу. До этого им казалось, что я занимаюсь чем-то асоциальным. Начинающему автору только для того, чтобы получить образование, нужно уже приложить немалое усилие. А для того, чтобы осуществить первый сильный проект, нужно совершить сверх-усилие. Требуется огромная сила воли и умение найти деньги для реализации проекта. Поэтому образ художника в России для меня – это образ воина, борца за свою идею.

– У тебя самого сейчас есть и то, и другое?

– Конечно. На следующие свои проекты я собираюсь потратить еще больше сил и денег. Пользуясь случаем, хочу поблагодарить компанию «RENTAPHOTO» за технику, предоставленную для работы над следующим большим проектом.

– А чем российская фотография может быть интересна в Европе и мире?

– Конечно, в Европе еще жив колониальный подход к фотографии, и им интересны всякие диковинные штуки из дальних стран, но это, славу богу, уходит в прошлое, уже трудно кого-то удивить аборигенами. Я считаю, что не так важно, где снят проект, а важно – как. Безусловно, Россия обладает богатой фактурой, но иметь хороший пластилин – еще не значит хорошо из него лепить.  Я бы поставил вопрос более прагматично: чем для художника может быть интересен фотографический мир, или так называемый рынок искусства в целом? Для меня это, в первую очередь, поиск капитала для дальнейшей работы, так как, к сожалению, у меня нет богатого дядюшки.  Поиск средств на произведение является таким же техническим действием, как и нажатие кнопки затвора на фотоаппарате. Это отдельная сложная работа, которая заключается в поиске грантов, конкурсов, коллекционеров и так далее. Нужно изучать рынок и понять, каким образом ваша работа может туда встроиться. При желании это доступно каждому. Конечно, в первую очередь, вам нужно иметь эту сильную работу. Мы все, безусловно, являемся частью капиталистического мира, но нужно сделать так, чтобы он работал на нас, а не мы на него.

– А что вообще ждет российскую фотографию? У нее есть шансы заявить о себе как о феномене в будущем?

– Не знаю. Меня это не очень волнует, так как я не разделяю фотографию по национальному признаку. Думаю, её ждет то же, что и везде: кризис старого и развитие более вдумчивого подхода, но это будет проходить гораздо медленнее из-за роста пропаганды и недостатка образования.

Данила Ткаченко. Фото из домашнего архива автора

Данила Ткаченко родился в Москве в 1989 году. В 2014 он закончил московскую школу фотографии им. Родченко, класс Валерия Нистратова. В этом же, 2014 году Данила Ткаченко стал лауреатом конкурса фотожурналистики World Press Photo 2014 с проектом Побег/Escape, над которым работал три года. В марте 2015 закончил работу над проектом Закрытые Территории / Restricted Areas, уже получившим ряд международных призов, в том числе European Publishers Award For Photography, грант Burn Magazine, и включенным в голландский журнал Foam Talents. Серия была опубликована в таких изданиях, как BBC Culture, The Guardian, IMA Magazine, GUP Magazine, British Journal of Photography. В данный момент Ткаченко работает над двумя проектами, география которых охватывает значительную часть России и несколько соседних стран.

Danila Tkachenko / Projects / Escape

ESCAPE

Danila Tkachenko

I was traveling in search for people who have decided to escape from social life and live all alone in the wild nature, far away from any villages, towns or other people. 

The main characters of my project violate social standards for different reasons. By a complete withdrawal from society they go to live alone in the wild nature, gradually dissolving in it and losing their social identity. While exploring their experience, it is important for me to understand if one is able to break free from social dependence and get away from the public to the subjective — and thus, to make a step towards oneself.

I am concerned about the issue of internal freedom in the modern society: is it at all reachable, when you’re surrounded by social framework all the time? School, work, family — once in this cycle, you are a prisoner of your own position, and have to do what you’re supposed to. You should be pragmatic and strong, or become an outcast or a lunatic. How to remain yourself in the midst of this?

I grew up in the heart of the big city, but I’ve always been drawn to wildlife — for me it’s a place where I can hide and feel the real me, my true self, out of the social context.

ПОБЕГ

Данила Ткаченко

Я путешествовал в поисках людей, которые решили сбежать от социальной жизни и поселиться в одиночестве среди дикой природы, далеко от любых поселений и от других людей. В основном поездки эти были по России.

Я вырос в сердце большого города, но всегда чувствовал стремление к дикой природе – для меня это место, где я могу спрятаться и почувствовать настоящего себя, мою реальную сущность, вне социального контекста.

Меня волнует вопрос внутренней свободы в современном обществе: насколько она достижима, если ты всегда окружен социальными взаимоотношениями? Школа, работа, семья – однажды попав в этот круг, ты навсегда становишься заложником своего собственного положения, и должен делать то что положено. Нужно быть прагматичным и сильным, либо стать маргиналом или лунатиком.

Главные персонажи моего проекта нарушают социальные стандарты по разным причинам. Полностью отрешившись от социума, они живут в одиночестве в условиях дикой природы, постепенно растворяясь в ней и теряя свою социальную идентичность. Изучая их опыт, мне было важно понять, может ли человек освободиться от социальной зависимости и уйти от публичного в субъективное – и таким образом сделать шаг по направлению к самому себе.

Danila Tkachenko / Projects / Lost Horizon

LOST HORIZON

Danila Tkachenko

 Project “Lost Horizon” visualises the utopia of constructing the ideal world. Or rather, half-forgotten traces and ruins of this utopia: the Soviet architecture and technical buildings, which symbolically affirmed the technical progress and advance of the communist future.

I make photos of these objects, built by Soviet authorities, by the medium format camera 6×6, during the night and with a powerful light source. Thus I enclose them in a suprematist figure of the black square which refers to the “Black Square” by Kazimir Malevich, the early Russian avant-garde and the origins of the Soviet utopia.

The radical refusal of the old, and the belief in the beginning of the new, ideal cosmic life, devoted to the liberated human, unifies the aesthetic project of the Russian avant-garde and the political project of the Soviet power. If the “Black Square” was the artistic embodiment of utopia, then the Soviet rule was its social implementation.

The time has brought back the original meaning of utopia: u-topos is the absent place, place of nowhere. Presently, USSR is the utopia in its most strict sense.

ПОТЕРЯННЫЙ ГОРИЗОНТ

Данила Ткаченко

Проект «Потерянный горизонт» визуализирует утопию построения идеального мира. Точнее, полузабытые следы и руины этой утопии: советскую архитектуру и технические сооружения, символически утверждавшие технический прогресс и наступление коммунистического будущего.

Я фотографирую эти объекты, возведенные советской властью, на среднеформатную камеру 6х6, по ночам, с помощью мощного прожектора. Таким способом я заключаю их в супрематическую фигуру черного квадрата, который отсылает к «Черному квадрату» Казимира Малевича, раннему русскому авангарду и истокам советской утопии.

Радикальный отказ от старого и вера в начало новой, идеальной и подчиненной освобожденному человеку космической жизни объединяет эстетический проект русского авангарда и политический проект советской власти. Если «Черной квадрат» был художественным воплощением утопии, то советская власть — ее социальной реализацией.

Время вернуло утопии изначальный смысл: u-topos означает отсутствующее место, место-нигде. Сегодня СССР является утопией в самом строгом смысле.

Talant — Ткаченко Данил