Что такое моральное поведение: Моральное поведение — это… Что такое Моральное поведение?

Содержание

Моральное поведение — это… Что такое Моральное поведение?

Моральное поведение

 ♦ (ENG moral conduct)

   поведение с точки зрения правильного и неправильного (см. Моральность).

Вестминстерский словарь теологических терминов. — М.: «Республика». Мак-Ким Дональд К.. 2004.

  • Моральное перевооружение
  • Моральное развитие

Смотреть что такое «Моральное поведение» в других словарях:

  • Моральное развитие (moral development) — Исслед. М. р. посвящены, в основном, изучению процесса, благодаря к рому индивидуум «интернализует» (усваивает) социально одобряемые нормы, правила и ограничения и начинает ориентироваться на них в своем поведении. Теория и эмпирические исслед. … …   Психологическая энциклопедия

  • ПОВЕДЕНИЕ — (моральное) совокупность поступков человека, имеющих нравственное значение, совершаемых им в относительно продолжительный период в постоянных или изменяющихся условиях. Если понятие моральной деятельности характеризует только целенаправленные и… …   Словарь по этике

  • Моральное развитие — процесс развития или усвоения нравственных норм поведения. 1. Наиболее часто цитируемой является теория морального развития Лоренса Колберга, основанная, в свою очередь, на теории морального развития Жана Пиаже. Л.Колберг с помощью… …   Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

  • МОРАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ — Развитие морали, процесс, посредством которого индивид, особенно ребенок, начинает принимать и интернализирует стандарты правильного и неправильного в своем обществе. В этом смысле термин используется как общее название важного подраздела в… …   Толковый словарь по психологии

  • МОРАЛЬНОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО БЫТИЯ БОГА — один из основных аргументов в теизме. И. Кант полагал, что все теоретические способы обоснования бытия Бога несостоятельны, однако необходимость бытия Бога можно доказать в пределах практического разума, морали. Во многих Священных Писаниях… …   Современный философский словарь

  • Девиантное поведение — отклоняющееся от общепринятых норм: нравственных, а иногда и правовых. Поведение в основном обусловлено социально психологическими девиациями личности (прежде всего микросоциально психологической запущенностью). Является проявлением ситуационных… …   Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

  • Ответственность и поведение (responsibility and behavior) — Ответственность давно интересовала представителей общественных наук, о чем свидетельствуют старинные уголовные кодексы и работы таких выдающихся ученых, как Э. Дюркгейм и П. Фоконне. Дюркгейм высказал идею, что ответственность является… …   Психологическая энциклопедия

  • moral conduct —  Моральное поведение …   Вестминстерский словарь теологических терминов

  • Расстройство поведения (conduct disorder) — Термин Р. п. имеет в психологии как описательное, так и диагностическое значение. На дескриптивном уровне термин используется, часто неопределенно, для обозначения комплекса социально разрушительных паттернов поведения, наблюдаемого у детей или… …   Психологическая энциклопедия

  • Кант Иммануил — (1724 1804), родоначальник немецкой классической философии; профессор университета в Кёнигсберге, иностранный почетный член Петербургской АН (1794). В 1747 1755 разработал космогоническую гипотезу происхождения солнечной системы из первоначальной …   Энциклопедический словарь


что это такое, примеры формирования чувства ответственности за свое поведение и основа этикета

Появление и закрепление норм морали можно проследить с доисторических времен. Его эталоны и образцы зародились еще в далеком прошлом. Несмотря на то, что первобытный человек действовал, в первую очередь, из эгоистических побуждений, стремясь найти еду, захватить выгодные территории, выжить в нелегких природных условиях, уже тогда очевидным является стремление к социальному сотрудничеству.

Как результат – зарождение и утверждение гуманистической стратегии поведения, выработанной в результате активного межличностного сотрудничества с членами группы.

Особенности

Конечно, на заре зарождения мотивов, определяющих поведение индивида, являлись все же приземленные жизненные и материальные выгоды. Однако сообщество, а вслед за ним и нравы быстро прогрессировали, подталкивая любого из участников к полной адаптации в коллективе, построению долгосрочных гуманистических отношений.

Моральные нормы поведения закрепляются в сознании людей настолько, что являются уже не вынужденной тактикой выживания, а общепризнанными мотивами человеческого поведения, эмоциональной потребностью. Нормой становится:

  • морально-эмоциональное сочувствие к ближнему;
  • сострадание;
  • готовность всегда прийти на помощь попавшему в беду.

Человек, духовно и физически поддерживающий участников своего сообщества, и сам мог рассчитывать на такое же отношение, благодаря чему крепли общинные узы, а также повышалась устойчивость группы к различным негативным воздействиям.

Формирование нравственного поведения в наши дни

Если внимательно присмотреться к техническим тонкостям воспитания современного человека, можно увидеть отголоски первых шагов человечества на стезе формирования морали. Уже в дошкольном учреждении дети стремительно овладевают элементарными нормами поведения в группе, на основе проб и ошибок обучаются следовать им в разнообразных ситуациях. В условиях начальной школы нравственному воспитанию уделяется первостепенное внимание.

Длительное нахождение в группе себе подобных, строгая дисциплина усиливают содержательную сторону такого понятия как «внутренняя позиция».

Школьник, ежедневно контактирующий с большим числом сверстников и педагогов, выходит на новый уровень контроля своего поведения, когда каждое ошибочное действие начинает представляться неприемлемым, огорчающим учителей, друзей и товарищей.

Осмысление высокой ценности морального поведения выливается в комплекс поступков, реализующих идеи:

  • любви;
  • свободы;
  • добра;
  • справедливости.

Коллектив мягко, но настойчиво приводит каждого из учеников к:

  • неприятию безнравственного поведения;
  • отрицанию ненависти и деструктивных поступков.

Высокий же волевой настрой, а также допустимый моральный уровень щедро вознаграждаются всеобщей симпатией, закрепляя духовные устремления.

Кто такой – нравственный человек?

Чем же является нравственное поведение в современном высококонкурентном обществе? Вряд ли нужно рассматривать это понятие как полный отказ от себя и собственных интересов. Но можно утверждать наверняка, что грубого эгоизма, высокомерия и жадности высоконравственный человек точно лишен. Такой индивидуум ищет пользы другим, думает о благе для всего общества. Проявляя альтруизм, этот человек лишает манипуляторов возможности управлять собой.

Добрые поступки, человечное отношение спасают жизни в буквальном смысле. Горячая совесть и высокие идеалы не позволяют злу затушить веру в светлое будущее человечества, присутствующую у каждого из людей с рождения.

Глядя на высокоморального «хорошего» человека, многим может показаться, что это некий дар свыше. Однако имеется множество примеров, когда целенаправленная работа над собой, своим мировоззрением и ошибками приводила к выдающимся результатам.

Совесть и мораль нужно развивать. Отказ от низменных побуждений, следование высоким идеалам неизменно трансформируют человека.

Удачный пример

Активное начало, мощная воля, стремящаяся преобразовать человека к лучшему – это составляющие, способны творить чудеса. Ярчайший пример – деятельность выдающегося педагога Макаренко, сумевшего в течение нескольких лет «выковать» из группы малолетних преступников и бродяг с определенным «воровским лицом» блестящий коллектив, строго удерживающий всех участников общины в рамках высокоморального поведения. Факторы, которые толкали их на плохие поступки – это регулятор поведения.

Вчерашний бандит, грабивший на дороге, попадая в этот коллектив, уже через несколько дней преображался и внешне, и внутренне, всеми клетками ощущая «магическое» воздействие дисциплины, устремлений к лучшей жизни, высоких моральных принципов и воли к победе над нищетой, разложением и низменными инстинктами.

Чувство ответственности, духовность и нравственность должны воспитываться в человеке с детства. В это время прививается и основа этикета. Структура и методы воспитания личности у каждого родителя свои, но недопустимо насильственное навязывание этих понятий. Основные критерии вы узнали из данной статьи.

О проблемах духовно-нравственного воспитания смотрите в следующем видео.

Как руководить аморальным сотрудником | Harvard Business Review Russia

Управление персоналом
Томас Чаморро-Премузик

Из всех проблем, с которыми сталкиваются управленцы, эту обсуждают наиболее редко. Как обходиться с личностями, склонными к аморальному поведению, в особенности, если это талантливые специалисты и заменить их некем?

На этот вопрос наложено табу по трем причинам. Во-первых, мораль трудно поддается определению, особенно если не углубляться в философию, авторы же книг по менеджменту менее всего склонны к метафизике. Во-вторых, заклеймить человека, назвав его аморальным, тоже ведь нелегко, да и все синонимы — безнравственный, бесчестный, беспринципный — не годятся даже в качестве эвфемизмов. И третья проблема: руководитель пытается оценивать с моральной точки зрения не только подчиненных, но и самих себя. И зачастую управленцы поддаются распространенному заблуждению, будто честность и профессионализм напрямую друг с другом связаны. Это неверно: многие честные люди не справляются с работой и нередко встречаются умелые, но нечестные на руку сотрудники.

В итоге большинство менеджеров действуют в убеждении, будто их подчиненные — нормальные, честные люди; черная овца если и затесывается среди них, то крайне редко, а главное — ее ничего не стоит вычислить. Однако аморальное поведение на работе — дурное обращение со служащими, нарушение заведенных правил и воровство — обходится в миллиарды долларов ежегодно. Взять хотя бы скандалы с Enron и WorldCom: они в первый же год лишили экономику США $40 миллиардов (!) — суммы, равной расходам на внутреннюю безопасность страны.

А значит, пора признать, что некоторые люди оказываются податливее на искушение, чем другие, и от руководителя во многом зависит, сумеет ли он снизить процент такого рода инцидентов в своей команде и организации. Вот шесть почерпнутых из научной литературы советов, как управлять склонным к аморальному поведению сотрудником.

Займите его делом. Исследования подтвердили, что удовлетворенность работой способствует укреплению нравственных качеств и склонность к контрпродуктивному поведению снижается, то есть даже не слишком нравственные личности начинают вести себя лучше, когда увлечены делом. И наоборот, даже человек высокоморальный отчасти утрачивает эти качества, если чувствует себя лишним и ненужным. Давайте своим сотрудникам важные задания, обращайтесь с ними, как со взрослыми людьми, и они будут вынуждены подчиняться дисциплине и поступать ответственно вне зависимости от своих склонностей.

Подавайте пример. Исследования также показали, что моральный уровень руководителя определяет, будут ли сотрудники воспринимать организацию в целом как моральную или аморальную. Вывод для управленца ясен: хотите, чтобы сотрудники хорошо себя вели — начните с себя. Особенно это важно при прямом подчинении: метааналитика доказала, что сотрудники, которые доверяют начальнику, чувствуют себя счастливее и более продуктивны в работе — и все в итоге оказываются в выигрыше.

Ставьте ненадежных людей в пару с надежными. Хотя «дурная компания» поминается гораздо чаще хорошей, на самом деле «горизонтальное давление» также способствует улучшению поведения. Соединяйте необремененных нравственностью сотрудников в мини-команды с высокоморальными коллегами, и это послужит стимулом для этичного поведения. Люди обучаются через наблюдение и подражание, зачастую сами того и не замечая. Недавние исследования показали, что основным моральным ориентиром на работе служат ближайшие коллеги.

Вкладывайтесь в моральное воспитание. Моральные принципы в основном формируются еще до достижения зрелости. И тем не менее организация может повлиять на решения и поступки своих сотрудников, проводя направленные образовательные программы. Например, Ethics Resource Center сообщает, что в организациях, где применяются структурированные программы, например, поощряются сообщения о фактах коррупции, снижается уровень контрпродуктивного поведения и других нарушений, а уровень удовлетворенности сотрудников повышается.

Избавьте от искушения. Как шутил Оскар Уайльд, «в деревне все добродетельны, ведь там нет искушений». Моральное поведение — производное и от характера человека, и от ситуации. У каждого есть темные стороны, однако антисоциальные аспекты личности с большей вероятностью проявляются в дурной среде, в ситуациях, когда соблазн есть, а сдерживающие факторы отсутствуют. Личность исправить трудно, однако руководитель вполне может повлиять на среду, в которой находятся его сотрудники, и он может помочь тем из них, у кого имеются проблемы с самоконтролем, если сам будет более внимательно контролировать и опекать их.

Насаждайте культуру альтруизма. В одночасье, конечно, организационную культуру не изменишь, но метааналитические исследования показали, что в альтруистической культуре исчезают неэтические проявления, а культура эгоизма, напротив, им способствует. Конечно, объявить «честность» в качестве основной ценности недостаточно: многие компании давно уже составили список основных ценностей, добавив туда также креативность, разносторонность и корпоративную ответственность, но это все лозунги с веб-сайтов по личностному росту. Важнее другое: убедить сотрудников в том, что организация по-настоящему ценит альтруистическое, великодушное поведение.

Вероятно, вы уже призадумались: а нельзя ли просто не брать нечестных людей на работу? Проще сказать, чем сделать. Менеджер, конечно, старается выяснить моральные убеждения соискателя, задавая вопросы на собеседовании и вчитываясь в его анкету. Однако недавний обзор показал, что «самооценка человека представляет собой логический парадокс: человек, которому недостает честности, как раз и отличается умением манипулировать и обманывать, то есть его самооценка едва ли может быть информативной. Но поскольку профилактика — лучшее лечение, менеджер при найме на работу должен принять во внимание другие источники информации: оценку коллег, отзывы и рекомендации, причем рекомендации следует тщательно проверять. Прогноз о будущем правильнее всего строить на основании уже известного поведения человека в прошлом, поэтому лучший способ разобраться с надежностью потенциального кандидата — всмотреться в его репутацию. А пока руководители не уделяют достаточного внимания надежным сведениям такого рода, аморальное поведение остается «вкрадчивым убийцей» как и карьер тех или иных сотрудников, так и эффективности организации в целом.

Читайте по теме:

7.2.5 Морально — нравственная основа поведения — Модуль 7. Происхождение человеческого сознания

Пятым критерием наличия сознания является, как ни странно, морально-нравственная основа поведения. Мораль рассматривается как совокупность норм и правил установленных в определенном обществе, а нравственность есть не что иное, как интериоризированная, усвоенная конкретным человеком мораль. Однако сейчас мы не будем пускаться в философские рассуждения на эти темы. Для нас важно именно то обстоятельство, что человек очень сильно дорожит своей репутацией. На это обратил внимание ещё Зигмунд Фрейд. В рамках своей концепции он выделил такую структуру как «Супер эго», «Сверх Я», которая является средоточием всех усвоенных индивидом моральных форм регуляции поведения, причем, как осознаваемых, так и не осознаваемых, действующих помимо его произвольного контроля. Можно предположить, что тенденция беспокоится о своей репутации у человека имеет генетически инстинктивные, по сути дела, корни. Это можно проиллюстрировать следующим примером: представьте себе такую ситуацию, погожий летний денек, утро, но вы на работе, вы едете на важную деловую встречу. Прибываете на место и обнаруживаете, что до момента встречи еще, допустим, полчаса и вы решаете попить кофе, заходите в кафе, заказываете себе этот чудесный напиток, попиваете его, кушаете, допустим, какую-нибудь булочку, кофе ставите на стол, читаете газету и тут мимо вас проходит официант, задевает стол и кофе опрокидывается на вас обливая вас, допустим, с ног до головы, а вы еще во всем белом. Что вы будете делать? Вы можете отменить эту встречу и поехать домой или встретиться в таком виде. По разному можно себя повести, но скорее всего находясь в таком виде в людном месте вы будете испытывать большую неловкость и вы будете стремиться как-то спрятать это огромное пятно. Хотя, казалось бы, почему? На самом деле это странно, как минимум, по двум причинам. Если вы не супер знаменитость и вас не знает каждый второй, то скорее всего люди, которые видят вас в общественном транспорте или просто на улице, они вас видят первый и последний раз в жизни. И никому не смогут об этом рассказать. Во-вторых, люди скорее всего не такие глупые, чтобы думать действительно, что вы специально пролили на себя этот пресловутый кофе. Тем не менее, даже зная все это и даже учитывая все это мы все равно переживаем и испытываем неловкость. Почему? Антропологи объясняют это следующим образом. Скорее всего изначально человек был приспособлен к тому, чтобы жить не в огромных мегаполисах и странах, а в небольших группах своих сородичей, где каждый имеет возможность установить прямой контакт, очный, с любым другим членом сообщества. А это означает, что, если какая-то информация становится достоянием более чем психики одного субъекта, она автоматически благодаря сплетням расплывается по всему сообществу и, таким образом, может сказаться негативно на репутации этого несчастного. Мы, конечно же, об этом не задумываемся. Рационально не прокручиваем у себя этот момент в сознании, но все-таки действуем в соответствии с этим механизмом. То есть для человека очень важна его репутация, даже на неосознаваемом уровне. А теперь, давайте, зададимся вопросом, существует ли мораль у животных. Многие исследователи отвечают на этот вопрос положительно. Так, например, Марк Бекофф и Джессика Пирс в своей книге 2009-го года как раз посвященной этой проблеме, приводят множество примеров наблюдаемых ими и другими авторами, в частности, в дикой природе, которые можно интерпретировать, как моральное поведение. Авторы определяют мораль, как совокупность взаимосвязанных линий поведения нескольких особей, которые регулируют социальные отношения и коммуникацию внутри группы. В этом смысле мораль определяется как универсальная основа группового взаимодействия. Другой, уже ранее упоминавшийся мною исследователь Франс де Вааль в своей книге «Истоки морали» выводит два фундаментальных столпа, на которых базируется моральное поведение человека, а также животных. С одной стороны это сочувствие и сострадание, как эфективный компонент морального поведения, а с другой стороны это чувство справедливости, то есть понимание того, что такое справедливость, как когнитивный компонент, регулирующий моральное поведение. И он предполагает, что аналоги тому, что мы видим у людей можно обнаружить и в психике животных. Этологи наблюдающие за поведением животных в дикой природе очень часто описывают эдакое моральное поведение, сочувствие и сострадание со стороны представителей разных видов. Однако все эти факты вызывают очень много вопросов. Дело в том, что вообще изучать эффективный компонент психики животных крайне сложно. Как понять, что чувствуют, какие эмоции испытывает животное в тот момент, когда оно сталкивается с той или иной задачей, решает ее успешно или же нет. В качестве примера такого сочувствия и сострадания можно привести случай произошедший в одном из зоопарков с карликовыми шимпанзе бонобо. Давайте, посмотрим его. Как они пройдут тест на сотрудничество? Еду помещают в общую центральную кормушку. Когда вся еда в одной тарелке, одной обезьяне не составляет труда убрать другую обезьяну с дороги и захватить всю еду. Бонобо требуется время, чтобы справиться с заданием. Но вскоре все у них начинает получаться. Вот это бонобо. У известного исследователя психологии лжи Пола Экмана есть небольшая книжечка, которая называется «Психология сострадания», написанная им по мотивам бесед с Далай Ламой. В этой книге Экман выделяет две возможных рациональных причины того, что одна особь стремится снизить страдания другой особи. Однако обе эти причины являются, по сути дела, все равно эгоистическими. Во-первых, особь может помогать кому-то другому на глазах у всей своей группы, тем самым поднимая собственный статус и показывая, насколько она хорошая. Но здесь уж точно эгоистический мотив. С другой стороны Далай Лама говорил Экману, что, когда он стремится помочь какому-то другому человеку, то, тем самым, скорее даже пытается помочь самому себе. И Экман объяснил это очень просто, опираясь еще на работы Дарвина. Дескать, когда мы смотрим на то, как страдает другой человек, мы испытываем неудовольствие, дискомфорт, нам неприятно, по сути дела, так же, как, если бы мы сами испытывали страдания и в этой ситуации для того, чтобы самим не страдать, нам легче помочь другому человеку. Этот феномен основан на механизме действия зеркальных нейронов, которые возбуждаются как в тот момент, когда вы сами совершаете некоторые действия, так и в тот момент, когда вы наблюдаете за тем, как это действие совершает другая особь. Но тогда получается, что и это поведение, и это основа сострадания тоже, по сути дела, эгоистическая, тем не менее, таким образом мы можем понять, почему сострадание может наблюдаться в мире животных, не только у человека. Второй аспект, который выделил Франс де Вааль — это чувство справедливости. Есть ли что-то подобное у других животных? Можно долго рассуждать на эту тему, но я лучше проиллюстрирую свои слова экспериментом, который проводил сам Франс де Вааль. Есть вот такой вот интересный факт. Интерпретируйте, что называется, как хотите. Но, тем не менее, в совокупности все эти аргументы позволяют нам, по крайней мере, предположить, что у животных есть нечто подобное нашей морали и нравственности.

3. Что такое нравственное поведение.

Не Евангелие

Читайте также

Вторжение в нравственное взаимодействие

Вторжение в нравственное взаимодействие Здесь, в обществе, в отличие от вселенной двоих, постулат Левинаса, ставящий этику «прежде онтологии», звучит странно: здесь приоритет означает «быть раньше», а не «быть лучше». Чистое, наивное единение Я и Другого не является уже

[Поведение и манеры]

[Поведение и манеры] Т. ДЖЕФФЕРСОН — ТОМАСУ ДЖЕФФЕРСОНУ РАНДОЛЬФУ{1}24 ноября 1808 г.Почему я должен оспаривать его взгляды? Его заблуждения не приносят мне вреда. Нужно ли мне становиться Дон-Кихотом и приводить всех людей силой аргументов к одному мнению? Если какой-нибудь

§ 2. Особенности профессии юриста и ее нравственное значение

§ 2. Особенности профессии юриста и ее нравственное значение Юридическая этика обусловлена спецификой профессиональной деятельности юриста, особенностями его нравственного и социального положения. «Необходимость повышенных моральных требований, а следовательно, и

§ 3. Нравственное содержание уголовно-процессуального законодательства

§ 3. Нравственное содержание уголовно-процессуального законодательства Нравственное значение конкретных уголовно-процессуальных норм может быть полнее уяснено на основе ознакомления с более общими, принципиальными положениями уголовно-процессуального права. Это

§ 1. Нравственное значение судебных прений

§ 1. Нравственное значение судебных прений Судебные прения — яркая и обычно эмоциональная часть судебного разбирательства, в которой наглядно проявляется состязательное начало процесса. Стороны обвинения и защиты, адресуясь к суду, подводят итоги судебного

11.2.2. Религиозное поведение

11.2.2. Религиозное поведение Люди по-разному относятся к религии и церкви. Одни истово исполняют все обряды, регулярно посещают храм, соблюдают все посты. Другие полагают, что бог должен быть внутри человека, что важнее убежденная вера, чем показное поклонение. Социологи,

ПОВЕДЕНИЕ

ПОВЕДЕНИЕ Будем называть сознательным такое действие (поступок) человека, когда человек до совершения этого действия имеет в сознании цель действия, т.е. осознает, в чем именно должно заключаться действие, и рассчитывает на определенный результат действия. Совокупность

9. Искусство и нравственное предательство

9. Искусство и нравственное предательство Когда я впервые увидела мистера X, то подумала, что у него — самое трагическое лицо, какое мне когда-либо встречалось. Оно несло на себе не отпечаток какой-то конкретной трагедии или глубокого горя, а выражение столь полной

4. Нравственное сознание

4. Нравственное сознание Идея нравственности. Правовое регулирование — это регулирование поведения людей с помощью системы законов. Оно оставляет вне своего влияния огромную область человеческих отношений, именуемых нравственными. Законом не предусмотрено, например,

Нравственное совершенство

Нравственное совершенство В этике речь идет о совершенстве человека и о путях достижения им совершенства. Понятие совершенства получает содержательную определенность через понятие нравственного идеала.В истории этико-философской и религиозной мысли идея

VI. ПОВЕДЕНИЕ ЖИВОТНЫХ

VI. ПОВЕДЕНИЕ ЖИВОТНЫХ Вторая важная область для эмпирической проверки правомерности инстинктивистской теории агрессивности — это поведение животных. В агрессии животных можно выделить три типа: 1) агрессия хищников; 2) агрессивность внутривидовая и 3) агрессивность

160. ПОВЕДЕНИЕ

160. ПОВЕДЕНИЕ Нет лучшего показателя ума, чем поведение.Габирол — Мибхар ХаПенинимОбстоятельства находятся за пределами нашей власти, зато в нашей власти — наше поведение.Дизраели — Контарини

64 ПОВЕДЕНИЕ

64 ПОВЕДЕНИЕ Я обнаружил, что когда ясно вижу, Кто видит, не нужно – даже губительно для этого видения – беспокоиться о том, что говорить или делать, думать или чувствовать: подходящее выражение Первого Лица приходит само собой, спонтанно, в соответствии с

Поведение (Comportement)

Поведение (Comportement) Способ действия или реагирования, оцениваемый со стороны. Противостоит мотиву или мотивации, а в более общем смысле – всему тому, что может быть осмыслено только субъективно, глядя изнутри. Вот что говорит по этому поводу Паскаль: «Чтобы узнать, на самом

Верно ли, что поведение уголовника всегда является моральным, так как уголовник всегда следует неким моральным правилам, выбранным для себя?

Не верно. Потому мораль — это не однородный монолитный блок, а гораздо более сложное по своей структуре культурное образование, результат длительного исторического развития общества.

Структура общественной морали также не однородна, как и структура любого общества.

Так же как в обществе существует симбиоз различных общественных больших и малых групп, так же и мораль общества общества состоит из моральных норм, обязательных для всех членов общества, не зависимо от того являются ли они членами ещё каких-то других общественных групп, а так же из моральных норм, существующих в малых общественных группах, которые обязательны для членов данной общественной группы, и не обязательны для членов других общественных групп.

Поэтому моральные нормы, которыми руководствуется любой и каждый член общества, представляют собой его личный индивидуальный набор моральных норм, который он считает для себя обязательными .

Какие-то нормы воспитаны, какие-то предопределены врождёнными свойствами личности, какие-то человек выбирает сознательно.

Этот набор может включать нормы:

  • общие нормы общественной морали;
  • члена рабочего коллектива;
  • прихожанина церкви;
  • члена религиозной общины;
  • члена семьи;
  • друга;
  • супруга или супруги;
  • члена клуба;
  • фаната;
  • участника молодёжной тусовки;
  • члена воровского сообщества;
  • члена преступной группы и т. д.

Человека считают в обществе морально устойчивым и положительным, если в его индивидуальном наборе преобладают нормы общественной морали, которые он соблюдает, а нормы морали тех групп, членом которых еще себя считает, не противоречат нормам общественной морали.

Мне кажется в вопросе присутствует некоторая путаница в понятиях, поэтому не очень понятно, что имеется в виду.

Следует различать понятия:

  • моральное поведение — как положительная оценка;
  • моральное поведение — как тип деятельности, в котором проявляются качества человека. В таком значении этого понятия к нему могут быть присоединены различные прилагательные — исследовательское поведение, нетипичное поведение, агрессивное поведение, мужественное, сдержанное, игровое, спортивное, офисное поведение и т. д. Когда мы употребляет выражение «моральное поведение» мы характеризуем человека как участника моральных отношений, «спортивное поведение» — как спортсмена, «мужественное поведение» психологический тип личности и т. д.

Поведение уголовника тоже не однозначно, потому что его индивидуальный набор моральных норм тоже может быть разнообразным, это не значит, что он следует только нормам уголовного поведения.

Разумеется вор и убийца должен сидеть в тюрьме.

Но уголовники бывают разные — люди, осуждённые по уголовной статье, не всегда уголовники по психологическому типу личности.

Известно, что в 41 году уголовники в советских тюрьмах просились на фронт. Всего на фронте в Великую Отечественную войну сражались около 975 000 бывших заключённых.

Так что в моральных оценках не так всё просто и однозначно.

Нравственное поведение дошкольника

Участковый врач-психиатр

диспансерного отделения

Е.А.Токарева

Правда, добро, справедливость – уместны ли тут столь высокие понятия? Применимы ли они к тем мелким житейским проблемам, с которыми встречаются 6-ти летние малыши? Пожертвовать ради сверстника любимой игрушкой, сдержать данное взрослому слово – это не подвиг. Но дело ведь не в величине «нравственной жертвы». Дело в том, способен ли человек на нее вообще. Может ли пусть в самом малом, но отказать самому себе ради блага другого человека? В этом – суть проблемы нравственного развития.

Опросы, проведенные среди родителей, показывают, что большинство из них не считают причинившего ущерб малыша виноватым, если тому нет 2 — 2,5 лет. «О какой вине тут можно говорить? Ведь он не понимает, не может сдержать себя, а раз не может – не виноват» — такова обычная логика рассуждений. Но как проверить: может сдержать или нет? Как уловить ту невидимую грань, до которой ребенок не может, а после которой может сдержать себя, подавить желание овладеть влекущим предметом, иначе: поступить сознательно, произвольно?

Пример: поставим ребенка в определенную ситуацию. Попросим его не смотреть на новую игрушку, которую будем распаковывать у него за спиной. Вот принесли коробку, зашуршала бумага… нет, не выдержал: любопытство одержало верх. Но так поступают не все, значительное число 3-летних, тем более 4-летних смогли выдержать испытание. А это значит: они уже могут контролировать свое поведение, могут вести себя произвольно. Следовательно, способны выполнять и простейшие нравственные нормы.

К началу дошкольного возраста у ребенка формируются речь, развиваются мышление, восприятие, память. Возникают первые представления о простейших нравственных нормах, о добре и зле. Большинство из них ребенок узнает от нас, взрослых. Конечно не в ходе специальных уроков. Общение, конкретные жизненные ситуации – вот обычный контекст нравственной педагогики.

Часто спрашивают: можно ли наказывать малыша? Ну а можно ли обойтись без наказаний? Увы! В реальной жизни не так уж редко встречаются ситуации, когда мы не можем и не должны быть равнодушными, когда надо решительно и быстро сказать ребенку «нет». И мы прибегаем к наказанию. Каким оно может быть? Тут нет готовых рецептов. Конечно, физическая боль, грубое слово недопустимы. Они травмируют психику ребенка, нарушают его «базовое доверие» к нам. Важно лишь одно: каким бы ни было наказание, оно не должно коснуться духовной нити доверия и любви, связывающей нас с малышом. Не должно унизить его человеческое достоинство.

Нравственное развитие ребенка- дошкольника – сложный и противоречивый процесс. Вначале он охватывает лишь «вербальную сферу»: ребенок осваивает нормы «на словах», в поведении же легко нарушает их. Постепенно, шаг за шагом, нравственные нормы начинают влиять и на поступки ребенка. Усиливается внешний контроль со стороны взрослых, возникает и растет контроль со стороны сверстников. Формируется прагматическое моральное поведение, прагматические  нравственные мотивы.

Но в то же время развитие сознания ребенка, усвоения им представления о добре и зле, соприкасаясь с бескорыстным общением со стороны близких взрослых, «высекает искру» нравственности нового типа – нравственности, основанной на потребности ребенка сохранить и упрочить положительный образ себя. Нравственности свободной от внешнего контроля. Нравственности, способной устойчиво направлять его поведение вопреки изменчивости симпатий и настроений.

И пусть это только зачатки, ростки подлинной нравственности. Со временем, развившись и окрепнув, они составят основу личности и дадут ребенку надежный ориентир в сложном мире человеческих отношений.

 

Моральное поведение — обзор

2 Моральный эссенциализм в детстве и зрелости

Существующая литература по моральному познанию обычно фокусируется на моральном поведении , спрашивая участников, являются ли конкретные действия хорошими или плохими, правильными или неправильными (например, Конвей, Гольдштейн -Greenwood, Polacek, & Greene, 2018; Dahl & Kim, 2014; Gray, Schein, & Ward, 2014; Hannikainen, Mauchery, & Cushman, 2018; Heiphetz, Spelke, & Young, 2015; Killen, Mulvey, Richardson, Jampol , & Woodward, 2011; Николс, 2002).Однако недавние теории предполагают, что моральные суждения непрофессионалов часто сосредотачиваются на персонаже (Uhlmann, Pizarro, & Diermeier, 2015). Например, люди часто осуждают безобидные действия, которые, тем не менее, служат признаком плохих моральных качеств, такие как финансовые преступления, стоимость которых относительно невелика (Tannenbaum, Uhlmann, & Diermeier, 2011). Даже когда окончательное решение остается неизменным, участники оценивают людей, которые быстро принимают аморальные решения, более жестко, чем людей, которые принимают идентичные решения медленнее, возможно потому, что быстрые решения лучше указывают на аморальный характер (Critcher, Inbar, & Pizarro, 2013).

Действительно, информация о моральных качествах оказывается более важной для общественного суждения, чем информация о других типах характеристик. В одном исследовании (Goodwin, Piazza, & Rozin, 2014) взрослые оценивали ряд целей (например, близкого друга Барака Обамы) по чертам, связанным с моралью и душевным теплом, — еще одной характеристике, которая в предыдущих исследованиях была подчеркнута как важная для оценок. других людей (например, Fiske, Cuddy, Glick, & Xu, 2002). Участники также указали свое общее впечатление от каждой цели.Основной вывод показал, что рейтинги нравственных качеств лучше предсказывают общие впечатления, чем рейтинги сердечных качеств. В последующем исследовании Goodwin et al. (2014) обнаружили, что некрологи в большей степени передают информацию о моральных качествах умершего человека, чем информацию о его или ее теплоте. Более того, общее впечатление, которое сложилось у читателей о человеке, который умер после прочтения некрологов, было в большей степени связано с содержанием, связанным с моралью, чем с содержанием, связанным с теплотой.Поскольку эссенциалистские взгляды на мораль постулируют существование внутренней неизменной «сущности», лежащей в основе морально значимого поведения, структура эссенциализма может обеспечить более глубокое понимание того, как моральные суждения основаны не только на морально значимом поведении, но и на восприятии этого поведения. люди, которые выполняют такое поведение.

Некоторые ранние исследования показали, что дети не делают выводов о своих чертах до возраста семи лет или старше (Livesley & Bromley, 1973; Peevers & Secord, 1973; Rholes & Ruble, 1984).Например, Роулз и Рубль (1984) сравнивали детей в возрасте от 5 до 6 лет и от 9 до 10 лет. Дети слышали короткие эпизоды, изображающие поведение, например, историю о ребенке, который разделил часть своего обеда со сверстником, которому нечего было есть. Затем они указали свои ожидания относительно того, как персонаж будет вести себя в будущих ситуациях, связанных с продемонстрированной чертой. В приведенном выше примере участники ответили, будет ли персонаж в будущем вести себя щедро (например, будет ли он проводить все свое игровое время, помогая другому ребенку выполнять домашнюю работу).Дети старшего возраста чаще, чем дети младшего возраста, сообщали о постоянном поведении (например, что ребенок, который делился с голодным сверстником, также щедро проводил свое время, помогая другому сверстнику выполнять домашнюю работу). Подобные результаты были интерпретированы как свидетельствующие о том, что дети младшего возраста с меньшей вероятностью, чем дети старшего возраста, делают вывод, основанный на их характеристиках. Здесь, например, у детей младшего возраста меньше шансов сформировать впечатление, что персонаж был «щедрым», и использовать это впечатление, чтобы сделать вывод, что персонаж, следовательно, будет вести себя великодушно в различных ситуациях.

Если дети младшего возраста действительно испытывают трудности при составлении выводов, основанных на их чертах, то от них не ожидается, что они будут рассматривать мораль с эссенциалистской точки зрения, потому что они не будут понимать морально значимое поведение как проистекающее из внутренних неизменных характеристик. Однако более поздняя работа с использованием менее сложных методологий показала, что даже маленькие дети делают выводы о своих чертах (см. Обзор в Heyman, 2009). Например, дети в возрасте четырех лет предсказывают будущее поведение на основе ярлыков черт, несмотря на то, что они не всегда предсказывают будущее поведение на основе прошлого поведения (Liu, Gelman, & Wellman, 2007).В этом случае предоставление ярлыка (например, «умный») может упростить задачу для детей, тогда как описание прошлого поведения (например, хорошее выполнение экзамена) при отсутствии ярлыка может усложнить задачу.

Эти умозаключения распространяются на моральные качества. В одном проекте дети в начальной школе сообщили, что изменение моральных характеристик — особенно моральных убеждений, разделяемых с большинством других людей, например, можно ли причинять боль другому человеку без причины, — приведет к большим изменениям в идентичности. чем изменения характеристик, не относящихся к морали, например предпочтений (Heiphetz, Strohminger, Gelman, & Young, 2018).В рамках отдельного направления работы дети в начальной школе выполняли задание по переключению при рождении, в котором они узнали о ребенке, рожденном одной матерью, но впоследствии воспитанном другой матерью. Здесь дети предсказывали, что цели будут разделять моральные характеристики своего биологического родителя, а не приемного родителя, несмотря на отсутствие какого-либо социального взаимодействия с биологическим родителем (Heyman & Gelman, 2000). В третьей серии исследований дети детсадовского возраста предсказали, что будущее поведение персонажей будет соответствовать валентности поведения в прошлом (например,g., что персонаж, который вел себя антиобщественно, продолжит поступать так; Каин, Хейман и Уокер, 1997; Хеллер и Берндт, 1981). Дети, участвовавшие в этих исследованиях, могли приписать первоначальное поведение антисоциальному «характеру» или «сущности», что заставляло человека также проявлять дополнительные антисоциальные формы поведения. Взятые вместе, эти исследования показывают, что дети применяют различные компоненты эссенциалистского мышления (например, представление о том, что соответствующие характеристики являются центральными для идентичности, уходят корнями в биологию и не меняются с течением времени) к морали.

Хотя кажется, что дети относятся к моральным характеристикам с эссенциалистской точки зрения, они также, похоже, различают моральные характеристики с различной валентностью. В частности, они обычно рассматривают морально хорошие характеристики в более эссенциалистских терминах, чем морально плохие. Например, в одном исследовании дети указали, какие характеристики будут передаваться от донора к реципиенту в случае трансплантации сердца. Дети от четырех до пяти лет ожидали, что положительные характеристики, такие как вежливость, будут передавать больше, чем отрицательные характеристики, такие как подлость (Meyer, Gelman, Roberts, & Leslie, 2017).Другими словами, дошкольники считали, что положительные характеристики больше связаны с внутренним, биологическим источником (сердцем), чем отрицательные характеристики. В другом исследовании дети в начальной школе считали просоциальное поведение более стабильным с течением времени, чем антисоциальное поведение (Heyman & Dweck, 1998). В третьем направлении работы дети от 5 до 8 лет (а также взрослые, участвовавшие в этом проекте) были более склонны поддерживать эссенциалистские взгляды на моральное добро, чем на моральное зло (Heiphetz, 2019).Это исследование согласуется с исследованиями, показывающими, что дети склонны быть оптимистами даже в тех сферах, которые не имеют морального значения. Например, дети в возрасте от 5 до 6 лет с большей вероятностью, чем участники старшего возраста, ожидают, что негативные характеристики, такие как плохое зрение или плохая успеваемость, со временем изменятся; однако от 5 до 6 лет, как и дети старшего возраста и взрослые, ожидают, что положительные черты будут сохраняться на протяжении всей жизни человека (Lockhart, Nakashima, Inagaki, & Keil, 2008; см. также Boseovski, 2010; Diesendruck & Lindenbaum, 2009; Локхарт, Чанг и Стори, 2002).

Хотя исследования морального познания часто просят участников судить о поведении, новые данные свидетельствуют о том, что люди также могут обращать внимание на внутренние характеристики людей, которые проявляют такое поведение. Ранние данные свидетельствуют о том, что внутренне ориентированные оценки могут быть ограничены детьми старшего возраста и взрослыми, поскольку дети младшего возраста, по-видимому, испытывали трудности с составлением выводов, основанных на внутренних особенностях. Однако более поздние исследования показали, что даже дети в начальной школе при некоторых обстоятельствах делают выводы на основе черт (например,g., когда исследователь явно указывает соответствующий ярлык, например, называя конкретного человека «умным» или «хорошим»). Наиболее важная для работы над моральным эссенциализмом недавняя работа на стыке когнитивного развития и моральной психологии предполагает, что даже дошкольники и дети в начальной школе рассматривают мораль с эссенциалистской точки зрения. В частности, дети особенно склонны рассматривать моральное добро как проистекающее из внутренней неизменной биологической «сущности», которая составляет личность человека.

Конечно, моральный эссенциализм не является изолированным когнитивным феноменом. Скорее, можно спросить как о его предшественниках (например, какие процессы могут привести к эссенциализму в отношении морали), так и о его последствиях. Ниже описаны несколько возможных ответов на эти вопросы.

Моральные эмоции и нравственное поведение

Подавляющее большинство исследований моральных эмоций сосредоточено на двух негативно оцененных, застенчивых эмоциях — стыде и вине.Многие люди, включая врачей, исследователей и непрофессионалов, используют термины «стыд» и «вина» как синонимы. Тем не менее, на протяжении многих лет был сделан ряд попыток провести различие между стыдом и виной.

В чем разница между стыдом и виной?

Попытки провести различие между стыдом и виной делятся на три категории: ( a ) различие, основанное на типах вызывающих событий, ( b ) различие, основанное на публичном и частном характере нарушения, и ( c ) различие, основанное на степени, в которой человек истолковывает вызывающее эмоции событие как неудачу в себе или поведении.

Исследования показывают, что тип событий на удивление мало связан с различием между стыдом и виной. Анализ личного опыта стыда и вины, проведенный детьми и взрослыми, выявил несколько, если вообще имелись, «классических» ситуаций, вызывающих стыд или вину (Keltner & Buswell 1996, Tangney 1992, Tangney et al. 1994, Tracy & Robins 2006). Большинство типов событий (например, ложь, обман, воровство, неспособность помочь другому, непослушание родителям) цитируются одними людьми в связи с чувством стыда, а другие — в связи с чувством вины.Некоторые исследователи утверждают, что стыд вызывается более широким кругом ситуаций, включая как моральные, так и неморальные неудачи и проступки, тогда как вина более конкретно связана с проступками в моральной сфере (Ferguson et al.1991, Sabini & Silver 1997, Smith et al. 2002). На наш взгляд (Tangney et al., 2006b), как и вина его брата и сестры, стыд квалифицируется как преимущественно моральная эмоция, если вы выйдете за рамки узкой концептуализации области морали с точки зрения этики автономии (Shweder et al.1997). Из этики морали «большой тройки» — автономии, сообщества и божественности (Shweder et al. 1997) — стыд может быть более тесно связан с нарушениями этики сообщества (например, нарушения общественного порядка) и божественности (например, , действия, которые напоминают нам о нашей животной природе), но нарушения определенной этики не имеют однозначного соответствия конкретным ситуациям или событиям. Как показали Shweder et al. (1997), большинство неудач и нарушений воспринимаются как относящиеся к сочетанию моральной этики.Короче говоря, с этой более широкой культурной точки зрения стыд и вина — это эмоции, каждая из которых в первую очередь вызвана моральными упущениями.

Другое часто упоминаемое различие между стыдом и виной сосредоточено на публичном и частном характере нарушений (например, Benedict 1946). С этой точки зрения стыд рассматривается как более «публичная» эмоция, возникающая в результате публичного разоблачения и неодобрения некоторых недостатков или нарушений. С другой стороны, вина понимается как более «личное» переживание, возникающее из самопроизвольных угрызений совести.Как оказалось, эмпирические исследования не смогли подтвердить это различие между общественным и частным с точки зрения фактической структуры ситуации, вызывающей эмоции (Tangney et al. 1994, 1996a). Например, систематический анализ социального контекста личных событий, вызывающих стыд и чувство вины, описанных несколькими сотнями детей и взрослых (Tangney et al. 1994), показал, что стыд и вину с одинаковой вероятностью испытывают в присутствии других. Одиночные переживания стыда были столь же обычны, как и переживания одиночной вины.Что еще более важно, частота, с которой другие узнавали о поведении респондентов, не менялась в зависимости от стыда и вины, что прямо противоречит различию между общественным и частным. Точно так же, изучая личные эмоциональные рассказы, Трейси и Робинс (2006) обнаружили, что по сравнению с чувством вины стыд несколько чаще вызывался событиями достижений и личными событиями, каждое из которых является более частным, чем события в отношениях и в семье.

Откуда взялось представление о том, что стыд — это более публичная эмоция? Хотя ситуации, вызывающие стыд и чувство вины, одинаково публичны (с точки зрения вероятности того, что другие присутствуют и знают о неудаче или проступке) и с одинаковой вероятностью связаны с межличностными проблемами, по всей видимости, существуют систематические различия в природе этих межличностных проблем. .Tangney et al. (1994) обнаружили, что при описании ситуаций, вызывающих стыд, респонденты больше беспокоились о том, как другие оценивают себя. Напротив, при описании переживаний вины респондентов больше беспокоило их влияние на других. Это различие между «эгоцентрическими» и «ориентированными на других» проблемами неудивительно, учитывая, что стыд предполагает сосредоточение на себе, тогда как вина относится к определенному поведению. Опозоренный человек, который сосредоточен на отрицательной самооценке, естественно, будет обеспокоен оценками других.Это небольшой прыжок от размышлений о том, какой ты ужасный человек, к размышлениям о том, как тебя могут оценивать другие. С другой стороны, человек, испытывающий чувство вины, уже относительно «децентрализован» — сосредотачивается на негативном поведении, несколько отличном от себя. Сосредоточившись на плохом поведении, а не на плохом я, человек, переживающий переживание вины, с большей вероятностью осознает (и будет беспокоиться) о влиянии этого поведения на других, а не на их оценки. В нескольких последующих исследованиях (Smith et al.2002) предоставляют достаточно доказательств того, что стыд связан с такими опасениями. Например, участники, призванные сосредоточиться на публичном разоблачении морального проступка, приписывали равные уровни стыда и вины главным героям рассказов, но когда публичное и личное измерение не выделялось, участники приписывали меньше стыда (вина была одинаково высокой в ​​зависимости от условий). Однако вместе взятые выводы Смита и др. Согласуются с представлением о том, что люди сосредотачиваются на оценках других, потому что они чувствуют стыд, а не наоборот.Когда участников попросили подумать о ситуации, в которой они чувствовали себя плохо из-за того, что их подчиненный аспект « был раскрыт или публично раскрыл другому человеку или другим людям» (стр. 154; курсив добавлен), большинство описали спонтанно. возникшее в результате чувство стыда — только 6,7% определили это чувство как стыд (вдвое больше опрошенных определили это чувство как вину). Точно так же и в моральном состоянии (плохое самочувствие из-за того, что «что-то не так», что они сделали, было разоблачено) модальным эмоциональным термином было смущение — в три раза чаще, чем стыд (который был не чаще, чем вина).Короче говоря, испытывая стыд, люди могут чувствовать себя более уязвимыми — лучше осознавать неодобрение других, — но на самом деле ситуации, вызывающие как стыд, так и вину, обычно носят социальный характер. Чаще всего наши ошибки и проступки не ускользают от внимания окружающих.

В настоящее время наиболее доминирующая основа для различения стыда и вины — сосредоточение внимания на себе и на поведении — была впервые предложена Хелен Блок Льюис (1971), а позже разработана Трейси и Робинс (2004a) оценочная модель самосознательных эмоций. .Согласно Льюису (1971), стыд предполагает негативную оценку глобального «я»; вина предполагает отрицательную оценку конкретного поведения. Хотя это различие может на первый взгляд показаться довольно тонким, эмпирические исследования подтверждают, что этот дифференцированный акцент на самом себе (« Я сделал эту ужасную вещь») по сравнению с поведением («Я сделал , что ужасная вещь ») устанавливает сцена для очень разных эмоциональных переживаний и очень разных моделей мотивации и последующего поведения.

И стыд, и вина являются отрицательными эмоциями и, как таковые, могут вызывать интрапсихическую боль. Тем не менее стыд считается более болезненной эмоцией, потому что на карту поставлено не только поведение, но и сущность человека. Чувство стыда обычно сопровождается чувством сжатия или «маленького размера», а также чувством никчемности и беспомощности. Опозоренные люди тоже чувствуют себя незащищенными. Хотя стыд не обязательно подразумевает реальную наблюдающую аудиторию, присутствующую для того, чтобы засвидетельствовать свои недостатки, часто возникают образы того, как дефектное «я» могло бы показаться другим.Льюис (1971) описал раскол в самофункционировании, при котором «я» является одновременно агентом и объектом наблюдения и неодобрения. С другой стороны, вина, как правило, является менее разрушительным и менее болезненным переживанием, потому что объектом осуждения является конкретное поведение, а не все «я». Вместо того, чтобы защищать обнаженную суть своей личности, люди, испытывающие чувство вины, вынуждены задуматься о своем поведении и его последствиях. Эта сосредоточенность приводит к напряжению, угрызениям совести и сожалениям по поводу «сделанного плохого».

Эмпирическое подтверждение различия Льюиса (1971) между стыдом и виной исходит из ряда экспериментальных и корреляционных исследований с использованием ряда методов, включая качественный анализ конкретных случаев, контент-анализ нарративов стыда и вины, количественные оценки личного стыда участниками. и переживания вины, анализ атрибуции, связанной со стыдом и виной, и анализ контрфактического мышления участников (обзор см. в Tangney & Dearing 2002).Например, совсем недавно Трейси и Робинс (2006) использовали как экспериментальные, так и корреляционные методы, показывающие, что внутренние, стабильные, неконтролируемые приписывания неудач положительно связаны со стыдом, тогда как внутренние, нестабильные, контролируемые приписывания неудач положительно связаны с чувством вины.

Стыд и вина — это не одинаково «моральные» эмоции.

Одна из постоянных тем, вытекающих из эмпирических исследований, заключается в том, что стыд и вина — это не одинаково «моральные» эмоции.В целом вина кажется более адаптивной эмоцией, приносящей пользу отдельным людям и их отношениям различными способами (Baumeister et al.1994, 1995a, b; Tangney 1991, 1995a, b), но появляется все больше свидетельств того, что стыд — это моральные эмоции, которые легко могут пойти наперекосяк (Tangney 1991, 1995a, b; Tangney et al. 1996b).

В этом разделе мы резюмируем исследования в пяти областях, которые иллюстрируют адаптивные функции вины в отличие от скрытых издержек стыда. В частности, мы сосредотачиваемся на дифференциальной взаимосвязи стыда и вины с мотивацией (сокрытие или исправление), сопереживания, ориентированного на других, гнева и агрессии, психологических симптомов и сдерживания проступков и другого рискованного, социально нежелательного поведения.

Сокрытие и исправление

Исследования неизменно показывают, что стыд и вина приводят к противоположным мотивам или «тенденциям к действию» (Ketelaar & Au 2003, Lewis 1971, Lindsay-Hartz 1984, Tangney 1993, Tangney et al. 1996a, Wallbott & Scherer 1995 , Wicker et al., 1983). С одной стороны, стыд соответствует попыткам отрицать, скрыть или избежать вызывающей стыд ситуации. Физиологические исследования связывают переживание стыда с повышенным уровнем провоспалительных цитокинов и кортизола (Dickerson et al.2004a), которые могут вызывать постуральные признаки почтения и самопрятности (см. Новые направления исследований стыда и вины: физиологические корреляты стыда). С другой стороны, вина соотносится с репаративными действиями, включая признания, извинения и устранение последствий своего поведения. В целом, эмпирические данные, оценивающие склонность к действиям людей, испытывающих стыд и вину, позволяют предположить, что чувство вины способствует конструктивным, проактивным занятиям, тогда как стыд способствует защите, межличностному разделению и дистанцированию.

Сочувствие, ориентированное на других, против самоориентированного дистресса

Во-вторых, стыд и вина по-разному связаны с сочувствием. В частности, вина идет рука об руку с сочувствием, ориентированным на других. Напротив, чувство стыда, по-видимому, нарушает способность людей формировать эмпатические связи с другими. Это различное отношение стыда и вины к сочувствию проявляется как на уровне эмоциональной предрасположенности, так и на уровне эмоционального состояния. Исследования эмоциональных предрасположенностей (Joireman 2004; Leith & Baumeister 1998; Tangney 1991, 1995b; Tangney & Dearing 2002) демонстрируют, что предрасположенность к вине постоянно коррелирует с показателями перспективного взгляда и сочувствия.Напротив, предрасположенность к стыду (в зависимости от метода оценки) отрицательно или пренебрежимо коррелирует с эмпатией, ориентированной на других, и положительно связана со склонностью эгоцентрически сосредотачиваться на собственном бедствии. Подобные результаты возникают при исследовании эмоциональных состояний — чувства стыда и вины «в данный момент». При описании личного опыта вины люди выражают большее сочувствие другим, чем при описании опыта стыда (Leith & Baumeister 1998, Tangney et al. 1994). Маршалл (1996) обнаружил, что люди, испытывающие чувство стыда, впоследствии меньше сочувствовали учащимся-инвалидам, особенно среди людей с низкой склонностью к стыду.

Почему стыд, но не вина, может мешать сочувствию, ориентированному на других? По сути своей эгоцентрическая направленность стыда на «плохое я» (в отличие от плохого поведения) подрывает эмпатический процесс. Люди, находящиеся в агонии стыда, плотно обращаются внутрь и, таким образом, менее способны сосредоточить когнитивные и эмоциональные ресурсы на пострадавшем другом (Tangney et al. 1994). Напротив, люди, испытывающие чувство вины, специально сосредоточены на плохом поведении, которое, в свою очередь, подчеркивает негативные последствия, испытываемые другими, тем самым стимулируя эмпатическую реакцию и мотивируя людей «исправить ошибку».

Конструктивная и деструктивная реакции на гнев

В-третьих, исследования указывают на прочную связь между стыдом и гневом, которая снова наблюдается как на уровне диспозиций, так и на уровне государства. В своих более ранних клинических исследованиях Хелен Блок Льюис (1971) наблюдала особую динамику между стыдом и гневом (или униженной яростью), отмечая, что чувство стыда клиентов часто предшествовало проявлениям гнева и враждебности в терапевтической комнате. Более поздние эмпирические исследования подтвердили ее утверждение.У людей всех возрастов склонность к стыду положительно коррелирует с гневом, враждебностью и склонностью винить в своих несчастьях факторы, не связанные с самим собой (Andrews et al.2000, Bennett et al.2005, Harper & Arias 2004, Paulhus et al. al.2004, Tangney & Dearing 2002).

Фактически, по сравнению с теми, кто не склонен к стыду, склонные к стыду люди с большей вероятностью будут участвовать в экстернализации вины, испытывать сильный гнев и выражать этот гнев деструктивными способами, включая прямую физическую, словесную и символическую агрессию. , косвенная агрессия (напр.g., причинение вреда чему-то важному для цели, разговор за спиной цели), всевозможные вытесненные агрессии, самонаправленная агрессия и сдерживаемый гнев (невыраженный гнев в задумчивости). Наконец, люди, склонные к стыду, сообщают о том, что их гнев обычно приводит к негативным долгосрочным последствиям как для них самих, так и для их отношений с другими.

Склонность к вине, напротив, неизменно ассоциируется с более конструктивным сочетанием эмоций, познаний и поведения.Например, склонность к «свободной от стыда» вине положительно коррелирует с конструктивными намерениями после проступка и последующим конструктивным поведением (например, без враждебного обсуждения, прямого корректирующего действия). По сравнению со своими сверстниками, склонными к вине, люди с меньшей вероятностью будут проявлять прямую, косвенную или вытесненную агрессию, когда злятся. И они сообщают о положительных долгосрочных последствиях своего гнева (Tangney et al. 1996a). В соответствии с этими выводами, Harper et al.(2005) недавно оценили связь между склонностью к стыду и совершением психологического насилия во время свиданий гетеросексуальными мужчинами из колледжа. Склонность к стыду в значительной степени коррелировала с совершением психологического насилия, а мужской гнев опосредовал эти отношения.

Стыд и гнев были так же связаны на уровне ситуации (Tangney et al. 1996a, Wicker et al. 1983). Например, в исследовании эпизодов гнева среди романтически вовлеченных пар партнеры, которым стыдно, были значительно более злыми, с большей вероятностью проявляли агрессивное поведение и с меньшей вероятностью вызывали примирительное поведение со стороны совершившего насилие второй половинки (Tangney 1995b).Взятые вместе, результаты представляют собой мощный эмпирический пример спирали стыда и гнева, описанной Льюисом (1971) и Шеффом (1987), с ( a ) стыда партнера, ведущего к чувству гнева ( b ) и деструктивному возмездию. , ( c ), который затем вызывает гнев и негодование в преступнике, ( d ), а также выражения вины и возмездия в натуре ( e ), которые затем могут еще больше опозорить первоначально опозоренного партнера. и т. д. — без конструктивного решения.

Недавно Stuewig et al. (2006) исследовали посредников связи между моральными эмоциями и агрессией на четырех выборках. Мы предположили, что негативные чувства, связанные со стыдом, приводят к экстернализации вины, что, в свою очередь, заставляет склонных к стыду людей реагировать агрессивно. С другой стороны, чувство вины должно способствовать эмпатическим процессам, уменьшая, таким образом, агрессию, направленную вовне. Как и ожидалось, мы обнаружили, что во всех выборках экстернализация вины опосредовала отношения между склонностью к стыду и вербальной и физической агрессией.С другой стороны, предрасположенность к вине продолжала демонстрировать прямую обратную связь с агрессией в трех из четырех выборок. Кроме того, связь между виной и низкой агрессией была частично опосредована через ориентированное на других сочувствие и склонность брать на себя ответственность.

Короче говоря, стыд и гнев идут рука об руку. Отчаявшись избежать болезненного чувства стыда, опозоренные люди склонны перевернуть стол в оборонительном порядке, выдавая вину и гнев извне на удобного козла отпущения.Обвинение других может помочь людям вернуть чувство контроля и превосходства в своей жизни, но в долгосрочной перспективе это часто обходится дорого. Друзья, коллеги и близкие склонны отчуждаться из-за стиля межличностного общения, характеризующегося иррациональными вспышками гнева.

Психологические симптомы

При рассмотрении области социального поведения и межличностной адаптации эмпирические исследования показывают, что вина, в целом, является более нравственной или адаптивной эмоцией. Вина, по-видимому, побуждает к репаративным действиям, способствует сочувствию, ориентированному на других, и способствует конструктивным стратегиям совладания с гневом.Но есть ли внутриличностные или интрапсихические издержки для тех людей, которые склонны испытывать чувство вины? Приводит ли склонность к вине к тревоге, депрессии и / или потере самооценки? И наоборот, разве стыд, возможно, менее проблематичен для внутриличностной адаптации, чем для межличностной адаптации?

В случае стыда ответ ясен. Исследования последних двух десятилетий неизменно показывают, что склонность к стыду связана с широким спектром психологических симптомов. Они варьируются от низкой самооценки, депрессии и тревоги до симптомов расстройства пищевого поведения, посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) и суицидальных мыслей (Andrews et al.2000, Эшби и др. 2006 г., Брюин и др. 2000, Crossley & Rockett 2005, Feiring & Taska 2005, Feiring et al. 2002 г., Фергюсон и др. 2000, Ghatavi et al. 2002, Харпер и Ариас 2004, Хендерсон и Зимбардо 2001, Лескела и др. 2002, Mills 2003, Murray et al. 2000, Орсилло и др. 1996 г., Sanftner et al. 1995 г., Стювиг и Макклоски, 2005 г .; см. также обзор в Tangney & Dearing 2002). Негативные психологические последствия стыда очевидны для разных методов измерения, разных возрастных групп и групп населения.Как клиническая литература, так и эмпирические исследования согласны с тем, что люди, часто испытывающие чувство стыда за себя, соответственно, более уязвимы перед целым рядом психологических проблем.

Хотя традиционная точка зрения состоит в том, что вина играет важную роль в психологических симптомах, эмпирические результаты были более двусмысленными. В клинической теории и тематических исследованиях часто упоминается неадаптивная вина, характеризующаяся хроническим самообвинением и навязчивыми размышлениями о своих проступках (Blatt 1974, Ellis 1962, Freud 1924/1961, Hartmann & Loewenstein 1962, Rodin et al.1984, Weiss 1993). Однако недавно теоретики и исследователи подчеркнули адаптивные функции вины, особенно в отношении межличностного поведения (Baumeister et al. 1994, 1995a; Hoffman 1982; Tangney 1991, 1994, 1995b; Tangney et al. 1992; Tangney & Dearing 2002).

Пытаясь согласовать эти точки зрения, Тангни (1996) утверждал, что более ранние работы не учитывали различие между виной и стыдом. Как только человек воспринимает вину как негативную эмоцию в ответ на конкретную неудачу или проступок, нет веских причин ожидать, что вина будет связана с плохой психологической адаптацией.Напротив, чувство вины, скорее всего, будет дезадаптивным, когда оно сольется со стыдом. Преимущества вины теряются, когда переживание вины человека («О, посмотрите, что за ужасная вещь , которую я сделал , сделал ») усиливается и обобщается на его личность («, и разве я не ужасный ?» человек ”). В конечном счете, проблема заключается в компоненте стыда, а не в компоненте вины, поскольку человек испытывает чувство презрения и отвращения к плохому, дефектному «я».

Более того, такое болезненное чувство стыда трудно преодолеть. Стыд — и смешанная со стыдом вина — предлагают мало возможностей для искупления. Это устрашающая задача — трансформировать «я», дефектное по своей сути. Таким образом, чувство вины с наложением стыда, скорее всего, является источником болезненного самобичевания и размышлений, так часто описываемых в клинической литературе. Напротив, обычно существует множество путей к искуплению в случае несложного чувства вины, сосредоточенного на конкретном поведении.Человек ( на ) часто имеет возможность изменить нежелательное поведение; ( b ), а еще лучше, имеет возможность устранить негативные последствия; ( c ) или, по крайней мере, может принести искренние извинения. И когда невозможно внести эти внешние поправки, можно решить поступить лучше в будущем.

В соответствии с этим концептуальным анализом, эмпирические исследования, которые не принимают во внимание различие между стыдом и виной, или которые используют прилагательные контрольный список (и другие глобальные формулировки) меры, которые плохо подходят для различия между стыдом и виной, сообщают что предрасположенность к вине связана с психологическими симптомами (Boye et al.2002, Fontana & Rosenbeck 2004, Ghatavi et al. 2002, Harder 1995, Jones & Kugler 1993, Meehan et al. 1996). Например, используя опросник межличностной вины (O’Connor et al. 1997), Бергольд и Локк (2002) обнаружили, что только шкала вины «ненависти к себе» различает контрольную группу и подростков с диагнозом нервной анорексии. (Авторы пришли к выводу, что на самом деле стыд, а не вина, более важен для клинического понимания этого расстройства пищевого поведения.) конкретное поведение (например,g., основанные на сценариях методы оценки стыда и вины по отношению к конкретным ситуациям) показывают, что склонность испытывать «свободную от стыда» вину по существу не связана с психологическими симптомами. Многочисленные независимые исследования сходятся во мнениях: склонные к вине дети, подростки и взрослые не подвержены повышенному риску депрессии, тревоги, низкой самооценки и т. Д. (Gramzow & Tangney 1992; Leskela et al. 2002; McLaughlin 2002; Quiles & Bybee 1997 ; Schaefer 2000; Stuewig & McCloskey 2005; Tangney 1994; Tangney & Dearing 2002; Tangney et al.1991, 1992, 1995).

Тем не менее, стоит отметить, что в большинстве сценариев оценки стыда и вины (включая Тест на самосознание, или TOSCA), большинство ситуаций относительно неоднозначны в отношении ответственности или виновности. Для ситуаций с отрицательной валентностью (но не с положительной валентностью) респондентов просят представить события, в которых они явно потерпели неудачу или каким-то образом нарушили их. Проблемы могут возникать, когда у людей развивается преувеличенное или искаженное чувство ответственности за события, которые они не могут контролировать или к которым они не имеют личного участия (Ferguson et al.2000, Tangney & Dearing 2002, Zahn-Waxler & Robinson 1995). Вина пережившего является ярким примером такой проблемной реакции вины, которая постоянно связана с психологической дезадаптацией (Кубани и др., 1995, 2004; О’Коннор и др., 2002). В экспериментальном исследовании детей младшего школьного возраста Ferguson et al. (2000) варьировали степень неоднозначности ситуаций в рамках основанной на сценарии меры в отношении ответственности. Они обнаружили положительную взаимосвязь между интернализирующими симптомами (например,ж., депрессия) и склонность к вине особенно в ситуациях, когда ответственность была неоднозначной.

Короче говоря, преимущества вины очевидны, когда люди признают свои неудачи и проступки и берут на себя соответствующую ответственность за свои проступки. В таких ситуациях преимущества вины в межличностных отношениях, по-видимому, не обходятся человеку дорого. Склонность испытывать «свободную от стыда» вину в ответ на явные проступки, как правило, не связана с психологическими проблемами, тогда как стыд неизменно ассоциируется с дезадаптивными процессами и результатами на нескольких уровнях.

Связь моральных эмоций с рискованным, незаконным и нежелательным поведением

Поскольку стыд и вина являются болезненными эмоциями, часто предполагается, что они побуждают людей избегать неправильных поступков. С этой точки зрения ожидаемые стыд и вина должны снизить вероятность проступка и нарушения правил поведения. Но что именно показывают данные?

Эмпирические исследования различных выборок с использованием ряда мер ясно показывают, что предрасположенность к вине обратно пропорциональна антиобщественному и рискованному поведению.В исследовании студентов колледжей (Tangney, 1994) предрасположенность к вине ассоциировалась с одобрением таких вещей, как «Я не украл бы то, что мне было нужно, даже если бы я был уверен, что мне это сойдет с рук». Точно так же Тиббетс (2003) обнаружил, что предрасположенность студентов колледжа к вине обратно пропорциональна их самооценке преступной деятельности. Среди подростков склонность к бессовестному чувству вины отрицательно коррелировала с правонарушением (Merisca & Bybee 1994, Stuewig & McCloskey 2005; хотя Ferguson et al.1999 обнаружил отрицательную связь между предрасположенностью к вине и внешними симптомами среди мальчиков, противоположное верно для девочек). Моральные эмоции, по-видимому, хорошо укоренились в среднем детстве и будут влиять на моральное поведение на долгие годы (Tangney & Dearing 2002). Дети, склонные к бесстыдному чувству вины в пятом классе, в подростковом возрасте реже подвергались аресту, осуждению и тюремному заключению. Они с большей вероятностью практиковали безопасный секс и реже злоупотребляли наркотиками.Важно отметить, что эти результаты учитывались при контроле семейного дохода и образования матерей. Учащиеся колледжей, склонные к чувству вины, также реже злоупотребляют наркотиками и алкоголем (Dearing et al. 2005). Даже среди взрослых, уже находящихся в группе высокого риска, чувство вины, по-видимому, выполняет защитную функцию. В продольном исследовании заключенных тюрьмы, предрасположенность к вине, оцененная вскоре после заключения, негативно предсказывала рецидивизм и злоупотребление психоактивными веществами в течение первого года после освобождения (Tangney et al. 2006).

Картина результатов для стыда совершенно иная, практически нет доказательств, подтверждающих предполагаемую адаптивную природу стыда.В исследованиях детей, подростков, студентов колледжей и сокамерников стыд, по-видимому, не выполняет те же тормозящие функции, что и вина (Dearing et al. 2005, Stuewig & McCloskey 2005, Tangney et al. 1996b). Напротив, исследования показывают, что стыд может даже ухудшить положение. В исследовании детей Ferguson et al. (1999) обнаружили, что предрасположенность к стыду положительно коррелирует с внешними симптомами в Контрольном списке поведения детей. На выборке студентов колледжа Тиббетс (1997) обнаружил положительную взаимосвязь между склонностью к стыду и намерениями противозаконного поведения.Предрасположенность к стыду, оцененная в пятом классе, предсказывала более позднее рискованное поведение при вождении, более раннее начало употребления наркотиков и алкоголя и более низкую вероятность практики безопасного секса (Tangney & Dearing 2002). Точно так же склонность к проблемному чувству стыда была положительно связана с употреблением психоактивных веществ и злоупотреблением ими в зрелом возрасте (Dearing et al. 2005, Meehan et al. 1996, O’Connor et al. 1994, Tangney et al. 2006).

Дифференциальная связь стыда и вины с моральным поведением не может распространяться на все группы населения по отношению ко всем видам поведения.Харрис (2003) оценил опыт стыда и вины среди лиц, управляющих транспортным средством в нетрезвом виде, после их появления в суде или на конференции по восстановительному правосудию. В отличие от большинства дошедших до нас исследований, Харрис не обнаружил доказательств того, что стыд и вина являются отдельными факторами. Важно отметить, что это исследование было сосредоточено на уникальной однородной выборке (осужденные водители в нетрезвом виде, многие из которых имеют проблемы со злоупотреблением психоактивными веществами) и на одном типе правонарушений. Открытия Харриса поднимают интригующую возможность того, что люди с проблемами злоупотребления психоактивными веществами могут не иметь четко дифференцированных переживаний стыда и вины.С другой стороны, чувство вины и сопутствующее ей эмпатическое сосредоточение на пострадавшем другом могут быть менее значимыми для проступков, таких как вождение в нетрезвом виде, которые обычно не приводят к объективному физическому ущербу для других. (То есть масштабы последствий автомобильной аварии потенциально огромны, тогда как вероятность ее возникновения в каждом конкретном случае довольно мала. Большинство преступников, управляющих автомобилем в нетрезвом виде, арестовываются за неуравновешенное вождение, а не на месте аварии с фактическим участием причинение вреда другому человеку.)

В целом, эмпирические результаты сходятся, указывая на то, что чувство вины, но не стыда, является наиболее эффективным средством мотивации людей к выбору нравственного пути в жизни. Способность чувствовать вину более склонна к формированию модели морального поведения на протяжении всей жизни, побуждающей людей брать на себя ответственность и принимать меры по исправлению положения после случайных неудач или проступков. Напротив, исследования связывают стыд с целым рядом незаконных, рискованных или других проблемных видов поведения. Таким образом, при рассмотрении благополучия человека, его или ее близких отношений или общества чувство вины представляет собой нравственную эмоцию выбора.

Моральные эмоции и нравственное поведение

Подавляющее большинство исследований моральных эмоций сосредоточено на двух негативно оцененных, застенчивых эмоциях — стыде и вине. Многие люди, включая врачей, исследователей и простых людей, используют термин «стыд» »И« вина »- синонимы. Тем не менее, на протяжении многих лет был сделан ряд попыток провести различие между стыдом и виной.

В чем разница между стыдом и виной?

Попытки провести различие между стыдом и виной делятся на три категории: ( a ) различие, основанное на типах вызывающих событий, ( b ) различие, основанное на публичном и частном характере нарушения, и ( c ) различие, основанное на степени, в которой человек истолковывает вызывающее эмоции событие как неудачу в себе или поведении.

Исследования показывают, что тип событий на удивление мало связан с различием между стыдом и виной. Анализ личного опыта стыда и вины, проведенный детьми и взрослыми, выявил несколько, если вообще имелись, «классических» ситуаций, вызывающих стыд или вину (Keltner & Buswell 1996, Tangney 1992, Tangney et al. 1994, Tracy & Robins 2006). Большинство типов событий (например, ложь, обман, воровство, неспособность помочь другому, непослушание родителям) цитируются одними людьми в связи с чувством стыда, а другие — в связи с чувством вины.Некоторые исследователи утверждают, что стыд вызывается более широким кругом ситуаций, включая как моральные, так и неморальные неудачи и проступки, тогда как вина более конкретно связана с проступками в моральной сфере (Ferguson et al.1991, Sabini & Silver 1997, Smith et al. 2002). На наш взгляд (Tangney et al., 2006b), как и вина его брата и сестры, стыд квалифицируется как преимущественно моральная эмоция, если вы выйдете за рамки узкой концептуализации области морали с точки зрения этики автономии (Shweder et al.1997). Из этики морали «большой тройки» — автономии, сообщества и божественности (Shweder et al. 1997) — стыд может быть более тесно связан с нарушениями этики сообщества (например, нарушения общественного порядка) и божественности (например, , действия, которые напоминают нам о нашей животной природе), но нарушения определенной этики не имеют однозначного соответствия конкретным ситуациям или событиям. Как показали Shweder et al. (1997), большинство неудач и нарушений воспринимаются как относящиеся к сочетанию моральной этики.Короче говоря, с этой более широкой культурной точки зрения стыд и вина — это эмоции, каждая из которых в первую очередь вызвана моральными упущениями.

Другое часто упоминаемое различие между стыдом и виной сосредоточено на публичном и частном характере нарушений (например, Benedict 1946). С этой точки зрения стыд рассматривается как более «публичная» эмоция, возникающая в результате публичного разоблачения и неодобрения некоторых недостатков или нарушений. С другой стороны, вина понимается как более «личное» переживание, возникающее из самопроизвольных угрызений совести.Как оказалось, эмпирические исследования не смогли подтвердить это различие между общественным и частным с точки зрения фактической структуры ситуации, вызывающей эмоции (Tangney et al. 1994, 1996a). Например, систематический анализ социального контекста личных событий, вызывающих стыд и чувство вины, описанных несколькими сотнями детей и взрослых (Tangney et al. 1994), показал, что стыд и вину с одинаковой вероятностью испытывают в присутствии других. Одиночные переживания стыда были столь же обычны, как и переживания одиночной вины.Что еще более важно, частота, с которой другие узнавали о поведении респондентов, не менялась в зависимости от стыда и вины, что прямо противоречит различию между общественным и частным. Точно так же, изучая личные эмоциональные рассказы, Трейси и Робинс (2006) обнаружили, что по сравнению с чувством вины стыд несколько чаще вызывался событиями достижений и личными событиями, каждое из которых является более частным, чем события в отношениях и в семье.

Откуда взялось представление о том, что стыд — это более публичная эмоция? Хотя ситуации, вызывающие стыд и чувство вины, одинаково публичны (с точки зрения вероятности того, что другие присутствуют и знают о неудаче или проступке) и с одинаковой вероятностью связаны с межличностными проблемами, по всей видимости, существуют систематические различия в природе этих межличностных проблем. .Tangney et al. (1994) обнаружили, что при описании ситуаций, вызывающих стыд, респонденты больше беспокоились о том, как другие оценивают себя. Напротив, при описании переживаний вины респондентов больше беспокоило их влияние на других. Это различие между «эгоцентрическими» и «ориентированными на других» проблемами неудивительно, учитывая, что стыд предполагает сосредоточение на себе, тогда как вина относится к определенному поведению. Опозоренный человек, который сосредоточен на отрицательной самооценке, естественно, будет обеспокоен оценками других.Это небольшой прыжок от размышлений о том, какой ты ужасный человек, к размышлениям о том, как тебя могут оценивать другие. С другой стороны, человек, испытывающий чувство вины, уже относительно «децентрализован» — сосредотачивается на негативном поведении, несколько отличном от себя. Сосредоточившись на плохом поведении, а не на плохом я, человек, переживающий переживание вины, с большей вероятностью осознает (и будет беспокоиться) о влиянии этого поведения на других, а не на их оценки. В нескольких последующих исследованиях (Smith et al.2002) предоставляют достаточно доказательств того, что стыд связан с такими опасениями. Например, участники, призванные сосредоточиться на публичном разоблачении морального проступка, приписывали равные уровни стыда и вины главным героям рассказов, но когда публичное и личное измерение не выделялось, участники приписывали меньше стыда (вина была одинаково высокой в ​​зависимости от условий). Однако вместе взятые выводы Смита и др. Согласуются с представлением о том, что люди сосредотачиваются на оценках других, потому что они чувствуют стыд, а не наоборот.Когда участников попросили подумать о ситуации, в которой они чувствовали себя плохо из-за того, что их подчиненный аспект « был раскрыт или публично раскрыл другому человеку или другим людям» (стр. 154; курсив добавлен), большинство описали спонтанно. возникшее в результате чувство стыда — только 6,7% определили это чувство как стыд (вдвое больше опрошенных определили это чувство как вину). Точно так же и в моральном состоянии (плохое самочувствие из-за того, что «что-то не так», что они сделали, было разоблачено) модальным эмоциональным термином было смущение — в три раза чаще, чем стыд (который был не чаще, чем вина).Короче говоря, испытывая стыд, люди могут чувствовать себя более уязвимыми — лучше осознавать неодобрение других, — но на самом деле ситуации, вызывающие как стыд, так и вину, обычно носят социальный характер. Чаще всего наши ошибки и проступки не ускользают от внимания окружающих.

В настоящее время наиболее доминирующая основа для различения стыда и вины — сосредоточение внимания на себе и на поведении — была впервые предложена Хелен Блок Льюис (1971), а позже разработана Трейси и Робинс (2004a) оценочная модель самосознательных эмоций. .Согласно Льюису (1971), стыд предполагает негативную оценку глобального «я»; вина предполагает отрицательную оценку конкретного поведения. Хотя это различие может на первый взгляд показаться довольно тонким, эмпирические исследования подтверждают, что этот дифференцированный акцент на самом себе (« Я сделал эту ужасную вещь») по сравнению с поведением («Я сделал , что ужасная вещь ») устанавливает сцена для очень разных эмоциональных переживаний и очень разных моделей мотивации и последующего поведения.

И стыд, и вина являются отрицательными эмоциями и, как таковые, могут вызывать интрапсихическую боль. Тем не менее стыд считается более болезненной эмоцией, потому что на карту поставлено не только поведение, но и сущность человека. Чувство стыда обычно сопровождается чувством сжатия или «маленького размера», а также чувством никчемности и беспомощности. Опозоренные люди тоже чувствуют себя незащищенными. Хотя стыд не обязательно подразумевает реальную наблюдающую аудиторию, присутствующую для того, чтобы засвидетельствовать свои недостатки, часто возникают образы того, как дефектное «я» могло бы показаться другим.Льюис (1971) описал раскол в самофункционировании, при котором «я» является одновременно агентом и объектом наблюдения и неодобрения. С другой стороны, вина, как правило, является менее разрушительным и менее болезненным переживанием, потому что объектом осуждения является конкретное поведение, а не все «я». Вместо того, чтобы защищать обнаженную суть своей личности, люди, испытывающие чувство вины, вынуждены задуматься о своем поведении и его последствиях. Эта сосредоточенность приводит к напряжению, угрызениям совести и сожалениям по поводу «сделанного плохого».

Эмпирическое подтверждение различия Льюиса (1971) между стыдом и виной исходит из ряда экспериментальных и корреляционных исследований с использованием ряда методов, включая качественный анализ конкретных случаев, контент-анализ нарративов стыда и вины, количественные оценки личного стыда участниками. и переживания вины, анализ атрибуции, связанной со стыдом и виной, и анализ контрфактического мышления участников (обзор см. в Tangney & Dearing 2002).Например, совсем недавно Трейси и Робинс (2006) использовали как экспериментальные, так и корреляционные методы, показывающие, что внутренние, стабильные, неконтролируемые приписывания неудач положительно связаны со стыдом, тогда как внутренние, нестабильные, контролируемые приписывания неудач положительно связаны с чувством вины.

Стыд и вина — это не одинаково «моральные» эмоции.

Одна из постоянных тем, вытекающих из эмпирических исследований, заключается в том, что стыд и вина — это не одинаково «моральные» эмоции.В целом вина кажется более адаптивной эмоцией, приносящей пользу отдельным людям и их отношениям различными способами (Baumeister et al.1994, 1995a, b; Tangney 1991, 1995a, b), но появляется все больше свидетельств того, что стыд — это моральные эмоции, которые легко могут пойти наперекосяк (Tangney 1991, 1995a, b; Tangney et al. 1996b).

В этом разделе мы резюмируем исследования в пяти областях, которые иллюстрируют адаптивные функции вины в отличие от скрытых издержек стыда. В частности, мы сосредотачиваемся на дифференциальной взаимосвязи стыда и вины с мотивацией (сокрытие или исправление), сопереживания, ориентированного на других, гнева и агрессии, психологических симптомов и сдерживания проступков и другого рискованного, социально нежелательного поведения.

Сокрытие и исправление

Исследования неизменно показывают, что стыд и вина приводят к противоположным мотивам или «тенденциям к действию» (Ketelaar & Au 2003, Lewis 1971, Lindsay-Hartz 1984, Tangney 1993, Tangney et al. 1996a, Wallbott & Scherer 1995 , Wicker et al., 1983). С одной стороны, стыд соответствует попыткам отрицать, скрыть или избежать вызывающей стыд ситуации. Физиологические исследования связывают переживание стыда с повышенным уровнем провоспалительных цитокинов и кортизола (Dickerson et al.2004a), которые могут вызывать постуральные признаки почтения и самопрятности (см. Новые направления исследований стыда и вины: физиологические корреляты стыда). С другой стороны, вина соотносится с репаративными действиями, включая признания, извинения и устранение последствий своего поведения. В целом, эмпирические данные, оценивающие склонность к действиям людей, испытывающих стыд и вину, позволяют предположить, что чувство вины способствует конструктивным, проактивным занятиям, тогда как стыд способствует защите, межличностному разделению и дистанцированию.

Сочувствие, ориентированное на других, против самоориентированного дистресса

Во-вторых, стыд и вина по-разному связаны с сочувствием. В частности, вина идет рука об руку с сочувствием, ориентированным на других. Напротив, чувство стыда, по-видимому, нарушает способность людей формировать эмпатические связи с другими. Это различное отношение стыда и вины к сочувствию проявляется как на уровне эмоциональной предрасположенности, так и на уровне эмоционального состояния. Исследования эмоциональных предрасположенностей (Joireman 2004; Leith & Baumeister 1998; Tangney 1991, 1995b; Tangney & Dearing 2002) демонстрируют, что предрасположенность к вине постоянно коррелирует с показателями перспективного взгляда и сочувствия.Напротив, предрасположенность к стыду (в зависимости от метода оценки) отрицательно или пренебрежимо коррелирует с эмпатией, ориентированной на других, и положительно связана со склонностью эгоцентрически сосредотачиваться на собственном бедствии. Подобные результаты возникают при исследовании эмоциональных состояний — чувства стыда и вины «в данный момент». При описании личного опыта вины люди выражают большее сочувствие другим, чем при описании опыта стыда (Leith & Baumeister 1998, Tangney et al. 1994). Маршалл (1996) обнаружил, что люди, испытывающие чувство стыда, впоследствии меньше сочувствовали учащимся-инвалидам, особенно среди людей с низкой склонностью к стыду.

Почему стыд, но не вина, может мешать сочувствию, ориентированному на других? По сути своей эгоцентрическая направленность стыда на «плохое я» (в отличие от плохого поведения) подрывает эмпатический процесс. Люди, находящиеся в агонии стыда, плотно обращаются внутрь и, таким образом, менее способны сосредоточить когнитивные и эмоциональные ресурсы на пострадавшем другом (Tangney et al. 1994). Напротив, люди, испытывающие чувство вины, специально сосредоточены на плохом поведении, которое, в свою очередь, подчеркивает негативные последствия, испытываемые другими, тем самым стимулируя эмпатическую реакцию и мотивируя людей «исправить ошибку».

Конструктивная и деструктивная реакции на гнев

В-третьих, исследования указывают на прочную связь между стыдом и гневом, которая снова наблюдается как на уровне диспозиций, так и на уровне государства. В своих более ранних клинических исследованиях Хелен Блок Льюис (1971) наблюдала особую динамику между стыдом и гневом (или униженной яростью), отмечая, что чувство стыда клиентов часто предшествовало проявлениям гнева и враждебности в терапевтической комнате. Более поздние эмпирические исследования подтвердили ее утверждение.У людей всех возрастов склонность к стыду положительно коррелирует с гневом, враждебностью и склонностью винить в своих несчастьях факторы, не связанные с самим собой (Andrews et al.2000, Bennett et al.2005, Harper & Arias 2004, Paulhus et al. al.2004, Tangney & Dearing 2002).

Фактически, по сравнению с теми, кто не склонен к стыду, склонные к стыду люди с большей вероятностью будут участвовать в экстернализации вины, испытывать сильный гнев и выражать этот гнев деструктивными способами, включая прямую физическую, словесную и символическую агрессию. , косвенная агрессия (напр.g., причинение вреда чему-то важному для цели, разговор за спиной цели), всевозможные вытесненные агрессии, самонаправленная агрессия и сдерживаемый гнев (невыраженный гнев в задумчивости). Наконец, люди, склонные к стыду, сообщают о том, что их гнев обычно приводит к негативным долгосрочным последствиям как для них самих, так и для их отношений с другими.

Склонность к вине, напротив, неизменно ассоциируется с более конструктивным сочетанием эмоций, познаний и поведения.Например, склонность к «свободной от стыда» вине положительно коррелирует с конструктивными намерениями после проступка и последующим конструктивным поведением (например, без враждебного обсуждения, прямого корректирующего действия). По сравнению со своими сверстниками, склонными к вине, люди с меньшей вероятностью будут проявлять прямую, косвенную или вытесненную агрессию, когда злятся. И они сообщают о положительных долгосрочных последствиях своего гнева (Tangney et al. 1996a). В соответствии с этими выводами, Harper et al.(2005) недавно оценили связь между склонностью к стыду и совершением психологического насилия во время свиданий гетеросексуальными мужчинами из колледжа. Склонность к стыду в значительной степени коррелировала с совершением психологического насилия, а мужской гнев опосредовал эти отношения.

Стыд и гнев были так же связаны на уровне ситуации (Tangney et al. 1996a, Wicker et al. 1983). Например, в исследовании эпизодов гнева среди романтически вовлеченных пар партнеры, которым стыдно, были значительно более злыми, с большей вероятностью проявляли агрессивное поведение и с меньшей вероятностью вызывали примирительное поведение со стороны совершившего насилие второй половинки (Tangney 1995b).Взятые вместе, результаты представляют собой мощный эмпирический пример спирали стыда и гнева, описанной Льюисом (1971) и Шеффом (1987), с ( a ) стыда партнера, ведущего к чувству гнева ( b ) и деструктивному возмездию. , ( c ), который затем вызывает гнев и негодование в преступнике, ( d ), а также выражения вины и возмездия в натуре ( e ), которые затем могут еще больше опозорить первоначально опозоренного партнера. и т. д. — без конструктивного решения.

Недавно Stuewig et al. (2006) исследовали посредников связи между моральными эмоциями и агрессией на четырех выборках. Мы предположили, что негативные чувства, связанные со стыдом, приводят к экстернализации вины, что, в свою очередь, заставляет склонных к стыду людей реагировать агрессивно. С другой стороны, чувство вины должно способствовать эмпатическим процессам, уменьшая, таким образом, агрессию, направленную вовне. Как и ожидалось, мы обнаружили, что во всех выборках экстернализация вины опосредовала отношения между склонностью к стыду и вербальной и физической агрессией.С другой стороны, предрасположенность к вине продолжала демонстрировать прямую обратную связь с агрессией в трех из четырех выборок. Кроме того, связь между виной и низкой агрессией была частично опосредована через ориентированное на других сочувствие и склонность брать на себя ответственность.

Короче говоря, стыд и гнев идут рука об руку. Отчаявшись избежать болезненного чувства стыда, опозоренные люди склонны перевернуть стол в оборонительном порядке, выдавая вину и гнев извне на удобного козла отпущения.Обвинение других может помочь людям вернуть чувство контроля и превосходства в своей жизни, но в долгосрочной перспективе это часто обходится дорого. Друзья, коллеги и близкие склонны отчуждаться из-за стиля межличностного общения, характеризующегося иррациональными вспышками гнева.

Психологические симптомы

При рассмотрении области социального поведения и межличностной адаптации эмпирические исследования показывают, что вина, в целом, является более нравственной или адаптивной эмоцией. Вина, по-видимому, побуждает к репаративным действиям, способствует сочувствию, ориентированному на других, и способствует конструктивным стратегиям совладания с гневом.Но есть ли внутриличностные или интрапсихические издержки для тех людей, которые склонны испытывать чувство вины? Приводит ли склонность к вине к тревоге, депрессии и / или потере самооценки? И наоборот, разве стыд, возможно, менее проблематичен для внутриличностной адаптации, чем для межличностной адаптации?

В случае стыда ответ ясен. Исследования последних двух десятилетий неизменно показывают, что склонность к стыду связана с широким спектром психологических симптомов. Они варьируются от низкой самооценки, депрессии и тревоги до симптомов расстройства пищевого поведения, посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) и суицидальных мыслей (Andrews et al.2000, Эшби и др. 2006 г., Брюин и др. 2000, Crossley & Rockett 2005, Feiring & Taska 2005, Feiring et al. 2002 г., Фергюсон и др. 2000, Ghatavi et al. 2002, Харпер и Ариас 2004, Хендерсон и Зимбардо 2001, Лескела и др. 2002, Mills 2003, Murray et al. 2000, Орсилло и др. 1996 г., Sanftner et al. 1995 г., Стювиг и Макклоски, 2005 г .; см. также обзор в Tangney & Dearing 2002). Негативные психологические последствия стыда очевидны для разных методов измерения, разных возрастных групп и групп населения.Как клиническая литература, так и эмпирические исследования согласны с тем, что люди, часто испытывающие чувство стыда за себя, соответственно, более уязвимы перед целым рядом психологических проблем.

Хотя традиционная точка зрения состоит в том, что вина играет важную роль в психологических симптомах, эмпирические результаты были более двусмысленными. В клинической теории и тематических исследованиях часто упоминается неадаптивная вина, характеризующаяся хроническим самообвинением и навязчивыми размышлениями о своих проступках (Blatt 1974, Ellis 1962, Freud 1924/1961, Hartmann & Loewenstein 1962, Rodin et al.1984, Weiss 1993). Однако недавно теоретики и исследователи подчеркнули адаптивные функции вины, особенно в отношении межличностного поведения (Baumeister et al. 1994, 1995a; Hoffman 1982; Tangney 1991, 1994, 1995b; Tangney et al. 1992; Tangney & Dearing 2002).

Пытаясь согласовать эти точки зрения, Тангни (1996) утверждал, что более ранние работы не учитывали различие между виной и стыдом. Как только человек воспринимает вину как негативную эмоцию в ответ на конкретную неудачу или проступок, нет веских причин ожидать, что вина будет связана с плохой психологической адаптацией.Напротив, чувство вины, скорее всего, будет дезадаптивным, когда оно сольется со стыдом. Преимущества вины теряются, когда переживание вины человека («О, посмотрите, что за ужасная вещь , которую я сделал , сделал ») усиливается и обобщается на его личность («, и разве я не ужасный ?» человек ”). В конечном счете, проблема заключается в компоненте стыда, а не в компоненте вины, поскольку человек испытывает чувство презрения и отвращения к плохому, дефектному «я».

Более того, такое болезненное чувство стыда трудно преодолеть. Стыд — и смешанная со стыдом вина — предлагают мало возможностей для искупления. Это устрашающая задача — трансформировать «я», дефектное по своей сути. Таким образом, чувство вины с наложением стыда, скорее всего, является источником болезненного самобичевания и размышлений, так часто описываемых в клинической литературе. Напротив, обычно существует множество путей к искуплению в случае несложного чувства вины, сосредоточенного на конкретном поведении.Человек ( на ) часто имеет возможность изменить нежелательное поведение; ( b ), а еще лучше, имеет возможность устранить негативные последствия; ( c ) или, по крайней мере, может принести искренние извинения. И когда невозможно внести эти внешние поправки, можно решить поступить лучше в будущем.

В соответствии с этим концептуальным анализом, эмпирические исследования, которые не принимают во внимание различие между стыдом и виной, или которые используют прилагательные контрольный список (и другие глобальные формулировки) меры, которые плохо подходят для различия между стыдом и виной, сообщают что предрасположенность к вине связана с психологическими симптомами (Boye et al.2002, Fontana & Rosenbeck 2004, Ghatavi et al. 2002, Harder 1995, Jones & Kugler 1993, Meehan et al. 1996). Например, используя опросник межличностной вины (O’Connor et al. 1997), Бергольд и Локк (2002) обнаружили, что только шкала вины «ненависти к себе» различает контрольную группу и подростков с диагнозом нервной анорексии. (Авторы пришли к выводу, что на самом деле стыд, а не вина, более важен для клинического понимания этого расстройства пищевого поведения.) конкретное поведение (например,g., основанные на сценариях методы оценки стыда и вины по отношению к конкретным ситуациям) показывают, что склонность испытывать «свободную от стыда» вину по существу не связана с психологическими симптомами. Многочисленные независимые исследования сходятся во мнениях: склонные к вине дети, подростки и взрослые не подвержены повышенному риску депрессии, тревоги, низкой самооценки и т. Д. (Gramzow & Tangney 1992; Leskela et al. 2002; McLaughlin 2002; Quiles & Bybee 1997 ; Schaefer 2000; Stuewig & McCloskey 2005; Tangney 1994; Tangney & Dearing 2002; Tangney et al.1991, 1992, 1995).

Тем не менее, стоит отметить, что в большинстве сценариев оценки стыда и вины (включая Тест на самосознание, или TOSCA), большинство ситуаций относительно неоднозначны в отношении ответственности или виновности. Для ситуаций с отрицательной валентностью (но не с положительной валентностью) респондентов просят представить события, в которых они явно потерпели неудачу или каким-то образом нарушили их. Проблемы могут возникать, когда у людей развивается преувеличенное или искаженное чувство ответственности за события, которые они не могут контролировать или к которым они не имеют личного участия (Ferguson et al.2000, Tangney & Dearing 2002, Zahn-Waxler & Robinson 1995). Вина пережившего является ярким примером такой проблемной реакции вины, которая постоянно связана с психологической дезадаптацией (Кубани и др., 1995, 2004; О’Коннор и др., 2002). В экспериментальном исследовании детей младшего школьного возраста Ferguson et al. (2000) варьировали степень неоднозначности ситуаций в рамках основанной на сценарии меры в отношении ответственности. Они обнаружили положительную взаимосвязь между интернализирующими симптомами (например,ж., депрессия) и склонность к вине особенно в ситуациях, когда ответственность была неоднозначной.

Короче говоря, преимущества вины очевидны, когда люди признают свои неудачи и проступки и берут на себя соответствующую ответственность за свои проступки. В таких ситуациях преимущества вины в межличностных отношениях, по-видимому, не обходятся человеку дорого. Склонность испытывать «свободную от стыда» вину в ответ на явные проступки, как правило, не связана с психологическими проблемами, тогда как стыд неизменно ассоциируется с дезадаптивными процессами и результатами на нескольких уровнях.

Связь моральных эмоций с рискованным, незаконным и нежелательным поведением

Поскольку стыд и вина являются болезненными эмоциями, часто предполагается, что они побуждают людей избегать неправильных поступков. С этой точки зрения ожидаемые стыд и вина должны снизить вероятность проступка и нарушения правил поведения. Но что именно показывают данные?

Эмпирические исследования различных выборок с использованием ряда мер ясно показывают, что предрасположенность к вине обратно пропорциональна антиобщественному и рискованному поведению.В исследовании студентов колледжей (Tangney, 1994) предрасположенность к вине ассоциировалась с одобрением таких вещей, как «Я не украл бы то, что мне было нужно, даже если бы я был уверен, что мне это сойдет с рук». Точно так же Тиббетс (2003) обнаружил, что предрасположенность студентов колледжа к вине обратно пропорциональна их самооценке преступной деятельности. Среди подростков склонность к бессовестному чувству вины отрицательно коррелировала с правонарушением (Merisca & Bybee 1994, Stuewig & McCloskey 2005; хотя Ferguson et al.1999 обнаружил отрицательную связь между предрасположенностью к вине и внешними симптомами среди мальчиков, противоположное верно для девочек). Моральные эмоции, по-видимому, хорошо укоренились в среднем детстве и будут влиять на моральное поведение на долгие годы (Tangney & Dearing 2002). Дети, склонные к бесстыдному чувству вины в пятом классе, в подростковом возрасте реже подвергались аресту, осуждению и тюремному заключению. Они с большей вероятностью практиковали безопасный секс и реже злоупотребляли наркотиками.Важно отметить, что эти результаты учитывались при контроле семейного дохода и образования матерей. Учащиеся колледжей, склонные к чувству вины, также реже злоупотребляют наркотиками и алкоголем (Dearing et al. 2005). Даже среди взрослых, уже находящихся в группе высокого риска, чувство вины, по-видимому, выполняет защитную функцию. В продольном исследовании заключенных тюрьмы, предрасположенность к вине, оцененная вскоре после заключения, негативно предсказывала рецидивизм и злоупотребление психоактивными веществами в течение первого года после освобождения (Tangney et al. 2006).

Картина результатов для стыда совершенно иная, практически нет доказательств, подтверждающих предполагаемую адаптивную природу стыда.В исследованиях детей, подростков, студентов колледжей и сокамерников стыд, по-видимому, не выполняет те же тормозящие функции, что и вина (Dearing et al. 2005, Stuewig & McCloskey 2005, Tangney et al. 1996b). Напротив, исследования показывают, что стыд может даже ухудшить положение. В исследовании детей Ferguson et al. (1999) обнаружили, что предрасположенность к стыду положительно коррелирует с внешними симптомами в Контрольном списке поведения детей. На выборке студентов колледжа Тиббетс (1997) обнаружил положительную взаимосвязь между склонностью к стыду и намерениями противозаконного поведения.Предрасположенность к стыду, оцененная в пятом классе, предсказывала более позднее рискованное поведение при вождении, более раннее начало употребления наркотиков и алкоголя и более низкую вероятность практики безопасного секса (Tangney & Dearing 2002). Точно так же склонность к проблемному чувству стыда была положительно связана с употреблением психоактивных веществ и злоупотреблением ими в зрелом возрасте (Dearing et al. 2005, Meehan et al. 1996, O’Connor et al. 1994, Tangney et al. 2006).

Дифференциальная связь стыда и вины с моральным поведением не может распространяться на все группы населения по отношению ко всем видам поведения.Харрис (2003) оценил опыт стыда и вины среди лиц, управляющих транспортным средством в нетрезвом виде, после их появления в суде или на конференции по восстановительному правосудию. В отличие от большинства дошедших до нас исследований, Харрис не обнаружил доказательств того, что стыд и вина являются отдельными факторами. Важно отметить, что это исследование было сосредоточено на уникальной однородной выборке (осужденные водители в нетрезвом виде, многие из которых имеют проблемы со злоупотреблением психоактивными веществами) и на одном типе правонарушений. Открытия Харриса поднимают интригующую возможность того, что люди с проблемами злоупотребления психоактивными веществами могут не иметь четко дифференцированных переживаний стыда и вины.С другой стороны, чувство вины и сопутствующее ей эмпатическое сосредоточение на пострадавшем другом могут быть менее значимыми для проступков, таких как вождение в нетрезвом виде, которые обычно не приводят к объективному физическому ущербу для других. (То есть масштабы последствий автомобильной аварии потенциально огромны, тогда как вероятность ее возникновения в каждом конкретном случае довольно мала. Большинство преступников, управляющих автомобилем в нетрезвом виде, арестовываются за неуравновешенное вождение, а не на месте аварии с фактическим участием причинение вреда другому человеку.)

В целом, эмпирические результаты сходятся, указывая на то, что чувство вины, но не стыда, является наиболее эффективным средством мотивации людей к выбору нравственного пути в жизни. Способность чувствовать вину более склонна к формированию модели морального поведения на протяжении всей жизни, побуждающей людей брать на себя ответственность и принимать меры по исправлению положения после случайных неудач или проступков. Напротив, исследования связывают стыд с целым рядом незаконных, рискованных или других проблемных видов поведения. Таким образом, при рассмотрении благополучия человека, его или ее близких отношений или общества чувство вины представляет собой нравственную эмоцию выбора.

Моральные эмоции и нравственное поведение

Подавляющее большинство исследований моральных эмоций сосредоточено на двух негативно оцененных, застенчивых эмоциях — стыде и вине. Многие люди, включая врачей, исследователей и простых людей, используют термин «стыд» »И« вина »- синонимы. Тем не менее, на протяжении многих лет был сделан ряд попыток провести различие между стыдом и виной.

В чем разница между стыдом и виной?

Попытки провести различие между стыдом и виной делятся на три категории: ( a ) различие, основанное на типах вызывающих событий, ( b ) различие, основанное на публичном и частном характере нарушения, и ( c ) различие, основанное на степени, в которой человек истолковывает вызывающее эмоции событие как неудачу в себе или поведении.

Исследования показывают, что тип событий на удивление мало связан с различием между стыдом и виной. Анализ личного опыта стыда и вины, проведенный детьми и взрослыми, выявил несколько, если вообще имелись, «классических» ситуаций, вызывающих стыд или вину (Keltner & Buswell 1996, Tangney 1992, Tangney et al. 1994, Tracy & Robins 2006). Большинство типов событий (например, ложь, обман, воровство, неспособность помочь другому, непослушание родителям) цитируются одними людьми в связи с чувством стыда, а другие — в связи с чувством вины.Некоторые исследователи утверждают, что стыд вызывается более широким кругом ситуаций, включая как моральные, так и неморальные неудачи и проступки, тогда как вина более конкретно связана с проступками в моральной сфере (Ferguson et al.1991, Sabini & Silver 1997, Smith et al. 2002). На наш взгляд (Tangney et al., 2006b), как и вина его брата и сестры, стыд квалифицируется как преимущественно моральная эмоция, если вы выйдете за рамки узкой концептуализации области морали с точки зрения этики автономии (Shweder et al.1997). Из этики морали «большой тройки» — автономии, сообщества и божественности (Shweder et al. 1997) — стыд может быть более тесно связан с нарушениями этики сообщества (например, нарушения общественного порядка) и божественности (например, , действия, которые напоминают нам о нашей животной природе), но нарушения определенной этики не имеют однозначного соответствия конкретным ситуациям или событиям. Как показали Shweder et al. (1997), большинство неудач и нарушений воспринимаются как относящиеся к сочетанию моральной этики.Короче говоря, с этой более широкой культурной точки зрения стыд и вина — это эмоции, каждая из которых в первую очередь вызвана моральными упущениями.

Другое часто упоминаемое различие между стыдом и виной сосредоточено на публичном и частном характере нарушений (например, Benedict 1946). С этой точки зрения стыд рассматривается как более «публичная» эмоция, возникающая в результате публичного разоблачения и неодобрения некоторых недостатков или нарушений. С другой стороны, вина понимается как более «личное» переживание, возникающее из самопроизвольных угрызений совести.Как оказалось, эмпирические исследования не смогли подтвердить это различие между общественным и частным с точки зрения фактической структуры ситуации, вызывающей эмоции (Tangney et al. 1994, 1996a). Например, систематический анализ социального контекста личных событий, вызывающих стыд и чувство вины, описанных несколькими сотнями детей и взрослых (Tangney et al. 1994), показал, что стыд и вину с одинаковой вероятностью испытывают в присутствии других. Одиночные переживания стыда были столь же обычны, как и переживания одиночной вины.Что еще более важно, частота, с которой другие узнавали о поведении респондентов, не менялась в зависимости от стыда и вины, что прямо противоречит различию между общественным и частным. Точно так же, изучая личные эмоциональные рассказы, Трейси и Робинс (2006) обнаружили, что по сравнению с чувством вины стыд несколько чаще вызывался событиями достижений и личными событиями, каждое из которых является более частным, чем события в отношениях и в семье.

Откуда взялось представление о том, что стыд — это более публичная эмоция? Хотя ситуации, вызывающие стыд и чувство вины, одинаково публичны (с точки зрения вероятности того, что другие присутствуют и знают о неудаче или проступке) и с одинаковой вероятностью связаны с межличностными проблемами, по всей видимости, существуют систематические различия в природе этих межличностных проблем. .Tangney et al. (1994) обнаружили, что при описании ситуаций, вызывающих стыд, респонденты больше беспокоились о том, как другие оценивают себя. Напротив, при описании переживаний вины респондентов больше беспокоило их влияние на других. Это различие между «эгоцентрическими» и «ориентированными на других» проблемами неудивительно, учитывая, что стыд предполагает сосредоточение на себе, тогда как вина относится к определенному поведению. Опозоренный человек, который сосредоточен на отрицательной самооценке, естественно, будет обеспокоен оценками других.Это небольшой прыжок от размышлений о том, какой ты ужасный человек, к размышлениям о том, как тебя могут оценивать другие. С другой стороны, человек, испытывающий чувство вины, уже относительно «децентрализован» — сосредотачивается на негативном поведении, несколько отличном от себя. Сосредоточившись на плохом поведении, а не на плохом я, человек, переживающий переживание вины, с большей вероятностью осознает (и будет беспокоиться) о влиянии этого поведения на других, а не на их оценки. В нескольких последующих исследованиях (Smith et al.2002) предоставляют достаточно доказательств того, что стыд связан с такими опасениями. Например, участники, призванные сосредоточиться на публичном разоблачении морального проступка, приписывали равные уровни стыда и вины главным героям рассказов, но когда публичное и личное измерение не выделялось, участники приписывали меньше стыда (вина была одинаково высокой в ​​зависимости от условий). Однако вместе взятые выводы Смита и др. Согласуются с представлением о том, что люди сосредотачиваются на оценках других, потому что они чувствуют стыд, а не наоборот.Когда участников попросили подумать о ситуации, в которой они чувствовали себя плохо из-за того, что их подчиненный аспект « был раскрыт или публично раскрыл другому человеку или другим людям» (стр. 154; курсив добавлен), большинство описали спонтанно. возникшее в результате чувство стыда — только 6,7% определили это чувство как стыд (вдвое больше опрошенных определили это чувство как вину). Точно так же и в моральном состоянии (плохое самочувствие из-за того, что «что-то не так», что они сделали, было разоблачено) модальным эмоциональным термином было смущение — в три раза чаще, чем стыд (который был не чаще, чем вина).Короче говоря, испытывая стыд, люди могут чувствовать себя более уязвимыми — лучше осознавать неодобрение других, — но на самом деле ситуации, вызывающие как стыд, так и вину, обычно носят социальный характер. Чаще всего наши ошибки и проступки не ускользают от внимания окружающих.

В настоящее время наиболее доминирующая основа для различения стыда и вины — сосредоточение внимания на себе и на поведении — была впервые предложена Хелен Блок Льюис (1971), а позже разработана Трейси и Робинс (2004a) оценочная модель самосознательных эмоций. .Согласно Льюису (1971), стыд предполагает негативную оценку глобального «я»; вина предполагает отрицательную оценку конкретного поведения. Хотя это различие может на первый взгляд показаться довольно тонким, эмпирические исследования подтверждают, что этот дифференцированный акцент на самом себе (« Я сделал эту ужасную вещь») по сравнению с поведением («Я сделал , что ужасная вещь ») устанавливает сцена для очень разных эмоциональных переживаний и очень разных моделей мотивации и последующего поведения.

И стыд, и вина являются отрицательными эмоциями и, как таковые, могут вызывать интрапсихическую боль. Тем не менее стыд считается более болезненной эмоцией, потому что на карту поставлено не только поведение, но и сущность человека. Чувство стыда обычно сопровождается чувством сжатия или «маленького размера», а также чувством никчемности и беспомощности. Опозоренные люди тоже чувствуют себя незащищенными. Хотя стыд не обязательно подразумевает реальную наблюдающую аудиторию, присутствующую для того, чтобы засвидетельствовать свои недостатки, часто возникают образы того, как дефектное «я» могло бы показаться другим.Льюис (1971) описал раскол в самофункционировании, при котором «я» является одновременно агентом и объектом наблюдения и неодобрения. С другой стороны, вина, как правило, является менее разрушительным и менее болезненным переживанием, потому что объектом осуждения является конкретное поведение, а не все «я». Вместо того, чтобы защищать обнаженную суть своей личности, люди, испытывающие чувство вины, вынуждены задуматься о своем поведении и его последствиях. Эта сосредоточенность приводит к напряжению, угрызениям совести и сожалениям по поводу «сделанного плохого».

Эмпирическое подтверждение различия Льюиса (1971) между стыдом и виной исходит из ряда экспериментальных и корреляционных исследований с использованием ряда методов, включая качественный анализ конкретных случаев, контент-анализ нарративов стыда и вины, количественные оценки личного стыда участниками. и переживания вины, анализ атрибуции, связанной со стыдом и виной, и анализ контрфактического мышления участников (обзор см. в Tangney & Dearing 2002).Например, совсем недавно Трейси и Робинс (2006) использовали как экспериментальные, так и корреляционные методы, показывающие, что внутренние, стабильные, неконтролируемые приписывания неудач положительно связаны со стыдом, тогда как внутренние, нестабильные, контролируемые приписывания неудач положительно связаны с чувством вины.

Стыд и вина — это не одинаково «моральные» эмоции.

Одна из постоянных тем, вытекающих из эмпирических исследований, заключается в том, что стыд и вина — это не одинаково «моральные» эмоции.В целом вина кажется более адаптивной эмоцией, приносящей пользу отдельным людям и их отношениям различными способами (Baumeister et al.1994, 1995a, b; Tangney 1991, 1995a, b), но появляется все больше свидетельств того, что стыд — это моральные эмоции, которые легко могут пойти наперекосяк (Tangney 1991, 1995a, b; Tangney et al. 1996b).

В этом разделе мы резюмируем исследования в пяти областях, которые иллюстрируют адаптивные функции вины в отличие от скрытых издержек стыда. В частности, мы сосредотачиваемся на дифференциальной взаимосвязи стыда и вины с мотивацией (сокрытие или исправление), сопереживания, ориентированного на других, гнева и агрессии, психологических симптомов и сдерживания проступков и другого рискованного, социально нежелательного поведения.

Сокрытие и исправление

Исследования неизменно показывают, что стыд и вина приводят к противоположным мотивам или «тенденциям к действию» (Ketelaar & Au 2003, Lewis 1971, Lindsay-Hartz 1984, Tangney 1993, Tangney et al. 1996a, Wallbott & Scherer 1995 , Wicker et al., 1983). С одной стороны, стыд соответствует попыткам отрицать, скрыть или избежать вызывающей стыд ситуации. Физиологические исследования связывают переживание стыда с повышенным уровнем провоспалительных цитокинов и кортизола (Dickerson et al.2004a), которые могут вызывать постуральные признаки почтения и самопрятности (см. Новые направления исследований стыда и вины: физиологические корреляты стыда). С другой стороны, вина соотносится с репаративными действиями, включая признания, извинения и устранение последствий своего поведения. В целом, эмпирические данные, оценивающие склонность к действиям людей, испытывающих стыд и вину, позволяют предположить, что чувство вины способствует конструктивным, проактивным занятиям, тогда как стыд способствует защите, межличностному разделению и дистанцированию.

Сочувствие, ориентированное на других, против самоориентированного дистресса

Во-вторых, стыд и вина по-разному связаны с сочувствием. В частности, вина идет рука об руку с сочувствием, ориентированным на других. Напротив, чувство стыда, по-видимому, нарушает способность людей формировать эмпатические связи с другими. Это различное отношение стыда и вины к сочувствию проявляется как на уровне эмоциональной предрасположенности, так и на уровне эмоционального состояния. Исследования эмоциональных предрасположенностей (Joireman 2004; Leith & Baumeister 1998; Tangney 1991, 1995b; Tangney & Dearing 2002) демонстрируют, что предрасположенность к вине постоянно коррелирует с показателями перспективного взгляда и сочувствия.Напротив, предрасположенность к стыду (в зависимости от метода оценки) отрицательно или пренебрежимо коррелирует с эмпатией, ориентированной на других, и положительно связана со склонностью эгоцентрически сосредотачиваться на собственном бедствии. Подобные результаты возникают при исследовании эмоциональных состояний — чувства стыда и вины «в данный момент». При описании личного опыта вины люди выражают большее сочувствие другим, чем при описании опыта стыда (Leith & Baumeister 1998, Tangney et al. 1994). Маршалл (1996) обнаружил, что люди, испытывающие чувство стыда, впоследствии меньше сочувствовали учащимся-инвалидам, особенно среди людей с низкой склонностью к стыду.

Почему стыд, но не вина, может мешать сочувствию, ориентированному на других? По сути своей эгоцентрическая направленность стыда на «плохое я» (в отличие от плохого поведения) подрывает эмпатический процесс. Люди, находящиеся в агонии стыда, плотно обращаются внутрь и, таким образом, менее способны сосредоточить когнитивные и эмоциональные ресурсы на пострадавшем другом (Tangney et al. 1994). Напротив, люди, испытывающие чувство вины, специально сосредоточены на плохом поведении, которое, в свою очередь, подчеркивает негативные последствия, испытываемые другими, тем самым стимулируя эмпатическую реакцию и мотивируя людей «исправить ошибку».

Конструктивная и деструктивная реакции на гнев

В-третьих, исследования указывают на прочную связь между стыдом и гневом, которая снова наблюдается как на уровне диспозиций, так и на уровне государства. В своих более ранних клинических исследованиях Хелен Блок Льюис (1971) наблюдала особую динамику между стыдом и гневом (или униженной яростью), отмечая, что чувство стыда клиентов часто предшествовало проявлениям гнева и враждебности в терапевтической комнате. Более поздние эмпирические исследования подтвердили ее утверждение.У людей всех возрастов склонность к стыду положительно коррелирует с гневом, враждебностью и склонностью винить в своих несчастьях факторы, не связанные с самим собой (Andrews et al.2000, Bennett et al.2005, Harper & Arias 2004, Paulhus et al. al.2004, Tangney & Dearing 2002).

Фактически, по сравнению с теми, кто не склонен к стыду, склонные к стыду люди с большей вероятностью будут участвовать в экстернализации вины, испытывать сильный гнев и выражать этот гнев деструктивными способами, включая прямую физическую, словесную и символическую агрессию. , косвенная агрессия (напр.g., причинение вреда чему-то важному для цели, разговор за спиной цели), всевозможные вытесненные агрессии, самонаправленная агрессия и сдерживаемый гнев (невыраженный гнев в задумчивости). Наконец, люди, склонные к стыду, сообщают о том, что их гнев обычно приводит к негативным долгосрочным последствиям как для них самих, так и для их отношений с другими.

Склонность к вине, напротив, неизменно ассоциируется с более конструктивным сочетанием эмоций, познаний и поведения.Например, склонность к «свободной от стыда» вине положительно коррелирует с конструктивными намерениями после проступка и последующим конструктивным поведением (например, без враждебного обсуждения, прямого корректирующего действия). По сравнению со своими сверстниками, склонными к вине, люди с меньшей вероятностью будут проявлять прямую, косвенную или вытесненную агрессию, когда злятся. И они сообщают о положительных долгосрочных последствиях своего гнева (Tangney et al. 1996a). В соответствии с этими выводами, Harper et al.(2005) недавно оценили связь между склонностью к стыду и совершением психологического насилия во время свиданий гетеросексуальными мужчинами из колледжа. Склонность к стыду в значительной степени коррелировала с совершением психологического насилия, а мужской гнев опосредовал эти отношения.

Стыд и гнев были так же связаны на уровне ситуации (Tangney et al. 1996a, Wicker et al. 1983). Например, в исследовании эпизодов гнева среди романтически вовлеченных пар партнеры, которым стыдно, были значительно более злыми, с большей вероятностью проявляли агрессивное поведение и с меньшей вероятностью вызывали примирительное поведение со стороны совершившего насилие второй половинки (Tangney 1995b).Взятые вместе, результаты представляют собой мощный эмпирический пример спирали стыда и гнева, описанной Льюисом (1971) и Шеффом (1987), с ( a ) стыда партнера, ведущего к чувству гнева ( b ) и деструктивному возмездию. , ( c ), который затем вызывает гнев и негодование в преступнике, ( d ), а также выражения вины и возмездия в натуре ( e ), которые затем могут еще больше опозорить первоначально опозоренного партнера. и т. д. — без конструктивного решения.

Недавно Stuewig et al. (2006) исследовали посредников связи между моральными эмоциями и агрессией на четырех выборках. Мы предположили, что негативные чувства, связанные со стыдом, приводят к экстернализации вины, что, в свою очередь, заставляет склонных к стыду людей реагировать агрессивно. С другой стороны, чувство вины должно способствовать эмпатическим процессам, уменьшая, таким образом, агрессию, направленную вовне. Как и ожидалось, мы обнаружили, что во всех выборках экстернализация вины опосредовала отношения между склонностью к стыду и вербальной и физической агрессией.С другой стороны, предрасположенность к вине продолжала демонстрировать прямую обратную связь с агрессией в трех из четырех выборок. Кроме того, связь между виной и низкой агрессией была частично опосредована через ориентированное на других сочувствие и склонность брать на себя ответственность.

Короче говоря, стыд и гнев идут рука об руку. Отчаявшись избежать болезненного чувства стыда, опозоренные люди склонны перевернуть стол в оборонительном порядке, выдавая вину и гнев извне на удобного козла отпущения.Обвинение других может помочь людям вернуть чувство контроля и превосходства в своей жизни, но в долгосрочной перспективе это часто обходится дорого. Друзья, коллеги и близкие склонны отчуждаться из-за стиля межличностного общения, характеризующегося иррациональными вспышками гнева.

Психологические симптомы

При рассмотрении области социального поведения и межличностной адаптации эмпирические исследования показывают, что вина, в целом, является более нравственной или адаптивной эмоцией. Вина, по-видимому, побуждает к репаративным действиям, способствует сочувствию, ориентированному на других, и способствует конструктивным стратегиям совладания с гневом.Но есть ли внутриличностные или интрапсихические издержки для тех людей, которые склонны испытывать чувство вины? Приводит ли склонность к вине к тревоге, депрессии и / или потере самооценки? И наоборот, разве стыд, возможно, менее проблематичен для внутриличностной адаптации, чем для межличностной адаптации?

В случае стыда ответ ясен. Исследования последних двух десятилетий неизменно показывают, что склонность к стыду связана с широким спектром психологических симптомов. Они варьируются от низкой самооценки, депрессии и тревоги до симптомов расстройства пищевого поведения, посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) и суицидальных мыслей (Andrews et al.2000, Эшби и др. 2006 г., Брюин и др. 2000, Crossley & Rockett 2005, Feiring & Taska 2005, Feiring et al. 2002 г., Фергюсон и др. 2000, Ghatavi et al. 2002, Харпер и Ариас 2004, Хендерсон и Зимбардо 2001, Лескела и др. 2002, Mills 2003, Murray et al. 2000, Орсилло и др. 1996 г., Sanftner et al. 1995 г., Стювиг и Макклоски, 2005 г .; см. также обзор в Tangney & Dearing 2002). Негативные психологические последствия стыда очевидны для разных методов измерения, разных возрастных групп и групп населения.Как клиническая литература, так и эмпирические исследования согласны с тем, что люди, часто испытывающие чувство стыда за себя, соответственно, более уязвимы перед целым рядом психологических проблем.

Хотя традиционная точка зрения состоит в том, что вина играет важную роль в психологических симптомах, эмпирические результаты были более двусмысленными. В клинической теории и тематических исследованиях часто упоминается неадаптивная вина, характеризующаяся хроническим самообвинением и навязчивыми размышлениями о своих проступках (Blatt 1974, Ellis 1962, Freud 1924/1961, Hartmann & Loewenstein 1962, Rodin et al.1984, Weiss 1993). Однако недавно теоретики и исследователи подчеркнули адаптивные функции вины, особенно в отношении межличностного поведения (Baumeister et al. 1994, 1995a; Hoffman 1982; Tangney 1991, 1994, 1995b; Tangney et al. 1992; Tangney & Dearing 2002).

Пытаясь согласовать эти точки зрения, Тангни (1996) утверждал, что более ранние работы не учитывали различие между виной и стыдом. Как только человек воспринимает вину как негативную эмоцию в ответ на конкретную неудачу или проступок, нет веских причин ожидать, что вина будет связана с плохой психологической адаптацией.Напротив, чувство вины, скорее всего, будет дезадаптивным, когда оно сольется со стыдом. Преимущества вины теряются, когда переживание вины человека («О, посмотрите, что за ужасная вещь , которую я сделал , сделал ») усиливается и обобщается на его личность («, и разве я не ужасный ?» человек ”). В конечном счете, проблема заключается в компоненте стыда, а не в компоненте вины, поскольку человек испытывает чувство презрения и отвращения к плохому, дефектному «я».

Более того, такое болезненное чувство стыда трудно преодолеть. Стыд — и смешанная со стыдом вина — предлагают мало возможностей для искупления. Это устрашающая задача — трансформировать «я», дефектное по своей сути. Таким образом, чувство вины с наложением стыда, скорее всего, является источником болезненного самобичевания и размышлений, так часто описываемых в клинической литературе. Напротив, обычно существует множество путей к искуплению в случае несложного чувства вины, сосредоточенного на конкретном поведении.Человек ( на ) часто имеет возможность изменить нежелательное поведение; ( b ), а еще лучше, имеет возможность устранить негативные последствия; ( c ) или, по крайней мере, может принести искренние извинения. И когда невозможно внести эти внешние поправки, можно решить поступить лучше в будущем.

В соответствии с этим концептуальным анализом, эмпирические исследования, которые не принимают во внимание различие между стыдом и виной, или которые используют прилагательные контрольный список (и другие глобальные формулировки) меры, которые плохо подходят для различия между стыдом и виной, сообщают что предрасположенность к вине связана с психологическими симптомами (Boye et al.2002, Fontana & Rosenbeck 2004, Ghatavi et al. 2002, Harder 1995, Jones & Kugler 1993, Meehan et al. 1996). Например, используя опросник межличностной вины (O’Connor et al. 1997), Бергольд и Локк (2002) обнаружили, что только шкала вины «ненависти к себе» различает контрольную группу и подростков с диагнозом нервной анорексии. (Авторы пришли к выводу, что на самом деле стыд, а не вина, более важен для клинического понимания этого расстройства пищевого поведения.) конкретное поведение (например,g., основанные на сценариях методы оценки стыда и вины по отношению к конкретным ситуациям) показывают, что склонность испытывать «свободную от стыда» вину по существу не связана с психологическими симптомами. Многочисленные независимые исследования сходятся во мнениях: склонные к вине дети, подростки и взрослые не подвержены повышенному риску депрессии, тревоги, низкой самооценки и т. Д. (Gramzow & Tangney 1992; Leskela et al. 2002; McLaughlin 2002; Quiles & Bybee 1997 ; Schaefer 2000; Stuewig & McCloskey 2005; Tangney 1994; Tangney & Dearing 2002; Tangney et al.1991, 1992, 1995).

Тем не менее, стоит отметить, что в большинстве сценариев оценки стыда и вины (включая Тест на самосознание, или TOSCA), большинство ситуаций относительно неоднозначны в отношении ответственности или виновности. Для ситуаций с отрицательной валентностью (но не с положительной валентностью) респондентов просят представить события, в которых они явно потерпели неудачу или каким-то образом нарушили их. Проблемы могут возникать, когда у людей развивается преувеличенное или искаженное чувство ответственности за события, которые они не могут контролировать или к которым они не имеют личного участия (Ferguson et al.2000, Tangney & Dearing 2002, Zahn-Waxler & Robinson 1995). Вина пережившего является ярким примером такой проблемной реакции вины, которая постоянно связана с психологической дезадаптацией (Кубани и др., 1995, 2004; О’Коннор и др., 2002). В экспериментальном исследовании детей младшего школьного возраста Ferguson et al. (2000) варьировали степень неоднозначности ситуаций в рамках основанной на сценарии меры в отношении ответственности. Они обнаружили положительную взаимосвязь между интернализирующими симптомами (например,ж., депрессия) и склонность к вине особенно в ситуациях, когда ответственность была неоднозначной.

Короче говоря, преимущества вины очевидны, когда люди признают свои неудачи и проступки и берут на себя соответствующую ответственность за свои проступки. В таких ситуациях преимущества вины в межличностных отношениях, по-видимому, не обходятся человеку дорого. Склонность испытывать «свободную от стыда» вину в ответ на явные проступки, как правило, не связана с психологическими проблемами, тогда как стыд неизменно ассоциируется с дезадаптивными процессами и результатами на нескольких уровнях.

Связь моральных эмоций с рискованным, незаконным и нежелательным поведением

Поскольку стыд и вина являются болезненными эмоциями, часто предполагается, что они побуждают людей избегать неправильных поступков. С этой точки зрения ожидаемые стыд и вина должны снизить вероятность проступка и нарушения правил поведения. Но что именно показывают данные?

Эмпирические исследования различных выборок с использованием ряда мер ясно показывают, что предрасположенность к вине обратно пропорциональна антиобщественному и рискованному поведению.В исследовании студентов колледжей (Tangney, 1994) предрасположенность к вине ассоциировалась с одобрением таких вещей, как «Я не украл бы то, что мне было нужно, даже если бы я был уверен, что мне это сойдет с рук». Точно так же Тиббетс (2003) обнаружил, что предрасположенность студентов колледжа к вине обратно пропорциональна их самооценке преступной деятельности. Среди подростков склонность к бессовестному чувству вины отрицательно коррелировала с правонарушением (Merisca & Bybee 1994, Stuewig & McCloskey 2005; хотя Ferguson et al.1999 обнаружил отрицательную связь между предрасположенностью к вине и внешними симптомами среди мальчиков, противоположное верно для девочек). Моральные эмоции, по-видимому, хорошо укоренились в среднем детстве и будут влиять на моральное поведение на долгие годы (Tangney & Dearing 2002). Дети, склонные к бесстыдному чувству вины в пятом классе, в подростковом возрасте реже подвергались аресту, осуждению и тюремному заключению. Они с большей вероятностью практиковали безопасный секс и реже злоупотребляли наркотиками.Важно отметить, что эти результаты учитывались при контроле семейного дохода и образования матерей. Учащиеся колледжей, склонные к чувству вины, также реже злоупотребляют наркотиками и алкоголем (Dearing et al. 2005). Даже среди взрослых, уже находящихся в группе высокого риска, чувство вины, по-видимому, выполняет защитную функцию. В продольном исследовании заключенных тюрьмы, предрасположенность к вине, оцененная вскоре после заключения, негативно предсказывала рецидивизм и злоупотребление психоактивными веществами в течение первого года после освобождения (Tangney et al. 2006).

Картина результатов для стыда совершенно иная, практически нет доказательств, подтверждающих предполагаемую адаптивную природу стыда.В исследованиях детей, подростков, студентов колледжей и сокамерников стыд, по-видимому, не выполняет те же тормозящие функции, что и вина (Dearing et al. 2005, Stuewig & McCloskey 2005, Tangney et al. 1996b). Напротив, исследования показывают, что стыд может даже ухудшить положение. В исследовании детей Ferguson et al. (1999) обнаружили, что предрасположенность к стыду положительно коррелирует с внешними симптомами в Контрольном списке поведения детей. На выборке студентов колледжа Тиббетс (1997) обнаружил положительную взаимосвязь между склонностью к стыду и намерениями противозаконного поведения.Предрасположенность к стыду, оцененная в пятом классе, предсказывала более позднее рискованное поведение при вождении, более раннее начало употребления наркотиков и алкоголя и более низкую вероятность практики безопасного секса (Tangney & Dearing 2002). Точно так же склонность к проблемному чувству стыда была положительно связана с употреблением психоактивных веществ и злоупотреблением ими в зрелом возрасте (Dearing et al. 2005, Meehan et al. 1996, O’Connor et al. 1994, Tangney et al. 2006).

Дифференциальная связь стыда и вины с моральным поведением не может распространяться на все группы населения по отношению ко всем видам поведения.Харрис (2003) оценил опыт стыда и вины среди лиц, управляющих транспортным средством в нетрезвом виде, после их появления в суде или на конференции по восстановительному правосудию. В отличие от большинства дошедших до нас исследований, Харрис не обнаружил доказательств того, что стыд и вина являются отдельными факторами. Важно отметить, что это исследование было сосредоточено на уникальной однородной выборке (осужденные водители в нетрезвом виде, многие из которых имеют проблемы со злоупотреблением психоактивными веществами) и на одном типе правонарушений. Открытия Харриса поднимают интригующую возможность того, что люди с проблемами злоупотребления психоактивными веществами могут не иметь четко дифференцированных переживаний стыда и вины.С другой стороны, чувство вины и сопутствующее ей эмпатическое сосредоточение на пострадавшем другом могут быть менее значимыми для проступков, таких как вождение в нетрезвом виде, которые обычно не приводят к объективному физическому ущербу для других. (То есть масштабы последствий автомобильной аварии потенциально огромны, тогда как вероятность ее возникновения в каждом конкретном случае довольно мала. Большинство преступников, управляющих автомобилем в нетрезвом виде, арестовываются за неуравновешенное вождение, а не на месте аварии с фактическим участием причинение вреда другому человеку.)

В целом, эмпирические результаты сходятся, указывая на то, что чувство вины, но не стыда, является наиболее эффективным средством мотивации людей к выбору нравственного пути в жизни. Способность чувствовать вину более склонна к формированию модели морального поведения на протяжении всей жизни, побуждающей людей брать на себя ответственность и принимать меры по исправлению положения после случайных неудач или проступков. Напротив, исследования связывают стыд с целым рядом незаконных, рискованных или других проблемных видов поведения. Таким образом, при рассмотрении благополучия человека, его или ее близких отношений или общества чувство вины представляет собой нравственную эмоцию выбора.

Моральные эмоции и нравственное поведение

Подавляющее большинство исследований моральных эмоций сосредоточено на двух негативно оцененных, застенчивых эмоциях — стыде и вине. Многие люди, включая врачей, исследователей и простых людей, используют термин «стыд» »И« вина »- синонимы. Тем не менее, на протяжении многих лет был сделан ряд попыток провести различие между стыдом и виной.

В чем разница между стыдом и виной?

Попытки провести различие между стыдом и виной делятся на три категории: ( a ) различие, основанное на типах вызывающих событий, ( b ) различие, основанное на публичном и частном характере нарушения, и ( c ) различие, основанное на степени, в которой человек истолковывает вызывающее эмоции событие как неудачу в себе или поведении.

Исследования показывают, что тип событий на удивление мало связан с различием между стыдом и виной. Анализ личного опыта стыда и вины, проведенный детьми и взрослыми, выявил несколько, если вообще имелись, «классических» ситуаций, вызывающих стыд или вину (Keltner & Buswell 1996, Tangney 1992, Tangney et al. 1994, Tracy & Robins 2006). Большинство типов событий (например, ложь, обман, воровство, неспособность помочь другому, непослушание родителям) цитируются одними людьми в связи с чувством стыда, а другие — в связи с чувством вины.Некоторые исследователи утверждают, что стыд вызывается более широким кругом ситуаций, включая как моральные, так и неморальные неудачи и проступки, тогда как вина более конкретно связана с проступками в моральной сфере (Ferguson et al.1991, Sabini & Silver 1997, Smith et al. 2002). На наш взгляд (Tangney et al., 2006b), как и вина его брата и сестры, стыд квалифицируется как преимущественно моральная эмоция, если вы выйдете за рамки узкой концептуализации области морали с точки зрения этики автономии (Shweder et al.1997). Из этики морали «большой тройки» — автономии, сообщества и божественности (Shweder et al. 1997) — стыд может быть более тесно связан с нарушениями этики сообщества (например, нарушения общественного порядка) и божественности (например, , действия, которые напоминают нам о нашей животной природе), но нарушения определенной этики не имеют однозначного соответствия конкретным ситуациям или событиям. Как показали Shweder et al. (1997), большинство неудач и нарушений воспринимаются как относящиеся к сочетанию моральной этики.Короче говоря, с этой более широкой культурной точки зрения стыд и вина — это эмоции, каждая из которых в первую очередь вызвана моральными упущениями.

Другое часто упоминаемое различие между стыдом и виной сосредоточено на публичном и частном характере нарушений (например, Benedict 1946). С этой точки зрения стыд рассматривается как более «публичная» эмоция, возникающая в результате публичного разоблачения и неодобрения некоторых недостатков или нарушений. С другой стороны, вина понимается как более «личное» переживание, возникающее из самопроизвольных угрызений совести.Как оказалось, эмпирические исследования не смогли подтвердить это различие между общественным и частным с точки зрения фактической структуры ситуации, вызывающей эмоции (Tangney et al. 1994, 1996a). Например, систематический анализ социального контекста личных событий, вызывающих стыд и чувство вины, описанных несколькими сотнями детей и взрослых (Tangney et al. 1994), показал, что стыд и вину с одинаковой вероятностью испытывают в присутствии других. Одиночные переживания стыда были столь же обычны, как и переживания одиночной вины.Что еще более важно, частота, с которой другие узнавали о поведении респондентов, не менялась в зависимости от стыда и вины, что прямо противоречит различию между общественным и частным. Точно так же, изучая личные эмоциональные рассказы, Трейси и Робинс (2006) обнаружили, что по сравнению с чувством вины стыд несколько чаще вызывался событиями достижений и личными событиями, каждое из которых является более частным, чем события в отношениях и в семье.

Откуда взялось представление о том, что стыд — это более публичная эмоция? Хотя ситуации, вызывающие стыд и чувство вины, одинаково публичны (с точки зрения вероятности того, что другие присутствуют и знают о неудаче или проступке) и с одинаковой вероятностью связаны с межличностными проблемами, по всей видимости, существуют систематические различия в природе этих межличностных проблем. .Tangney et al. (1994) обнаружили, что при описании ситуаций, вызывающих стыд, респонденты больше беспокоились о том, как другие оценивают себя. Напротив, при описании переживаний вины респондентов больше беспокоило их влияние на других. Это различие между «эгоцентрическими» и «ориентированными на других» проблемами неудивительно, учитывая, что стыд предполагает сосредоточение на себе, тогда как вина относится к определенному поведению. Опозоренный человек, который сосредоточен на отрицательной самооценке, естественно, будет обеспокоен оценками других.Это небольшой прыжок от размышлений о том, какой ты ужасный человек, к размышлениям о том, как тебя могут оценивать другие. С другой стороны, человек, испытывающий чувство вины, уже относительно «децентрализован» — сосредотачивается на негативном поведении, несколько отличном от себя. Сосредоточившись на плохом поведении, а не на плохом я, человек, переживающий переживание вины, с большей вероятностью осознает (и будет беспокоиться) о влиянии этого поведения на других, а не на их оценки. В нескольких последующих исследованиях (Smith et al.2002) предоставляют достаточно доказательств того, что стыд связан с такими опасениями. Например, участники, призванные сосредоточиться на публичном разоблачении морального проступка, приписывали равные уровни стыда и вины главным героям рассказов, но когда публичное и личное измерение не выделялось, участники приписывали меньше стыда (вина была одинаково высокой в ​​зависимости от условий). Однако вместе взятые выводы Смита и др. Согласуются с представлением о том, что люди сосредотачиваются на оценках других, потому что они чувствуют стыд, а не наоборот.Когда участников попросили подумать о ситуации, в которой они чувствовали себя плохо из-за того, что их подчиненный аспект « был раскрыт или публично раскрыл другому человеку или другим людям» (стр. 154; курсив добавлен), большинство описали спонтанно. возникшее в результате чувство стыда — только 6,7% определили это чувство как стыд (вдвое больше опрошенных определили это чувство как вину). Точно так же и в моральном состоянии (плохое самочувствие из-за того, что «что-то не так», что они сделали, было разоблачено) модальным эмоциональным термином было смущение — в три раза чаще, чем стыд (который был не чаще, чем вина).Короче говоря, испытывая стыд, люди могут чувствовать себя более уязвимыми — лучше осознавать неодобрение других, — но на самом деле ситуации, вызывающие как стыд, так и вину, обычно носят социальный характер. Чаще всего наши ошибки и проступки не ускользают от внимания окружающих.

В настоящее время наиболее доминирующая основа для различения стыда и вины — сосредоточение внимания на себе и на поведении — была впервые предложена Хелен Блок Льюис (1971), а позже разработана Трейси и Робинс (2004a) оценочная модель самосознательных эмоций. .Согласно Льюису (1971), стыд предполагает негативную оценку глобального «я»; вина предполагает отрицательную оценку конкретного поведения. Хотя это различие может на первый взгляд показаться довольно тонким, эмпирические исследования подтверждают, что этот дифференцированный акцент на самом себе (« Я сделал эту ужасную вещь») по сравнению с поведением («Я сделал , что ужасная вещь ») устанавливает сцена для очень разных эмоциональных переживаний и очень разных моделей мотивации и последующего поведения.

И стыд, и вина являются отрицательными эмоциями и, как таковые, могут вызывать интрапсихическую боль. Тем не менее стыд считается более болезненной эмоцией, потому что на карту поставлено не только поведение, но и сущность человека. Чувство стыда обычно сопровождается чувством сжатия или «маленького размера», а также чувством никчемности и беспомощности. Опозоренные люди тоже чувствуют себя незащищенными. Хотя стыд не обязательно подразумевает реальную наблюдающую аудиторию, присутствующую для того, чтобы засвидетельствовать свои недостатки, часто возникают образы того, как дефектное «я» могло бы показаться другим.Льюис (1971) описал раскол в самофункционировании, при котором «я» является одновременно агентом и объектом наблюдения и неодобрения. С другой стороны, вина, как правило, является менее разрушительным и менее болезненным переживанием, потому что объектом осуждения является конкретное поведение, а не все «я». Вместо того, чтобы защищать обнаженную суть своей личности, люди, испытывающие чувство вины, вынуждены задуматься о своем поведении и его последствиях. Эта сосредоточенность приводит к напряжению, угрызениям совести и сожалениям по поводу «сделанного плохого».

Эмпирическое подтверждение различия Льюиса (1971) между стыдом и виной исходит из ряда экспериментальных и корреляционных исследований с использованием ряда методов, включая качественный анализ конкретных случаев, контент-анализ нарративов стыда и вины, количественные оценки личного стыда участниками. и переживания вины, анализ атрибуции, связанной со стыдом и виной, и анализ контрфактического мышления участников (обзор см. в Tangney & Dearing 2002).Например, совсем недавно Трейси и Робинс (2006) использовали как экспериментальные, так и корреляционные методы, показывающие, что внутренние, стабильные, неконтролируемые приписывания неудач положительно связаны со стыдом, тогда как внутренние, нестабильные, контролируемые приписывания неудач положительно связаны с чувством вины.

Стыд и вина — это не одинаково «моральные» эмоции.

Одна из постоянных тем, вытекающих из эмпирических исследований, заключается в том, что стыд и вина — это не одинаково «моральные» эмоции.В целом вина кажется более адаптивной эмоцией, приносящей пользу отдельным людям и их отношениям различными способами (Baumeister et al.1994, 1995a, b; Tangney 1991, 1995a, b), но появляется все больше свидетельств того, что стыд — это моральные эмоции, которые легко могут пойти наперекосяк (Tangney 1991, 1995a, b; Tangney et al. 1996b).

В этом разделе мы резюмируем исследования в пяти областях, которые иллюстрируют адаптивные функции вины в отличие от скрытых издержек стыда. В частности, мы сосредотачиваемся на дифференциальной взаимосвязи стыда и вины с мотивацией (сокрытие или исправление), сопереживания, ориентированного на других, гнева и агрессии, психологических симптомов и сдерживания проступков и другого рискованного, социально нежелательного поведения.

Сокрытие и исправление

Исследования неизменно показывают, что стыд и вина приводят к противоположным мотивам или «тенденциям к действию» (Ketelaar & Au 2003, Lewis 1971, Lindsay-Hartz 1984, Tangney 1993, Tangney et al. 1996a, Wallbott & Scherer 1995 , Wicker et al., 1983). С одной стороны, стыд соответствует попыткам отрицать, скрыть или избежать вызывающей стыд ситуации. Физиологические исследования связывают переживание стыда с повышенным уровнем провоспалительных цитокинов и кортизола (Dickerson et al.2004a), которые могут вызывать постуральные признаки почтения и самопрятности (см. Новые направления исследований стыда и вины: физиологические корреляты стыда). С другой стороны, вина соотносится с репаративными действиями, включая признания, извинения и устранение последствий своего поведения. В целом, эмпирические данные, оценивающие склонность к действиям людей, испытывающих стыд и вину, позволяют предположить, что чувство вины способствует конструктивным, проактивным занятиям, тогда как стыд способствует защите, межличностному разделению и дистанцированию.

Сочувствие, ориентированное на других, против самоориентированного дистресса

Во-вторых, стыд и вина по-разному связаны с сочувствием. В частности, вина идет рука об руку с сочувствием, ориентированным на других. Напротив, чувство стыда, по-видимому, нарушает способность людей формировать эмпатические связи с другими. Это различное отношение стыда и вины к сочувствию проявляется как на уровне эмоциональной предрасположенности, так и на уровне эмоционального состояния. Исследования эмоциональных предрасположенностей (Joireman 2004; Leith & Baumeister 1998; Tangney 1991, 1995b; Tangney & Dearing 2002) демонстрируют, что предрасположенность к вине постоянно коррелирует с показателями перспективного взгляда и сочувствия.Напротив, предрасположенность к стыду (в зависимости от метода оценки) отрицательно или пренебрежимо коррелирует с эмпатией, ориентированной на других, и положительно связана со склонностью эгоцентрически сосредотачиваться на собственном бедствии. Подобные результаты возникают при исследовании эмоциональных состояний — чувства стыда и вины «в данный момент». При описании личного опыта вины люди выражают большее сочувствие другим, чем при описании опыта стыда (Leith & Baumeister 1998, Tangney et al. 1994). Маршалл (1996) обнаружил, что люди, испытывающие чувство стыда, впоследствии меньше сочувствовали учащимся-инвалидам, особенно среди людей с низкой склонностью к стыду.

Почему стыд, но не вина, может мешать сочувствию, ориентированному на других? По сути своей эгоцентрическая направленность стыда на «плохое я» (в отличие от плохого поведения) подрывает эмпатический процесс. Люди, находящиеся в агонии стыда, плотно обращаются внутрь и, таким образом, менее способны сосредоточить когнитивные и эмоциональные ресурсы на пострадавшем другом (Tangney et al. 1994). Напротив, люди, испытывающие чувство вины, специально сосредоточены на плохом поведении, которое, в свою очередь, подчеркивает негативные последствия, испытываемые другими, тем самым стимулируя эмпатическую реакцию и мотивируя людей «исправить ошибку».

Конструктивная и деструктивная реакции на гнев

В-третьих, исследования указывают на прочную связь между стыдом и гневом, которая снова наблюдается как на уровне диспозиций, так и на уровне государства. В своих более ранних клинических исследованиях Хелен Блок Льюис (1971) наблюдала особую динамику между стыдом и гневом (или униженной яростью), отмечая, что чувство стыда клиентов часто предшествовало проявлениям гнева и враждебности в терапевтической комнате. Более поздние эмпирические исследования подтвердили ее утверждение.У людей всех возрастов склонность к стыду положительно коррелирует с гневом, враждебностью и склонностью винить в своих несчастьях факторы, не связанные с самим собой (Andrews et al.2000, Bennett et al.2005, Harper & Arias 2004, Paulhus et al. al.2004, Tangney & Dearing 2002).

Фактически, по сравнению с теми, кто не склонен к стыду, склонные к стыду люди с большей вероятностью будут участвовать в экстернализации вины, испытывать сильный гнев и выражать этот гнев деструктивными способами, включая прямую физическую, словесную и символическую агрессию. , косвенная агрессия (напр.g., причинение вреда чему-то важному для цели, разговор за спиной цели), всевозможные вытесненные агрессии, самонаправленная агрессия и сдерживаемый гнев (невыраженный гнев в задумчивости). Наконец, люди, склонные к стыду, сообщают о том, что их гнев обычно приводит к негативным долгосрочным последствиям как для них самих, так и для их отношений с другими.

Склонность к вине, напротив, неизменно ассоциируется с более конструктивным сочетанием эмоций, познаний и поведения.Например, склонность к «свободной от стыда» вине положительно коррелирует с конструктивными намерениями после проступка и последующим конструктивным поведением (например, без враждебного обсуждения, прямого корректирующего действия). По сравнению со своими сверстниками, склонными к вине, люди с меньшей вероятностью будут проявлять прямую, косвенную или вытесненную агрессию, когда злятся. И они сообщают о положительных долгосрочных последствиях своего гнева (Tangney et al. 1996a). В соответствии с этими выводами, Harper et al.(2005) недавно оценили связь между склонностью к стыду и совершением психологического насилия во время свиданий гетеросексуальными мужчинами из колледжа. Склонность к стыду в значительной степени коррелировала с совершением психологического насилия, а мужской гнев опосредовал эти отношения.

Стыд и гнев были так же связаны на уровне ситуации (Tangney et al. 1996a, Wicker et al. 1983). Например, в исследовании эпизодов гнева среди романтически вовлеченных пар партнеры, которым стыдно, были значительно более злыми, с большей вероятностью проявляли агрессивное поведение и с меньшей вероятностью вызывали примирительное поведение со стороны совершившего насилие второй половинки (Tangney 1995b).Взятые вместе, результаты представляют собой мощный эмпирический пример спирали стыда и гнева, описанной Льюисом (1971) и Шеффом (1987), с ( a ) стыда партнера, ведущего к чувству гнева ( b ) и деструктивному возмездию. , ( c ), который затем вызывает гнев и негодование в преступнике, ( d ), а также выражения вины и возмездия в натуре ( e ), которые затем могут еще больше опозорить первоначально опозоренного партнера. и т. д. — без конструктивного решения.

Недавно Stuewig et al. (2006) исследовали посредников связи между моральными эмоциями и агрессией на четырех выборках. Мы предположили, что негативные чувства, связанные со стыдом, приводят к экстернализации вины, что, в свою очередь, заставляет склонных к стыду людей реагировать агрессивно. С другой стороны, чувство вины должно способствовать эмпатическим процессам, уменьшая, таким образом, агрессию, направленную вовне. Как и ожидалось, мы обнаружили, что во всех выборках экстернализация вины опосредовала отношения между склонностью к стыду и вербальной и физической агрессией.С другой стороны, предрасположенность к вине продолжала демонстрировать прямую обратную связь с агрессией в трех из четырех выборок. Кроме того, связь между виной и низкой агрессией была частично опосредована через ориентированное на других сочувствие и склонность брать на себя ответственность.

Короче говоря, стыд и гнев идут рука об руку. Отчаявшись избежать болезненного чувства стыда, опозоренные люди склонны перевернуть стол в оборонительном порядке, выдавая вину и гнев извне на удобного козла отпущения.Обвинение других может помочь людям вернуть чувство контроля и превосходства в своей жизни, но в долгосрочной перспективе это часто обходится дорого. Друзья, коллеги и близкие склонны отчуждаться из-за стиля межличностного общения, характеризующегося иррациональными вспышками гнева.

Психологические симптомы

При рассмотрении области социального поведения и межличностной адаптации эмпирические исследования показывают, что вина, в целом, является более нравственной или адаптивной эмоцией. Вина, по-видимому, побуждает к репаративным действиям, способствует сочувствию, ориентированному на других, и способствует конструктивным стратегиям совладания с гневом.Но есть ли внутриличностные или интрапсихические издержки для тех людей, которые склонны испытывать чувство вины? Приводит ли склонность к вине к тревоге, депрессии и / или потере самооценки? И наоборот, разве стыд, возможно, менее проблематичен для внутриличностной адаптации, чем для межличностной адаптации?

В случае стыда ответ ясен. Исследования последних двух десятилетий неизменно показывают, что склонность к стыду связана с широким спектром психологических симптомов. Они варьируются от низкой самооценки, депрессии и тревоги до симптомов расстройства пищевого поведения, посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) и суицидальных мыслей (Andrews et al.2000, Эшби и др. 2006 г., Брюин и др. 2000, Crossley & Rockett 2005, Feiring & Taska 2005, Feiring et al. 2002 г., Фергюсон и др. 2000, Ghatavi et al. 2002, Харпер и Ариас 2004, Хендерсон и Зимбардо 2001, Лескела и др. 2002, Mills 2003, Murray et al. 2000, Орсилло и др. 1996 г., Sanftner et al. 1995 г., Стювиг и Макклоски, 2005 г .; см. также обзор в Tangney & Dearing 2002). Негативные психологические последствия стыда очевидны для разных методов измерения, разных возрастных групп и групп населения.Как клиническая литература, так и эмпирические исследования согласны с тем, что люди, часто испытывающие чувство стыда за себя, соответственно, более уязвимы перед целым рядом психологических проблем.

Хотя традиционная точка зрения состоит в том, что вина играет важную роль в психологических симптомах, эмпирические результаты были более двусмысленными. В клинической теории и тематических исследованиях часто упоминается неадаптивная вина, характеризующаяся хроническим самообвинением и навязчивыми размышлениями о своих проступках (Blatt 1974, Ellis 1962, Freud 1924/1961, Hartmann & Loewenstein 1962, Rodin et al.1984, Weiss 1993). Однако недавно теоретики и исследователи подчеркнули адаптивные функции вины, особенно в отношении межличностного поведения (Baumeister et al. 1994, 1995a; Hoffman 1982; Tangney 1991, 1994, 1995b; Tangney et al. 1992; Tangney & Dearing 2002).

Пытаясь согласовать эти точки зрения, Тангни (1996) утверждал, что более ранние работы не учитывали различие между виной и стыдом. Как только человек воспринимает вину как негативную эмоцию в ответ на конкретную неудачу или проступок, нет веских причин ожидать, что вина будет связана с плохой психологической адаптацией.Напротив, чувство вины, скорее всего, будет дезадаптивным, когда оно сольется со стыдом. Преимущества вины теряются, когда переживание вины человека («О, посмотрите, что за ужасная вещь , которую я сделал , сделал ») усиливается и обобщается на его личность («, и разве я не ужасный ?» человек ”). В конечном счете, проблема заключается в компоненте стыда, а не в компоненте вины, поскольку человек испытывает чувство презрения и отвращения к плохому, дефектному «я».

Более того, такое болезненное чувство стыда трудно преодолеть. Стыд — и смешанная со стыдом вина — предлагают мало возможностей для искупления. Это устрашающая задача — трансформировать «я», дефектное по своей сути. Таким образом, чувство вины с наложением стыда, скорее всего, является источником болезненного самобичевания и размышлений, так часто описываемых в клинической литературе. Напротив, обычно существует множество путей к искуплению в случае несложного чувства вины, сосредоточенного на конкретном поведении.Человек ( на ) часто имеет возможность изменить нежелательное поведение; ( b ), а еще лучше, имеет возможность устранить негативные последствия; ( c ) или, по крайней мере, может принести искренние извинения. И когда невозможно внести эти внешние поправки, можно решить поступить лучше в будущем.

В соответствии с этим концептуальным анализом, эмпирические исследования, которые не принимают во внимание различие между стыдом и виной, или которые используют прилагательные контрольный список (и другие глобальные формулировки) меры, которые плохо подходят для различия между стыдом и виной, сообщают что предрасположенность к вине связана с психологическими симптомами (Boye et al.2002, Fontana & Rosenbeck 2004, Ghatavi et al. 2002, Harder 1995, Jones & Kugler 1993, Meehan et al. 1996). Например, используя опросник межличностной вины (O’Connor et al. 1997), Бергольд и Локк (2002) обнаружили, что только шкала вины «ненависти к себе» различает контрольную группу и подростков с диагнозом нервной анорексии. (Авторы пришли к выводу, что на самом деле стыд, а не вина, более важен для клинического понимания этого расстройства пищевого поведения.) конкретное поведение (например,g., основанные на сценариях методы оценки стыда и вины по отношению к конкретным ситуациям) показывают, что склонность испытывать «свободную от стыда» вину по существу не связана с психологическими симптомами. Многочисленные независимые исследования сходятся во мнениях: склонные к вине дети, подростки и взрослые не подвержены повышенному риску депрессии, тревоги, низкой самооценки и т. Д. (Gramzow & Tangney 1992; Leskela et al. 2002; McLaughlin 2002; Quiles & Bybee 1997 ; Schaefer 2000; Stuewig & McCloskey 2005; Tangney 1994; Tangney & Dearing 2002; Tangney et al.1991, 1992, 1995).

Тем не менее, стоит отметить, что в большинстве сценариев оценки стыда и вины (включая Тест на самосознание, или TOSCA), большинство ситуаций относительно неоднозначны в отношении ответственности или виновности. Для ситуаций с отрицательной валентностью (но не с положительной валентностью) респондентов просят представить события, в которых они явно потерпели неудачу или каким-то образом нарушили их. Проблемы могут возникать, когда у людей развивается преувеличенное или искаженное чувство ответственности за события, которые они не могут контролировать или к которым они не имеют личного участия (Ferguson et al.2000, Tangney & Dearing 2002, Zahn-Waxler & Robinson 1995). Вина пережившего является ярким примером такой проблемной реакции вины, которая постоянно связана с психологической дезадаптацией (Кубани и др., 1995, 2004; О’Коннор и др., 2002). В экспериментальном исследовании детей младшего школьного возраста Ferguson et al. (2000) варьировали степень неоднозначности ситуаций в рамках основанной на сценарии меры в отношении ответственности. Они обнаружили положительную взаимосвязь между интернализирующими симптомами (например,ж., депрессия) и склонность к вине особенно в ситуациях, когда ответственность была неоднозначной.

Короче говоря, преимущества вины очевидны, когда люди признают свои неудачи и проступки и берут на себя соответствующую ответственность за свои проступки. В таких ситуациях преимущества вины в межличностных отношениях, по-видимому, не обходятся человеку дорого. Склонность испытывать «свободную от стыда» вину в ответ на явные проступки, как правило, не связана с психологическими проблемами, тогда как стыд неизменно ассоциируется с дезадаптивными процессами и результатами на нескольких уровнях.

Связь моральных эмоций с рискованным, незаконным и нежелательным поведением

Поскольку стыд и вина являются болезненными эмоциями, часто предполагается, что они побуждают людей избегать неправильных поступков. С этой точки зрения ожидаемые стыд и вина должны снизить вероятность проступка и нарушения правил поведения. Но что именно показывают данные?

Эмпирические исследования различных выборок с использованием ряда мер ясно показывают, что предрасположенность к вине обратно пропорциональна антиобщественному и рискованному поведению.В исследовании студентов колледжей (Tangney, 1994) предрасположенность к вине ассоциировалась с одобрением таких вещей, как «Я не украл бы то, что мне было нужно, даже если бы я был уверен, что мне это сойдет с рук». Точно так же Тиббетс (2003) обнаружил, что предрасположенность студентов колледжа к вине обратно пропорциональна их самооценке преступной деятельности. Среди подростков склонность к бессовестному чувству вины отрицательно коррелировала с правонарушением (Merisca & Bybee 1994, Stuewig & McCloskey 2005; хотя Ferguson et al.1999 обнаружил отрицательную связь между предрасположенностью к вине и внешними симптомами среди мальчиков, противоположное верно для девочек). Моральные эмоции, по-видимому, хорошо укоренились в среднем детстве и будут влиять на моральное поведение на долгие годы (Tangney & Dearing 2002). Дети, склонные к бесстыдному чувству вины в пятом классе, в подростковом возрасте реже подвергались аресту, осуждению и тюремному заключению. Они с большей вероятностью практиковали безопасный секс и реже злоупотребляли наркотиками.Важно отметить, что эти результаты учитывались при контроле семейного дохода и образования матерей. Учащиеся колледжей, склонные к чувству вины, также реже злоупотребляют наркотиками и алкоголем (Dearing et al. 2005). Даже среди взрослых, уже находящихся в группе высокого риска, чувство вины, по-видимому, выполняет защитную функцию. В продольном исследовании заключенных тюрьмы, предрасположенность к вине, оцененная вскоре после заключения, негативно предсказывала рецидивизм и злоупотребление психоактивными веществами в течение первого года после освобождения (Tangney et al. 2006).

Картина результатов для стыда совершенно иная, практически нет доказательств, подтверждающих предполагаемую адаптивную природу стыда.В исследованиях детей, подростков, студентов колледжей и сокамерников стыд, по-видимому, не выполняет те же тормозящие функции, что и вина (Dearing et al. 2005, Stuewig & McCloskey 2005, Tangney et al. 1996b). Напротив, исследования показывают, что стыд может даже ухудшить положение. В исследовании детей Ferguson et al. (1999) обнаружили, что предрасположенность к стыду положительно коррелирует с внешними симптомами в Контрольном списке поведения детей. На выборке студентов колледжа Тиббетс (1997) обнаружил положительную взаимосвязь между склонностью к стыду и намерениями противозаконного поведения.Предрасположенность к стыду, оцененная в пятом классе, предсказывала более позднее рискованное поведение при вождении, более раннее начало употребления наркотиков и алкоголя и более низкую вероятность практики безопасного секса (Tangney & Dearing 2002). Точно так же склонность к проблемному чувству стыда была положительно связана с употреблением психоактивных веществ и злоупотреблением ими в зрелом возрасте (Dearing et al. 2005, Meehan et al. 1996, O’Connor et al. 1994, Tangney et al. 2006).

Дифференциальная связь стыда и вины с моральным поведением не может распространяться на все группы населения по отношению ко всем видам поведения.Харрис (2003) оценил опыт стыда и вины среди лиц, управляющих транспортным средством в нетрезвом виде, после их появления в суде или на конференции по восстановительному правосудию. В отличие от большинства дошедших до нас исследований, Харрис не обнаружил доказательств того, что стыд и вина являются отдельными факторами. Важно отметить, что это исследование было сосредоточено на уникальной однородной выборке (осужденные водители в нетрезвом виде, многие из которых имеют проблемы со злоупотреблением психоактивными веществами) и на одном типе правонарушений. Открытия Харриса поднимают интригующую возможность того, что люди с проблемами злоупотребления психоактивными веществами могут не иметь четко дифференцированных переживаний стыда и вины.С другой стороны, чувство вины и сопутствующее ей эмпатическое сосредоточение на пострадавшем другом могут быть менее значимыми для проступков, таких как вождение в нетрезвом виде, которые обычно не приводят к объективному физическому ущербу для других. (То есть масштабы последствий автомобильной аварии потенциально огромны, тогда как вероятность ее возникновения в каждом конкретном случае довольно мала. Большинство преступников, управляющих автомобилем в нетрезвом виде, арестовываются за неуравновешенное вождение, а не на месте аварии с фактическим участием причинение вреда другому человеку.)

В целом, эмпирические результаты сходятся, указывая на то, что чувство вины, но не стыда, является наиболее эффективным средством мотивации людей к выбору нравственного пути в жизни. Способность чувствовать вину более склонна к формированию модели морального поведения на протяжении всей жизни, побуждающей людей брать на себя ответственность и принимать меры по исправлению положения после случайных неудач или проступков. Напротив, исследования связывают стыд с целым рядом незаконных, рискованных или других проблемных видов поведения. Таким образом, при рассмотрении благополучия человека, его или ее близких отношений или общества чувство вины представляет собой нравственную эмоцию выбора.

Моральное поведение и спорт — IResearchNet

Термин моральное поведение используется в литературе как минимум в двух значениях. Первый — это когда исследователи явно определяют моральное поведение и ссылаются на условия, в которых действие является правильным или этичным; при соблюдении этих условий поведение можно назвать моральным. Например, Аугусто Блази определил моральное поведение как намеренное поведение и реакцию на какое-то чувство долга, причем последнее является ответом на идеал.Джеймс Рест заявил, что, не зная, что привело к такому поведению, мы не можем назвать его моральным. Дэвид Шилдс и Бренда Бредемайер подчеркнули важность оценки мотивов человека при изучении морального поведения. Альберт Бандура выделил последствия поступка как важные соображения для маркировки поведения. Когда термин моральное поведение используется таким образом, исследователи не называют измеряемое поведение «моральным», потому что с этой точки зрения мы не можем назвать поведение моральным, если не знаем мотивы поведения.

Второе значение термина моральное поведение — поведение, которое является предметом моральной области. Эллиот Туриэль и его коллеги обнаружили, что дети и подростки воспринимают поведение как моральное нарушение, если оно является преднамеренным и имеет последствия для жертвы. Поведение, которое классифицируется в области морали, включает физический вред (например, толкание, толкание и удары), психологический ущерб (например, поддразнивание, оскорбление чувств, высмеивание или обзывание), справедливость и права (например,ж., нарушение обещания или уничтожение чужой собственности), а также позитивное поведение (например, помощь нуждающемуся и совместное использование). Хотя исследователи не всегда прямо относятся к сфере морали, значение термина моральное поведение подразумевается содержанием обзоров или статей, которые относятся к моральным действиям, но обсуждают исследования плохого спортивного поведения, соблазна играть нечестно, просоциального поведения. , И агрессия. Эта статья знакомит с просоциальным и антисоциальным поведением, которое в прошлых исследованиях коллективно именовалось моральным поведением.Во-первых, просоциальное и антисоциальное поведение определяется на примерах из спортивного контекста. Затем обсуждается их измерение с последующим описанием предшественников этого поведения. Запись заканчивается некоторыми заключительными замечаниями.

Определения

В спорте, как и в любом другом межличностном контексте, происходит намеренное поведение, которое обычно имеет положительные или отрицательные последствия для других. Например, спортсмены поощряют и поддерживают своих товарищей по команде после ошибки, а также помогают другим игрокам покинуть площадку или когда они травмированы, но также обманывают, нарушают правила или пытаются причинить вред другим игрокам.Эти два набора поведения соответствуют тому, что Бандура назвал проактивной и подавляющей моралью, соответственно, то есть люди делают хорошие дела, но также воздерживаются от плохих поступков. Термины просоциальное и антисоциальное поведение были связаны с проактивной и подавляющей моралью, соответственно, и определены далее.

Просоциальное поведение — это добровольное поведение, направленное на то, чтобы помочь или принести пользу другому человеку или группе лиц.Примеры в спорте: предоставление снаряжения противнику; помощь другому игроку с пола; и поощрение, поддержка или поздравление товарища по команде. Просоциальное поведение может проявляться по разным причинам. Например, когда баскетболист помогает своему товарищу по команде подняться с пола, он намеревается помочь или принести пользу получателю. Однако он мог сделать это, потому что он действительно заботится о своем товарище по команде, или он хочет произвести впечатление на своего тренера, или он ожидает получить какую-то другую выгоду.Таким образом, хотя поведение является добровольным (т. Е. Непреднамеренным), причины такого поведения могут быть разными.

Антисоциальное поведение — это поведение, направленное на причинение вреда или причинение вреда другому человеку или группе лиц. Примеры антиобщественного поведения в спорте: попытка травмировать соперника, словесное оскорбление товарища по команде, ответные меры после серьезного фола, имитация травмы и нарушение правил игры. Антисоциальное поведение пересекается с агрессией, то есть вербальным или физическим поведением, которое является целенаправленным, направлено на причинение травмы и способно причинить психологический или физический вред другому человеку.Однако антиобщественное поведение шире агрессии. Например, нарушение правил игры или имитация травмы — это поведение, направленное на то, чтобы поставить противника в невыгодное положение, но не влечет за собой физического или психологического вреда. Таким образом, такое поведение можно классифицировать как антисоциальное, но не агрессивное. Напротив, словесное оскорбление или физическое запугивание другого игрока может нанести ему вред; таким образом, они одновременно антиобщественны и агрессивны. Основное различие между антисоциальным и агрессивным поведением заключается в том, что термин «антисоциальное» относится к более широкому классу действий, некоторые из которых можно классифицировать как агрессивные.

Просоциальное и антиобщественное поведение обычно имеет положительные и отрицательные последствия для других, соответственно. Таким образом, помощь травмированному игроку должна облегчить его или ее страдания, а удар ногой игрока должен вызвать у него или нее боль. Однако, если игрок не чувствует боли (например, из-за того, что он отвлекся или принял обезболивающее), такое поведение не будет иметь ожидаемых последствий. Точно так же поощрение товарища по команде может не принести пользу спортсмену, который не ценит такую ​​поддержку; словесное оскорбление игрока не может причинить психологический вред человеку, который игнорирует оскорбление; и обман не может отрицательно повлиять на других, если преступник будет пойман и ситуация исправлена.Таким образом, просоциальное и антисоциальное поведение имеет потенциал влиять на других.

Многие исследования изучали просоциальное и антиобщественное поведение в спорте. Постоянный вывод этих исследований состоит в том, что такое поведение либо обратно связано, либо не связано друг с другом. Когда они обратно связаны, корреляция между ними мала или средняя. Это означает, что они относительно независимы. Знание того, что кто-то вел себя просоциально по отношению к другому игроку, мало что говорит нам о его или ее антиобщественном поведении.Таким образом, важно изучить оба типа поведения.

Измерение

Просоциальное и антиобщественное поведение в спорте было измерено с помощью анкет и поведенческих наблюдений. Анкеты состоят из нескольких пунктов, относящихся к конкретному поведению (например, помощь сопернику с пола, поздравление товарища по команде, физическое запугивание соперника, словесное оскорбление товарища по команде). Участников просят указать, как часто они проявляли такое поведение в течение определенного периода времени.Ответы на вопросы усредняются, чтобы сформировать отдельные баллы для просоциального и антисоциального поведения. Наблюдение за поведением включает в себя видеозапись игр и кодирование поведения по заранее определенным категориям на основе рабочих определений. Например, помощь игроку с пола операционно определяется как отталкивание игрока от пола, и каждый раз, когда наблюдается такое поведение, частота записывается в соответствующей категории. Частоты просоциального и антиобщественного поведения вычисляются отдельно, чтобы получить общую оценку для каждого типа поведения.Исследования с использованием этих двух методов выявили несколько предшественников морального поведения, которые обсуждаются далее.

Предшественники

Ряд индивидуальных различий и социальных факторов окружающей среды были связаны с просоциальным и антиобщественным поведением. Мария Кавуссану представила исчерпывающий обзор этих переменных. Три из основных антецедентов, выявленных в прошлом исследовании, — это ориентация на цель , моральное отчуждение, мотивационный климат и . Ориентация на цель относится к субъективным критериям успеха, которые люди используют в контексте достижений, например, в спорте. В спорте действуют две основные цели: ориентация на задачу и ориентация на эго. Спортсмены с высокой ориентацией на выполнение заданий чувствуют себя успешными, когда они очень стараются, делают все возможное, улучшают свои показатели и осваивают новые навыки. Эти игроки более склонны к просоциальному поведению во время занятий спортом. Напротив, игроки с высокой ориентацией на эго чувствуют себя успешными только тогда, когда они добиваются большего успеха, чем другие; они озабочены победой и демонстрацией того, что они лучшие.Эти игроки более склонны к антиобщественному поведению и считают, что уместно обманывать и травмировать других игроков.

Вторая переменная, моральное отчуждение, относится к набору когнитивных механизмов, которые люди используют для оправдания своего антиобщественного поведения. Благодаря этим оправданиям спортсменам удается проявлять антиобщественное поведение, не испытывая негативных чувств, таких как чувство вины, которые обычно контролируют такое поведение. Например, игроки могут переложить ответственность за свои действия на своего тренера, обвинить свою жертву в собственном поведении, заявить, что они обманули, чтобы помочь своей команде, или преуменьшить последствия своих действий для других.Моральное разобщение связано с более высокой частотой асоциального поведения и более низкой частотой просоциального поведения.

Наконец, мотивационный климат команды относится к критериям успеха, которые доминируют в социальной среде и создаются родителями, учителями и тренерами. Посредством обратной связи, которую они предоставляют, вознаграждений, которые они дают, и, в целом, того, как они взаимодействуют с игроками, тренеры разъясняют, каковы критерии успеха в этом контексте достижений.Например, когда тренеры предоставляют обратную связь о том, насколько хорош игрок по сравнению с другими, и награждают только лучших игроков, они создают атмосферу мотивации к выступлениям, посылая спортсменам четкое сообщение о том, что важны только высокие способности. Игроки, которые ощущают благоприятный климат в своей команде, с большей вероятностью будут демонстрировать антиобщественное поведение. Напротив, климат мастерства — это тот климат, который фокусируется на индивидуальном улучшении игрока, вознаграждает усилия и личный прогресс и ассоциируется с просоциальным поведением.

Заключение

В заключение, моральное поведение — это термин, используемый для обозначения поведения, входящего в сферу морали, и часто используется для обозначения просоциального и антисоциального поведения в совокупности. Такое поведение имеет моральное значение, потому что может иметь последствия для других. Как диспозиционные, так и ситуативные факторы связаны с просоциальным и антиобщественным поведением в спорте. Переменные индивидуальных различий, такие как ориентация на цель и моральное отчуждение, а также факторы социальной среды, такие как мотивационный климат в команде, являются важными детерминантами просоциального и антисоциального поведения.Сосредоточившись на личном прогрессе, вознаграждая за усилия и улучшения и избегая явного социального сравнения, мы могли бы способствовать просоциальному поведению и удерживать антисоциальное поведение от спортивного контекста.

Артикул:

  1. Бредемайер, Б. Дж. Л., и Шилдс, Д. Л. (1998). Моральная оценка в спортивной психологии. В J. L. Duda (Ed.), Достижения в спорте и измерения психологии физических упражнений (стр. 257–276). Моргантаун, Западная Вирджиния: FIT Press.
  2. Кавуссану, М.(2012). Нравственное поведение в спорте. В S.Murphy (Ed.), Оксфордский справочник по психологии спорта и производительности (стр. 364–383). Оксфорд, Великобритания: Издательство Оксфордского университета.
  3. Кавуссану М. и Бордли И. Д. (2009). Просоциальное и антиобщественное поведение в спортивном масштабе. Журнал спортивной психологии и физических упражнений, 31, 97–117.
  4. Кавуссану М. и Бордли И. Д. (2012). Моральное поведение. В G. Tenenbaum, R.C. Eklund & A. Kamata (Eds.), Справочник по измерениям в спорте и психологии физических упражнений (стр.443–454). Шампейн, Иллинойс: Кинетика человека.

См. Также:

Моральное поведение — OpenLearn — Открытый университет

Авторское право: OU

Мы все надеемся, что по мере взросления дети разовьют четкое понимание разницы между «правильным» и «неправильным». Но какие факторы влияют на развитие у детей чувства нравственности? И какие изменения претерпевают дети в своем поведении и мышлении, когда сталкиваются с моральными дилеммами?

Интуитивно приятно видеть в родителях главное влияние на нравственное развитие детей.Но действительно ли детские представления о том, что «правильно», а что «неправильно», зависят от того, как их воспитывают? Идея о том, что дети усваивают моральные ценности просто за счет наказания за проступки, безусловно, проблематична. Конечно, за плохое поведение детей иногда действительно нужно наказывать за счет немедленных негативных последствий, особенно когда возникает угроза безопасности других или самих детей.

Однако использование частых наказаний (например, крика, шлепков) для поощрения долгосрочного развития позитивного морального поведения вряд ли будет эффективным.Фактически, исследования показывают, что применение родителями физического наказания может быть связано с более высоким уровнем агрессии маленьких детей по отношению к своим сверстникам. Дети с большей вероятностью усвоят положительные моральные ценности у своих родителей, если им помогут понять эти ценности через объяснения.

Многие исследователи сосредоточили свое внимание на том, как поведение детей формируется, исходя из их наблюдений за образцами для подражания в окружающем их мире, включая сверстников, деятелей средств массовой информации и других людей, помимо их родителей.Фактически, исследователи часто демонстрируют, что дети могут имитировать положительное и отрицательное поведение других людей. Есть убедительные доказательства того, что просоциальное поведение детей (например, делиться, помогать, заботиться) можно улучшить, наблюдая за моделями, которые сами демонстрируют такое поведение.

Точно так же наблюдение за антиобщественным поведением других может потенциально способствовать негативному поведению. Например, в одной известной серии экспериментов в 1960-х годах Альберт Бандура продемонстрировал, что дети, которые наблюдали агрессивное поведение взрослого по отношению к надувной игрушечной кукле, с большей вероятностью сами воспроизводили это агрессивное поведение.Эта связь между тем, что вы видите вокруг себя, и тем, что вы делаете сами, лежит в основе многих опасений людей по поводу насилия на телевидении, хотя это остается спорной темой как в общественных, так и в академических дебатах.

Если дети учатся образцам морального поведения у других, разумно ли предположить, что на их образ мыслей о моральных ситуациях также влияют социальные факторы? Некоторые доказательства этого можно найти в кросс-культурных исследованиях рассуждений детей о моральных дилеммах.

Например, представьте, что мужчина собирается сесть на поезд, чтобы попасть на свадьбу своего лучшего друга, где он должен служить шафером. Но на вокзале у него украли бумажник и билет на поезд. Затем он видит возможность украсть билет у другого человека. Стоит ли украсть билет, чтобы попасть на свадьбу друга? Исследование, проведенное Джоан Миллер и Дэвидом Берсофф в 1992 году, показало, что, сталкиваясь с подобными дилеммами, индейцы и американцы (в возрасте 8, 12 и 21 года) различались в своем выборе.В среднем 84% индийцев решили выполнить свои социальные обязательства (например, стать шафером на свадьбе), даже если это означало нарушение принципа справедливости (например, воровство). Но только 39% американцев склонны разрешать дилеммы таким образом. Подобные свидетельства убедительно свидетельствуют о том, что представления детей о морали, по крайней мере, частично формируются системами ценностей общества, в котором они воспитываются.

Несмотря на это свидетельство того, что нравственное чутье детей развивается, наблюдая за другими и «усваивая» ценности и нормы, которые они воспринимают в окружающем мире, многие исследователи уделяют больше внимания систематическим изменениям в мышлении детей по мере их взросления.

Одна основная теория нравственного развития детей была выдвинута в первой половине двадцатого века известным психологом развития Жаном Пиаже. Он использовал различные методы, чтобы понять, как дети думают о правилах, например просил детей вынести моральные суждения о простых сценариях и беседовал с детьми о правилах их игр (например, шарики).

Пиаже предположил, что примерно в возрасте от 5 до 10 лет дети считают правила жесткими и неизменными, устанавливаемыми внешними источниками, такими как взрослые.Кроме того, Пиаже утверждал, что трудности маленьких детей с пониманием намерений и взглядов других людей означают, что они будут больше сосредотачиваться на объективных результатах, чем на субъективных мотивах. Например, сравнивая сюжетного персонажа, который разбивает одну чашку во время кражи джема, с сюжетным персонажем, который случайно разбивает пятнадцать чашек по пути к обеду, маленькие дети склонны рассматривать второго персонажа как более непослушного, потому что он разбил больше чашек.

Пиаже считал, что дети старшего возраста лучше понимают, как люди смотрят на мир по-разному.Поэтому он считал, что они могут увидеть, насколько важны сотрудничество и переговоры при установлении и изменении правил. Считалось, что дети старшего возраста лучше понимают намерения других. Таким образом, в сценариях, описанных выше, они склонны судить ребенка, разбившего одну чашку, как более непослушного из-за его «плохих» побуждений.

Авторское право: OU

Основываясь на этой теории, другой психолог по имени Лоуренс Колберг провел подробные интервью о ситуациях, связанных со сложным моральным выбором.Например, детей, подростков и взрослых попросили решить, должен ли мужчина, который не может позволить себе заплатить за какое-то лекарство по завышенной цене, чтобы спасти свою умирающую жену, ворваться в аптеку, чтобы украсть лекарство. Колберга интересовали не столько фактические выборы, которые делал человек, сколько то, как этот человек рассуждал о дилемме.

Кольберг утверждал, что на ранних этапах нравственного развития основное внимание уделяется наказанию и вознаграждению (например, «нельзя воровать, потому что тебя поймают и отправят в тюрьму», или «если ты позволишь своей жене умереть, ты» попадут в беду »).Но по мере того, как дети становятся старше, они вступают в стадии, когда они подчеркивают социальную гармонию, закон и порядок (например, «никто не подумает, что вы плохой, если вы украдете наркотик», или «даже если его жена умирает, вам все равно придется подчиняться закону’). Некоторые люди, согласно Кольбергу, достигают высших уровней морального мышления и рассматривают универсальные этические принципы, выходящие за рамки закона.

Однако мы не можем просто объяснить изменения в детском представлении о моральных дилеммах с точки зрения развития навыков мышления по мере взросления детей.Мы уже видели пример культурных различий в том, как дети реагируют на моральные дилеммы, и некоторые исследователи даже утверждали, что мальчиков и девочек воспитывают с разными моральными ориентациями.

Конечно, нам следует с осторожностью делать большие обобщения относительно культурных или гендерных различий, но эти аргументы подчеркивают тот факт, что нормы и ценности, которые занимают важное место в жизни ребенка, необходимо учитывать наряду с любыми изменениями в его когнитивном развитии.Точно так же исследования показали, что в дополнение к развитию у маленьких детей навыков рассуждения их опыт в семье и с друзьями может помочь им понять важное различие между моральными правилами (например, не бить других) и социальными условностями ( например, манеры за столом).

На самом деле, исследования, проведенные за последние несколько десятилетий, показали, что разобраться в нравственном развитии детей иногда бывает очень сложно именно потому, что в него вовлечено очень много факторов.Часто действия детей не соответствуют их мышлению, потому что их способность регулировать свое поведение ограничена в более раннем возрасте. Другими словами, дети должны обладать самоконтролем, чтобы не делать чего-то запрещённым, а также понимать само правило.

Кроме того, такие чувства, как вина, симпатия, стыд и жалость, могут играть роль в повседневных ситуациях, связанных с нравственным выбором, и исследования показывают, что опыт и понимание детьми этих сложных эмоций меняется по мере взросления.

Таким образом, когда дети решают, солгать или нет, подчиняться сомнительным инструкциям или помогать кому-то в беде, их поведение будет зависеть не только от инструкций и запретов взрослых, ни просто от их способности рассуждать о действующих правилах. . Это также будет иметь отношение к их способности контролировать свое поведение, их воспоминаниям о том, что происходило с ними и другими в прошлом, и к тому, как ситуация заставляет их себя чувствовать.

Исследования, проведенные за последние 70 лет, показали нам, что задача описания детской морали является сложной задачей.Разговаривая с детьми, наблюдая за их естественным поведением и анализируя их ответы на моральные дилеммы, психологи продемонстрировали, что в нравственное развитие детей вовлечены самые разные социальные, когнитивные и эмоциональные факторы. Задача, стоящая перед нами сейчас, состоит в том, чтобы точно определить, как все эти факторы сочетаются друг с другом по мере взросления детей.

Дополнительная литература
Культура и моральное суждение: как разрешаются конфликты между справедливостью и межличностными обязанностями?
из журнала Journal of Personality and Social Psychology , 62, страницы 541-554
JM Miller, & DM Bersoff 1992

Передача агрессии посредством имитации агрессивных моделей
из Journal of Abnormal and Social Psychology , 63, страницы 575-582
A Bandura, D Ross, D.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *