Мизантроп это кто такой: Кто такой мизантроп и что такое мизантропия

Жан-Батист Поклен (Мольер)

Здесь главный герой Алькесте — человеконенавистник.Он ненавидит человеческую цивилизацию, ее ценности и идеалы. Он слишком откровенен, чтобы критиковать поведение других, но сам не может придерживаться своего собственного принципа поведения и становится чудаком в обществе.

Действие пьесы происходит по сценарию Франции семнадцатого века, где преобладают лицемерие, снобизм, несправедливость, кокетство и коррупция. «Мизантроп » универсален по тематике, с одной стороны, и это актуальная в манере комедия, высмеивающая высший класс французского общества 17 века.Драма считается универсально привлекательной и «философской» в том смысле, что она исследует некоторые парадоксы человеческой природы и человеческого общества.

«Мизантроп » — это комедия нравов, в которой нравы людей высмеиваются и высмеиваются. Язык пьесы полон остроумия, сатиры над суетным обществом и его обитателем. Он не только разоблачает мелочность и иррациональность так называемой культуры высокого класса, которая почти повсеместно критикуется в мировой литературе, но также разоблачает слабость идеалиста, который кричит на мир за его недостатки и не может изменить себя. .

Главный парадокс идеалиста драматизируется в поведении центрального персонажа Алькеста. Испытывая отвращение к чрезмерным проявлениям вежливости и ложной привязанности модного общества, Альцесте привык к честности и откровенности. Но его добродетели немедленно подвергаются испытанию: шалун Оронте хочет, чтобы Алкест оценил сонет, который, по его словам, он написал за пятнадцать минут. Альцесте сначала пытается избежать, но потом ему становится противно, поэтому он открыто критикует сонет. Этот фальшивый поэт так оскорблен, что подает на Альцесту в суд.

Более серьезным испытанием принципов Алкеста является его любовь к кокетке Селимен, самой кокетливой женщине модного общества. Оказавшись между своими принципами и своей любовью, Алькест преследует странную манеру ухаживания, он жалуется Селимену, чтобы она изменила ее образ жизни. Селимен, однако, не собирается меняться; ей слишком нравится быть в центре внимания и преуспевать в двуличных играх общества; такие как злословие и кокетство. Даже после того, как ее предательство раскрыто, и когда другие ее женихи разоблачают ее кокетство и уходят, она не может отправиться в какое-нибудь уединенное место с Альцестой и покинуть общество. Поэтому Альцест в гневе направляется в пустыню в одиночку (хотя его друзья надеются остановить его).

Ни один персонаж не представляет собой разумную норму в The Misanthrope , даже друзья Альцеста, которые так легко и определенно идут на компромисс, ни шпионы, ни ревнивая ханжа Арсиноя. Несчастный финал рисует нелепый характер чрезмерной реакции Альцеста, в то время как разоблачение Селимен подчеркивает ее глупость. Но Мольер осмелился показать, что даже лучшие люди его общества не были разумными в своем поведении и убеждениях.

Центр изучения мизантропов

Проблема несовместимости в Мизантропе

Изображение добродетелей и пороков в Мизантропе

Человек против общества в Мизантропе

Альцест как социальный изгои в Мизантропе

Драматическая техника в Мизантропе

Мизантроп как комедия нравов

Контрасты человеческих отношений в Мизантропе

ОБ АВТОРАХ

НАЗВАНИЕ СТРАНИЦЫ

АВТОРСКИЕ ПРАВА

ИЗБРАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ

ВВЕДЕНИЕ

Мольер, вероятно, самый великий и любимый французский писатель и автор комиксов из когда-либо живших. Как для читателя, так и для зрителя сегодня, а также три столетия назад его пьесы привлекают немедленное и прочное внимание; они оба мгновенно доступны и неисчерпаемы. Его богатые ресурсы затрудняют принятие решения, а тем более согласие в отношении секрета его величия. После того, как поколения видели в нем в основном моралиста, многие критики сегодня перенесли акцент на режиссера и актера, чья жизнь была комической; но все возрасты радовались трем его частично совпадающим качествам: комической изобретательности, богатству ткани и проницательности.

Его изобретательность необычайна. Актер-менеджер-режиссер-драматург в одном лице, он знал и любил сцену, как немногие, и писал, думая о ней и о своей игривой публике. В среде, в которой устойчивая сила — одна из редчайших добродетелей, он использовал самый широкий вообразимый диапазон, от широчайшего фарса до тончайшей иронии, чтобы выполнить трудную и недооцененную задачу — развлекать публику в течение пяти полных актов. Работая обычно в условиях нехватки времени, он брал свои материалы туда, где их находил, но всегда делал их своими.

Ткань его пьес богата во многих отношениях: в напряженной жизни, которую он вливает в своих персонажей; в его постоянной озабоченности комической маской, которая заставляет большинство его главных героев — сознательно или бессознательно — играть определенную роль, и приводит к богатой комедии, когда их природа заставляет их сбросить маску; и в тяжести серьезности и даже остроты, которую он осмеливается включить в свое комическое видение. Снова и снова он уводит нас от приятной, но поверхностной реакции смеха над дураком к распознаванию в этом дураке других, которых мы знаем, и, в конечном счете, самих себя; что, несомненно, является самым истинным и глубочайшим комическим катарсисом.

Проницательность Мольера делает его персонажей понятными и придает незабываемую неизбежность его комическим эффектам. Конечно, он редко бывает полностью реалистом; его персонажи, например, склонны выдавать себя более щедро и смехотворно, чем это принято в жизни; но они отдают свое истинное «я». Это очевидный трюк и не очень реалистичный — заставить Оргона в Tartuffe (Акт I, sc. 4) четыре раза ответить на рассказ о болезни своей жены вопросом «А Тартюф?» и отвечать, снова четыре раза, на каждое сообщение об ужасном здоровье и аппетите Тартюфа: «Бедняга!» Но это показывает нам, быстро и комично, что одержимость Оргона закрыла его разум и уши для всего, кроме того, что он хочет видеть и слышать.В следующей сцене может быть нереалистично, чтобы он в одной речи (ll. 276–279) хвастался тем, что научился у Тартюфа такой отрешенности от мирских вещей, что он мог видеть, как вся его семья умирает без забот, а в следующей речи ( ll. 306–310) хвалят Тартюфа за скрупулезность, которая заставила его упрекнуть себя в том, что он убил блоху в слишком сильном гневе. Но — опять же, помимо чистой комедии — это красноречивый комментарий искажения ценностей, которое может исходить с крайних точек зрения. Один из любимых авторов Мольера, Монтень, писал о жертвах нравственного высокомерия : «Они хотят выбраться из себя и сбежать от этого человека. Это безумие: вместо того, чтобы превращаться в ангелов, они превращаются в зверей ». Мольер представляет ту же идею драматично, как он это делает с еще большей силой позже (Акт IV, sc. 3, l. 1293), когда дочь Оргона умоляет его не заставлять ее выходить замуж за отталкивающего Тартюфа, и он вызывает свою волю. сопротивляться ей такими словами:

Будь тверд, сердце мое! Нет человеческих слабостей!

Эти моменты истины, эти вспышки бессознательного самооткровения, которые погружают нас в самый центр навязчивой идеи, изобилуют Мольером, добавляя к нашему пониманию даже тогда, когда они раскрывают его.И даже когда он карикатурно изображает аспекты самого себя в реформирующем Альцесте или в ревнивом старом любовнике Арнольфе, он придает своим моментам истины не только индивидуальность конкретной навязчивой идеи, но и универсальность нашей общей доли в ней.

Мольер — один из тех широко известных общественных деятелей, чья личная жизнь остается завуалированной. В его время сплетни были распространены, но большая часть их исходит от его врагов и вызывает подозрения. Другой наш главный источник — это его пьесы; но в то время как они намекают на его основные заботы и направления медитации, мы должны остерегаться читать их как признание или его роли как замаскированную автобиографию.*

Он родился Жан-Батист Поклен в Париже в начале 1622 года и крестился 15 января, был первым сыном зажиточного буржуа, торгующего гобеленами и обивкой. В 1631 году его отец купил должность valet de chambre tapissier ordinaire du roi, и шесть лет спустя получил право передать ее после собственной смерти своему старшему сыну, который принял соответствующую «присягу» в этом возрасте. из пятнадцати. Вместе со многими сыновьями из лучших семей Жан-Батист получил прекрасное образование от отцов-иезуитов из Коллеж де Клермон. Он, вероятно, продолжил свой базовый курс риторики до двух лет философии, а затем юридического факультета, предположительно в Орлеане.

Внезапно, как нам кажется, когда ему исполнился двадцать один год, он отказался от своего права на выживание до положения суда своего отца, а вместе с ними и всего будущего, которое его ждало; получил свою долю в имении своей умершей матери и часть своего предполагаемого наследства; и шесть месяцев спустя вместе с Мадлен Бежар вместе с Мадлен Бежар основали драматическую труппу Illustre-Théâtre. В сентябре 1643 года они арендовали теннисный корт для выступлений; в октябре играли в Руане; в январе 1644 г. они открылись в Париже; в июне молодой Поклен был назначен главой труппы и впервые подписал себя: «де Мольер».

Решение Мольера было необычным. Помимо финансовых рисков, его новая профессия была немногим выше сутенерства или воровства в глазах общественности и автоматически включала незначительное отлучение от церкви. Писать для театра, особенно для трагедий, не было большой ответственности; быть актером, особенно в комедии и фарсе, было доказательством безнравственности. Хотя страсть Ришелье к сцене несколько повысила ее престиж, это означало лишь то, что было поднято несколько голосов, чтобы поддержать ее возможную невиновность против осуждения подавляющего большинства.

Очевидно, молодой Мольер был влюблен в театр и должен был играть. Возможно, он уже был влюблен в Мадлен Бежар; их современники, вероятно, были правы, считая их любовниками, хотя на самом деле мы знаем только то, что они были верными коллегами и деловыми партнерами. Их лояльность была проверена с самого начала. Хотя Бежарцы собрали все деньги, которые могли, после полутора лет в Париже компания потерпела крах и была вынуждена распасться; Мольера дважды сажали в тюрьму в Шатле за долги; он и семья Бежаров уехали из Парижа, чтобы попытать счастья в провинции.Двенадцать лет они были в разъездах, в основном на юге.

Для первых пяти из них они присоединились к компании, возглавляемой Дю Френом, герцога д’Эпернона в Гайенне. Когда д’Эпернон их бросил, труппу возглавил Мольер. С 1653 по 1657 год они находились на службе у великого принца крови, принца де Конти, до его обращения. Даже с благородным покровителем жизнь была кочевой и ненадежной, а помолвки получить трудно. Однако постепенно компания сделала себе имя и процветала.Мольер получил богатые знания о жизни на многих уровнях из первых рук. В последние годы их странствий он попробовал свои силы как драматург, поставив такие пьесы, как L’Étourdi и Le Dépit amoureux.

Наконец, в 1658 году они получили еще один шанс сыграть в столице. 24 октября они предстали перед молодым Людовиком XIV, его братом и судом в караульной комнате старого Лувра в исполнении трагедии Корнеля Никомед, , за которой Мольер последовал своей собственной комедией Влюбленный доктор. Вскоре они превратились в Труппу месье (брата короля) и были установлены по королевскому приказу в Театре дю Пети-Бурбон. Хотя они по-прежнему разыгрывали трагедии, они все больше преуспевали в комедии, в которой Мольер был на пути к признанию величайшего актера своего времени.

В течение года он также проявил себя как драматург, написав серию «Смешные прелюдии » (18 ноября 1659 г.), которая, хотя и была немногим больше, чем набросок, несла на себе печать его оригинальности, острой наблюдательности и богатой комической изобретательности.* Почти тридцать восемь, Мольеру оставалось жить еще тринадцать лет, и он должен был прожить их так, как будто он знал, что это все. К своим обязанностям режиссера и актера он добавил бурную, но блестящую карьеру очень продуктивного драматурга, автора тридцати двух известных нам комедий, из которых добрая треть входит в число комических шедевров мировой литературы. Напряжение его многочисленных ролей, дедлайнов и противоречий хорошо показано в «Версальском экспромте» . Успех привел к успеху — а часто и к еще большим спорам, — но никогда к передышке.Его должны были унести со сцены к смертному одру. Несомненно, он хотел этого или почти такого же; потому что, вероятно, ни один мужчина не был более одержим театром.

20 февраля 1662 года, в возрасте сорока лет, он женился на двадцатилетней Арманде Бежар, дочери (по мнению наиболее злобных современников) или сестре (по официальным документам) Мадлен. Хотя то, что мы знаем об их семейной жизни, почти ничто, современные сплетни, письмо друга и собственная озабоченность Мольера в нескольких пьесах с ревнивым пожилым мужчиной, влюбленным в легкомысленную юную чародейку, вместе наводят на мысль о непростых отношениях.У них было два сына, которые умерли в младенчестве, и дочь, которая выжила. Сам король и его невестка (мадам) были крестным отцом и крестной матерью первого мальчика — несомненно, чтобы защитить Мольера от обвинений или слухов о том, что он женился на собственной дочери.

Когда в октябре 1660 года театр Пти-Бурбон был снесен, чтобы освободить место для нового фасада Лувра, дела шли плохо; но король предоставил труппе возможность пользоваться большим театром Ришелье, Пале-Рояль, который оставался принадлежащим Мольеру до его смерти.Первым успехом здесь стала его регулярная тщательно продуманная комедия в стихах « Школа для мужей». За год своей свадьбы он написал свою первую большую пьесу и одну из самых популярных — «Школа для жен». Это вызвало много споров; когда Мольер опубликовал ее, он посвятил ее мадам; Король оказал ему поддержку, которую он искал, в виде пенсии в тысячу франков для этого «превосходного поэта-комика». Критика школы жен и Версальский экспромт (июнь и октябрь 1663 г.) завершил победу Мольера в глазах общественности.

Однако его нападки на крайнее благочестие и лицемерие в Tartuffe показали ему силу его врагов. Первая трехактная версия, исполненная в мае 1664 года, была незамедлительно запрещена. В течение следующих пяти лет большая часть его времени и энергии ушла на борьбу за то, чтобы сыграть: петиции, частные чтения, исправления, частные выступления. В августе 1667 года пятиактная версия под названием The Impostor была допущена к повторному публичному исполнению, но затем также была запрещена. Только в феврале 1669 года с огромным успехом была применена известная нам версия; и на этот раз в программе было остаться.

Тем временем Мольер нанес ответный удар своим врагам в 1665 году в Дон Жуане, , который он вскоре отступил. В августе того же года его труппа стала Королевской труппой, а его пенсия была увеличена до шести тысяч франков. Годом позже он завершил свою величайшую и сложнейшую пьесу « Мизантроп», , имевшую лишь скромный успех, и легкий, но блестящий фарс, который часто служил сопутствующей пьесой, « Доктор вопреки самому себе». В 1668 году он показал горькую комическую глубину Скупой ; и в последние четыре года его жизни — если не упоминать только его лучшие пьесы — «Будущий джентльмен», «Озорные махинации Скапина», «Образованные женщины», и «Воображаемый инвалид».

Последние семь лет Мольера мучила легочная болезнь. Плохая схватка в начале 1666 года и другая в 1667 году заставили его принять молочную диету и провести большую часть следующих четырех лет отдельно от жены в своем доме в Отей. За год до своей смерти видел фотографии своего старого друга Мадлен Бежар, а затем и его второго сына. По мере того, как его здоровье ухудшалось, он написал, что характерно, свою последнюю веселую комедию о здоровом ипохондрике. Перед его четвертым спектаклем, 17 февраля 1673 года, он почувствовал себя очень плохо; его жена и один из его актеров убеждали его не играть в тот вечер; он ответил, что вся компания во многом зависит от него и что продолжать работу — дело чести.Он выдержал свою роль, несмотря на один приступ сильного кашля. Через несколько часов он умер. Поскольку умирая, он не смог заставить священника прийти и получить его формальный отказ от своей профессии, в обычных религиозных похоронах сначала было отказано, а затем неохотно предоставлено — ночью, без уведомления, церемонии или службы. — только после мольбы его вдовы к королю. Он умер и был похоронен так же, как жил — актером.

Переводы Мольера имеются в большом количестве. Два из наиболее доступных, оба полных, принадлежат H.Бейкер и Дж. Миллер (1739) и Анри Ван Лаун (1875–76). Первое удовлетворительное, но его вкус восемнадцатого века не всегда соответствует духу Мольера; последнее уныло. Для современного читателя больше подходят версии избранных пьес Джона Вуда (1953 и 1959), Джорджа Грейвли (1956) и особенно трех других.

Кертис Хидден Пейдж перевел восемь хорошо подобранных пьес (Putnam, 1908, 2 тома), которые включают три стихотворные комедии, превращенные в стихи без рифмовки. Хотя ему иногда не хватает блеска, его версия всегда умна и ответственна.

Недавний перевод девяти пьес Морриса Бишопа (одна для Crofts Classics, 1950, восемь для Modern Library, 1957) намного лучше всех, кроме двух. Его превосходный выбор включает шесть в прозе (Прециёз, Критика, Экспромт, Врач вопреки самому себе, Будущий джентльмен, Будущий инвалид), и три, написанные в стихах без рифмовки (Школа жен, Тартюф, Мизантроп). Его знание Мольера и талант комического стиха делают его перевод живым и колоритным, а его случайные вольности обычно хорошо используются.

Ричард Уилбур перевел две величайшие поэтические пьесы Мольера, Мизантроп, и Тартюф, , на рифмованные стихи (Harcourt, Brace, & World, Inc., 1955 и 1963). Это лучший английский язык Molière, который у нас есть. Мое ощущение их превосходства, пожалуй, лучше всего выразить лично. Давно хотел попробовать свои силы в переводе Мольера. Когда появился Wilbur Misanthrope , я решил не пробовать его, если только не думал, что буду играть лучше или, по крайней мере, совсем иначе.Когда я, наконец, попробовал его, я был удивлен, обнаружив, насколько другим я хотел его сделать. Конечный продукт Уилбура превосходен; но в его Misanthrope я иногда скучаю по акцентам Мольера *. Его Tartuffe кажется мне явно лучше, поскольку он повторяет оригинал даже в деталях. Оба — прекрасные переводы. Снова и снова мои поиски смысла и рифм приводили меня к тому же решению, которое Уилбур нашел ранее.

Вопрос о том, следует ли переводить иностранную рифму на английскую, часто обсуждался и кажется мне бесконечно спорным.Я думаю, что каждому поэту и, возможно, каждому переводчику подойдет свой ответ. Пейдж объясняет свое неприятие рифмы чем-то неестественным по отношению к хорошему английскому драматическому стиху; но он также признает, что ему часто было труднее избегать рифмы, чем использовать ее, и что не рифмованный стих сложнее написать хорошо, чем рифмованный. Думаю, этот последний пункт объясняет мое разочарование некоторыми репликами его и Бишопа. Против того, что рифмованный драматический стих неестественен для английского языка, я бы сказал, что он кажется мне почти необходимым для Мольера.Уилбур блестяще обосновал это в своем введении к The Misanthrope, , указывая на определенные специфические эффекты — имитацию трагедии, «музыкальные» поэтические отношения слов, даже избыточность и логику аргументации, — которые требуют рифмы. На мой взгляд, рифма влияет на то, что говорит Мольер, а также на то, как он это говорит, достаточно, чтобы использовать ее на английском языке, и потеря точности не должна быть большой.

Однако верность в метре, кажется, явно означает перевод александринов Мольера в английский ямбический пентаметр, и, хотя и допускает некоторые вольности с подсчетом слогов, естественным для английского языка, но довольно близко к точному счету, которого требовала практика времен Мольера.Однако это сокращение длины при переводе (который обычно удлиняется) даже с французского на английский (который обычно сокращается) часто вынуждает переводчика выбирать между постоянно повторяющимися начальными «и» Мольера (и случайными «но») и некоторыми ключевыми слово в той же строке. Обычно я предпочитаю сохранить ключевое слово; но временами я сознательно этого не делала, опасаясь потерять слишком большую часть обычно легкого течения Мольера и сделать его слишком запором и сентиментальным.

Характерный для Мольера язык простой, правильный, функциональный, часто аргументированный, не жаргонный, а разговорный.Поскольку во французском — несмотря на многие пикантные архаизмы — он обычно не кажется современному читателю вообще архаичным, то и по-английски он не должен. Для большей части его сочинений, стихов и прозы я искал английский язык, который сегодня знаком и приемлем, но не является явно анахроничным.

Тем не менее, в утверждении Морне много правды о том, что Мольер — один из немногих великих писателей, у которых нет стиля, а есть стили всех его персонажей. Отмеченные выше отклонения от нормы столь же обычны, как и сама норма.Земные разговоры крестьян и слуг находятся в постоянном (а иногда и прямом) контрасте с возвышенным притворством голубых чулок и прецизий и напыщенностью педантов; манера, а также материя отличают дона Хуана от Сганареля, Люсиль и Клеонту от Николь и Ковьель; Взрывной характер Альцеста окрашивает его язык и усиливает его сопротивление Филинту; Шарлотта даже лучше говорит по-французски с донжуаном, чем со своим крестьянином Пьеро. Чтобы передать это бесконечное разнообразие, переводчик должен призвать на помощь все ресурсы своего языка — анахроничные или нет, — которыми он может распорядиться.

Особой проблемой является диалект, как в Дон Хуан и Доктор вопреки самому себе. Диалект Иль-де-Франс, который использует Мольер, знакомый его аудитории, я не вижу удовлетворительного эквивалента в английском языке. Поскольку часть диалектного юмора основана на плохой грамматике ( «j’avons», и т.п.) и деревенских клятвах, я попытался указать на это с помощью подобных, в основном деревенских, упущений и восклицаний.

Короче говоря, моя цель состояла в том, чтобы как можно точнее перевести Мольера в современный английский язык, максимально приблизив его точное значение и сохранив все, что я мог, от его формы и его воодушевления.

Издание, на которое я в основном опирался при этом переводе, — это издание Мольера uvres Эжена Деспуа и Поля Меснара (Париж: Hachette, 1873–1900, 14 томов). Я следовал стандартным постановкам и разделению пьесы на сцены. Направления сцены обычно не обозначают входы и выходы как таковые, поскольку во французской традиции они показаны в печати путем смены сцен и сигнализируются только таким образом.

Я хотел бы отметить три долга: перед более ранними переводчиками, особенно Пейджем, Бишопом и Уилбуром; Сэнфорду Р. Кадету за тщательное чтение Tartuffe и ценные советы; и, как всегда, моей жене, Кэтрин М. Фрейм, за ее внимательный и критический слух и неизменную поддержку.

ДОНАЛЬД М. ФРЕЙМ

КОЛУМБИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Мизантроп

МИЗАНТРОП

Стихотворная комедия в пяти действиях, впервые исполненная 4 июня 1666 года в Театре дю Пале-Рояль в труппе Труппы Мольер в Париже. Рой. В своей привилегии напечатать пьесу Мольер использовал подзаголовок Или, Любовник меланхолии (Ou l’Atrabilaire amoureux) ; но позже он отказался от этого.Мольер играл Альцеста; его жена играла Селимен; распределение других ролей неизвестно. Спектакль не имел кассового успеха; через два месяца он был отозван в пользу «Доктор вопреки самому себе», и при жизни Мольера проводился всего несколько раз в год. Тем не менее, он с самого начала завоевал множество поклонников, и Буало назвал его лучшим из произведений Мольера.

В течение столетия Жан-Жак Руссо раскрыл возможности героического, если не трагического, Альцеста в том, что он считает шедевром Мольера. Он утверждает, что цель автора состоит в том, чтобы сделать добродетель смешной, потворствуя поверхностным и порочным вкусам мирского человека; пьеса приобрела бы красоту и последовательность, если бы Алкесте, с которым он, очевидно, отождествляет себя, был кротким по отношению к несправедливости по отношению к самому себе, возмущался общественными пороками; и Филинт наоборот. Представление о трагическом Альцесте, хотя и не распространено сегодня, может быть бездействующим, а не мертвым; во всяком случае, он прожил долгую и бурную жизнь.

И все же Руссо был совершенно прав, видя, что Мольер сделал пьесу комедией и комедией добродетели.Как показывает Рамон Фернандес, в трех великих пьесах середины 1660-х годов Мольер явно испытывал пределы комикса, пытаясь расширить его область. В Дон Хуан и Тартюф он показал, что порок не застрахован от комического обращения; здесь он делает то же самое с добродетелью. Возможно, даже больше, чем эти два других, эта пьеса показывает, насколько серьезной может быть комедия Мольера. Отсюда напряжение пьесы, проблемы, которые она поднимает, противоречивые взгляды, которые она вызывает.

В комическом замысле Мольера нет никаких оснований сомневаться; и не намного больше его успеха.Играя, как всегда, главную комедийную роль (здесь — Альцеста), с первой же сцены он это полностью проясняет. Постоянная чрезмерность Альцеста демонстрируется с самого начала: может быть честью протестовать против «белой лжи» социальной жизни, но комично призывать к самоубийству — к тому же лучшему другу — как единственное искупление за такое преступление; «объективный коррелят», о котором говорит Т.С. Элиот, явно неадекватен. Бессознательный, но тиранический эгоист, Альцест всегда полон самого себя; его речь изобилует тем, что в английском языке было бы вертикальным местоимением, за которым обычно следует заявление о том, какими он хочет видеть мужчин.В своих первых двух длинных речах (лл. 14–28, 41–64) он раскрывает свои собственные мотивы по мере того, как он переходит от «веской причины» чистого принципа к ненависти, которую он испытывает (л. 43) из-за социального притворства и последний (l. 63 и 53–64 passim) к ясному признанию того, что его раздражает: эта стандартизированная вежливость подавляет его жажду быть выделенным таким, какой он есть.

В той же первой сцене, услышав теорию предельной откровенности Алькеста, его друг Филинт проверяет его «теоретическую практику», спрашивая, действительно ли он сказал бы то, что он думает о них, таким гротескам, как утомительный Дорилас и старая кокетка Эмили. ; и Альцесте ответит утвердительно.Однако уже в следующей сцене он показывает, что он не в состоянии практиковать то, что проповедует. Безусловно, он, наконец, наживает врага своему сыновнему сопернику Оронте; но это происходит только после гораздо большего выжидания и хитрости («Сэр…», л. 267–277; «Я не говорю этого. Но…», л. 352–362), не говоря уже об очевидном образце из того, что он сказал другому, гипотетическому писцу, совершенно не соответствует тому, как, по его словам, он и другие должны вести себя.

Судя по раннему подзаголовку, упомянутому выше, в первоначальную концепцию пьесы Мольера заложена иная непоследовательность: любовь Алькеста к Селимен.Безусловно, по крайней мере для большинства современных читателей, это так же мило и остро, как и комично. Но и здесь мы находим Альцеста, введенного в заблуждение тщеславием. С самого начала он уверен, что она любит его и что его любовь восторжествует и изменит ее характер (лл. 233–237). Позже мы обнаруживаем — и он тоже — что он жалко влюблен в нее (11, 1371–1390) и готов принять любое объяснение, которое позволит ей «казаться верной», и что ее любовь к нему, такая как она это просто лучшее, что она может сделать для кого угодно, кроме себя.Самоуверенность его ранних заявлений приводит к комическому падению.

«Добродетель», высмеиваемая в Альцесте, — это не сама добродетель, а неисследованная добродетель теоретика, который правдоподобно говорит, но не практикует то, что он проповедует, и нонконформиста, который видит все пороки общества, кроме своего собственный. Это ракушки на корабле морали, излишества и другие пороки, которые естественным образом сопровождают добродетели Альцеста — самодовольство, непоследовательность и, следовательно, определенное лицемерие, — которые Мольер выдерживает до нашего смеха.

Альцеста отнюдь не просто комик. Характерно, что Мольер не просто играл эту роль, но наделил ее некоторыми своими чертами: своей любовью, как пожилой мужчина, к молодой женщине, своим рвением критиковать и исправлять человеческие слабости. , несмотря на все его комические недостатки; и искренний Элианте, самый заслуживающий доверия персонаж в пьесе, отдает ему дань уважения (ll. 1165–1166):

. . . искренность, которая является его гордостью.

Имеет героические и благородные стороны.

Кроме того, Мольер наделяет Альцест магнетизмом, который принадлежит только ему. Мало того, что Оронте стремится стать его другом; он наслаждается преданной дружбой Филинта, и его больше всего любят три ведущие дамы пьесы. Более того, из женихов Селимен он единственный, чья любовь превышает его тщеславие.

Даже его взгляд на человеческую природу разделяет его главный теоретический оппонент Филинт. Их разделяет не их мнение об этом, а их реакции.Филинт явно не считает это более шокирующим (ll. 176–178)

Видеть человека несправедливым, своекорыстным, хитрым,

Чем видеть стервятников, жаждущих своей добычи,

Обезьяны злые, волки жаждут убить.

Наконец, этот взгляд на человеческую природу, столь гневно изложенный Альцестом и столь сухо высказанный Филинтом, кажется, полностью подтверждается действием пьесы. Если справедливо, как я думаю, считать Альцеста, Филинта и Элианте в определенном смысле «мы» пьесы, а остальных — как «они» — мир или, возможно, суд; поскольку все главные персонажи являются членами высшего общества, тогда ясно, что «они» тщеславны, нелюбимы и злонамеренны.Отшлифованный мир высшего общества — всего лишь лакированные джунгли. И, по крайней мере, одна из целей Мольера — выявить это, даже если главный критик против этих пороков из-за его собственных невольных недостатков стал комическим, а не трагическим героем.

THE MISANTHROPE

ПЕРСОНАЖИ

ALCESTE, влюблен в Селимен

PHILINTE, друг Альцеста

ORONTE, 0 Célimène

ORONTE, 0 Селимен 9LIMène двоюродный брат Селимен

ARSINOÉ, друг Селимен

маркиз

ACASTE

КЛИТАНДР

BASQUE, 0 служащий Марсаля

BASQUE, 0 0 Трибун из Селимера

DU BOIS, слуга Альцеста

Сцена — салон в доме Селимен в Париже.

АКТ I

Сцена 1. АЛКЕСТ, ФИЛИНТЕ

ФИЛИНТ. Ну тогда? Что случилось?

ALCESTE.

Прошу вас, оставьте меня в покое.

ФИЛИНТЕ. Не объяснишь мне этот внезапный гнев?

ALCESTE. Оставь меня в покое, говорю я; убегай и прячься.

ФИЛИНТЕ. Без такого гнева вы должны услышать мою сторону.

ALCESTE. Не я. Я, , буду зол на . Я не слышу .

ФИЛИНТЕ. Причины твоих припадков ускользают от меня;

И хотя мы друзья, я чувствую, что должен настоять. . .

ALCESTE. Какие? Я твой друг? Вычеркни меня из своего списка.

До сих пор я заявлял, что являюсь одним из них, правда;

10

Но после того, что я только что увидел в вас,

Я говорю вам прямо сейчас, что здесь мы расстаемся;

Мне не нужно места в испорченном сердце.

ФИЛИНТЕ. Тогда в твоих глазах, Альцест, я виноват во многом?

ALCESTE. Вы должны уйти и умереть от стыда;

Нет оправдания такому поступку, как ваше;

Это то, что ненавидит любой порядочный человек.

Я вижу, ты приветствуешь человека, как давно потерянный друг

И душишь его сладостью без конца;

С протестами, предложениями, торжественными клятвами,

20

Вы нагружаете безумие своих царапин и поклонов;

Когда я позже спрошу, кого вы так дорожите,

Даже его имя, я нахожу, вы едва ли знаете.

Как только он уходит, ваш пыл умирает,

И вы говорите мне, , что он ничто в ваших глазах.

Господи! Вы играете низкую, недостойную роль

Наклонившись, чтобы предать самую свою душу;

И если бы (что не дай бог) я сделал бы то же самое,

я бы пошел и повесился от стыда.

ФИЛИНТЕ. Для меня случай не заслуживает веревки;

30

Прошу вас, позвольте мне сохранить надежду

Чтобы я проявил некоторую снисходительность

И не повесился на ближайшем дереве.

ALCESTE. С какой дурной грацией исходит от вас эта шутка!

ФИЛИНТЕ. А если серьезно, что бы вы мне сделали?

ALCESTE. Мужчина должен быть искренним и благородно уклоняться.

От того, что он говорит, он не думает.

ФИЛИНТЕ.Но когда мужчина обнимает вас, я нахожу

Вы просто должны отплатить ему натурой,

Отвечайте на его излияния, как можете,

40

И постарайтесь пойти навстречу предложениям и клятвам.

ALCESTE. Нет, я не могу вынести этого подлого коварства

Используется почти всеми вашими людьми стиля.

Нет ничего, что я так ненавижу, как колебания

Из всех этих великих создателей протестов,

Эти расточители легкомысленных объятий,

Эти произносители пустых банальностей,

Кто в любезности не уступит,

И относитесь к доброму человеку и дураку как к одному.

Какая радость слышать красивые фразы

50

От того, кто громко и громко поет вам дифирамбы,

Клянется дружба, любовь, уважение на веки веков,

А потом бежит, чтобы сделать то же самое с любым хамом?

Нет, нет; душа, которая хорошо устроена

Ничего не заботит уважение, столь проститутка;

Наше тщеславие слишком дешево удовлетворено

С похвалой, объединяющей всех людей в одну огромную кучу;

Почитать, если это реально, значит преференция,

А когда дарить на все это не имеет смысла.

Раз эти новые пороки кажутся вам такими прекрасными,

60

Господи! Ты не годишься для того, чтобы быть моим другом.

Я отвергаю необъятное снисхождение сердца

Это не отделит себя заслугой;

Нет, выделено то, кем я хочу быть;

Друг человека мне не подходит.

ФИЛИНТЕ. Но тот, кто путешествует в обществе

, должен проявлять некоторую видимость вежливости.

ALCESTE. Нет, говорю я; пример надо сделать

Из лицемеров, которые занимаются этой позорной торговлей.

Мужчина должен быть мужчиной, и пусть его речь

70

На каждом шагу открывайте свое сердце каждому;

Его собственное истинное Я должно говорить; наши настроения

Никогда нельзя прятаться за суетными комплиментами.

ФИЛИНТЕ. Но во многих случаях полная откровенность могла бы стать смешной и неуместной.

Иногда мы — не в обиду вашему рвению —

Лучше скрывать то, что в нашем сердце мы чувствуем.

Будет ли это уместно или незаметно

Рассказать о них всем, с кем мы встречаемся?

Работа с кем-то, кого мы не любим или ненавидим,

80

Должны ли мы всегда быть уверены, что исправим его?

ALCESTE. да.

ФИЛИНТЕ. Какие? Старушка Эмили, ты скорей скажешь

, что она уже достигла возраста красавицы,

И что ее макияж — жалкая шутка?

ALCESTE. Без сомнений.

ФИЛИНТЕ.

Скажи Дориласу, что он вредитель,

Что все его разговоры утомили каждое ухо

О его благородной крови и смелой карьере?

ALCESTE. Конечно.

ФИЛИНТЕ.

Ты шутишь.

ALCESTE.

Нет.

Я никого не пожалею об этом, ни на йоту.

Мне больно смотреть на то, что я видел,

90

И двор, и город возбуждают мою селезенку.

Мрачная меланхолия снова овладевает мной

Каждый раз, когда я смотрю, как люди действуют, как они;

Я вижу только трусливую лесть,

Несправедливость, эгоизм, обман, предательство;

Я насытился; меня бесит; Я планирую

Броситься лицом к лицу со всей расой людей.

ФИЛИНТЕ. Вы переусердствовали со своей философской желчью;

Я вижу твои мрачные припадки и вынужден улыбаться.

Мы двое как братья в Школа

100

Для мужей, * которые, хотя и воспитывались по одному и тому же правилу,

Тем не менее. . .

ALCESTE. Небеса! избавь нас от этих глупых шарад.

ФИЛИНТЕ. Нет, правда, тебе стоит бросить дикие тирады.

Ваши усилия не изменят мир, знаете ли,

И поскольку откровенность вас так очаровывает,

Я скажу вам откровенно, что эта болезнь

Повсюду воспринимается как комедия,

И что ваш гнев против бедного человечества

Делает вас смешным для многих.

ALCESTE. Клянусь небом! тем лучше! это первоклассно.

110

Это хороший знак; моя радость от этого велика.

Все мужчины так отвратительны в моих глазах

Что мне было бы жаль, если бы они сочли меня мудрым.

ФИЛИНТЕ. Вы очень злобны по отношению к человеческой природе.

ALCESTE. Я; ненависть, которую я испытываю к нему, ужасна.

ФИЛИНТЕ. Неужели все бедные смертные без исключения,

, будут объединены в этом массовом отвращении?

Даже сегодня вы все еще находите время от времени.. .

ALCESTE. Нет, это общее; Я ненавижу всех людей:

Ибо некоторые совершенно дурны мыслями и поступками;

120

Остальные, видя это, мало обращают внимания;

Потому что они слишком снисходительны и слишком хороши

Чтобы разделить ненависть добродетели к порокам.

Потакание в худшем проявлении мы ясно видим

В сторону подлого мерзавца, который со мной в суде:

Прямо сквозь его маску люди видят лицо предателя,

И везде отводят ему должное место;

Его льстивые глаза, его мягкий и ласковый тон,

Дурачить только тех, кому он не известен.

То, что этот негодяй поднялся там, где он заслужил падение,

130

Всем известно позорными методами

И что его состояние, благодаря которому оно процветает,

Роптит заслуги и делает добродетель краснеть.

Какую бы известность он ни получил,

Такую честь никто не поддерживает;

Назовите его мошенником, мошенником, проклятым мошенником в придачу,

Все согласятся, никто не опровергнет.

И все же везде его фальшивая улыбка, кажется, платит:

Везде приветствуют, приветствуют, он пробирается своим путем;

И если, дергая за ниточки, он выиграет

140

Немного чести, порядочные люди соревнуются напрасно.

Господи! Это справедливо превращает мою кровь в лед.

Чтобы увидеть, как люди выживают с пороками,

И иногда мне очень хочется бежать

В какое-нибудь безлюдное место, от людей.

ФИЛИНТЕ. Давайте меньше беспокоиться о морали, если сможем,

И помилуем состояние человека;

Давайте посмотрим на это без излишней экономии,

И попробуем рассмотреть его недостатки без серьезности.

В этом мире добродетель требует больше такта, чем строгости;

150

Мудрость может быть чрезмерной в силе;

Совершенный разум бежит от крайностей,

И говорит: будь мудрым, но с трезвостью.

Несгибаемая сила старины

Столкновения с современностью и современностью;

Его жесткие требования к смертным заходят слишком далеко;

Мы должны жить с людьми такими, какие они есть;

И величайшее безумие человеческого разума

Обязательство исправить человечество.

Как и вы, я отмечаю сотню вещей в день

160

Что могло бы пойти лучше, сделать иначе,

Но, несмотря на все, что попадается в поле зрения,

Люди не находят меня полным гнева, как вы;

Я принимаю людей такими, какие они есть, с самообладанием;

Терпеть то, что они делают, я тренирую свою душу,

И я думаю, будь то суд или город,

Мое спокойствие такое же философское, как твоя селезенка.

ALCESTE. Но, сэр, это спокойствие, которое так быстро приходит в голову,

Это спокойствие, неужели оно никогда не бывает вне сезона?

Если друг обнаружит, что вас предал,

170

Если для вашей собственности устроена сеть,

Если люди опорочат ваше имя клеветнической ложью,

Вы увидите это, и ваш гнев не поднимется?

ФИЛИНТЕ. Почему, да, я вижу эти недостатки, которые возбуждают вас,

Как пороки, уделенные человеческой участи;

Короче говоря, для моего мысленного взора это не больше потрясение

Увидеть человека несправедливого, своекорыстного, хитрого,

Чем увидеть стервятников, жаждущих своей добычи,

Обезьяны злые, волки жаждут убить.

ALCESTE. Тогда меня надо ограбить, разорвать на куски, предать,

180

Без. . . ? О Боже! Остальное я оставляю недосказанным;

Такое рассуждение явно абсурдно.

ФИЛИНТЕ. Честное слово, меньше разговоров поможет вашему делу:

Взрывы против вашего врага неуместны;

Вам следует уделить больше внимания вашему делу.

ALCESTE. Я ничего не дам. Это все, что можно сказать.

ФИЛИНТЕ. Тогда кто будет говорить за вас и проложить путь?

ALCESTE.Справедливость моего дела будет говорить за меня.

ФИЛИНТЕ. Разве нет судьи, которого вы наклонились бы посмотреть? *

ALCESTE. Нет; тебе не кажется, что мое дело справедливо и ясно?

190

ФИЛИНТЕ. Верно, но интриги — это то, чего стоит опасаться,

И. . .

ALCESTE. Нет, я не предприму никаких шагов, я не сдамся;

Я либо прав, либо нет.

ФИЛИНТЕ.

Не думаю, что выиграешь.

ALCESTE. Я не сдвинусь с места.

ФИЛИНТЕ.

Ваш враг силен.

И по сговору он. . .

ALCESTE.

Что тогда? Он неправ.

ФИЛИНТЕ. Вы делаете ошибку.

ALCESTE.

Хорошо; посмотрим.

ФИЛИНТЕ. Но . . .

ALCESTE.

Позвольте мне проиграть дело; это порадует меня.

ФИЛИНТЕ. Но все-таки. . .

ALCESTE.

В этой уловке

Я посмотрю, есть ли у людей наглость,

200

И достаточно низки, мерзки, извращенцы,

Чтобы обидеть меня в глазах Вселенной.

ФИЛИНТЕ. Ах, что за мужчина!

ALCESTE.

Мой чемодан — несмотря на цену,

Из-за его чистой красоты — я бы увидел потерянное.

ФИЛИНТЕ. Люди действительно посмеялись бы над вами, ну, знаете,

Альцесте, если бы они могли слышать, как вы так говорите.

ALCESTE. Жалко для тех, кто смеется.

ФИЛИНТЕ.

Даже эта строгость

Кого вы требуете от всех с такой энергией,

Эта порядочность, которой вы так много занимаетесь,

Наблюдаете ли вы ее в том, кого любите?

Меня все еще поражает, когда я вижу вас,

210

Кто цензурирует человечество так, как вы это делаете,

И видите в нем столько, что вы ненавидите,

Найдите в нем того, кого вы можете обожать;

И что меня еще поражает.

Это странный выбор, на который вы настроены.

Откровенная Элианте находит вас привлекательной,

Арсиноэ, скромница, хочет, чтобы вы были активными;

Между тем ваше безразличие к ним очевидно;

Вместо этого вы очарованы Селимен,

Тот, чей острый язык и кокетливые манеры

220

В наши дни просто в моде.

Как получилось, что в ней ты терпишь

Неудачи, которые в других вызывают твою ненависть?

Разве они больше не пороки в таком родном человеке?

Они невидимы? Другие слишком суровы?

ALCESTE.Нет, любовь к этой молодой вдове не ослепляет

Мои глаза на все недостатки, которые находят другие,

И я, несмотря на мою страсть к ней,

Первый, кто их увидел, и первый, кто проклят.

Но, тем не менее, у нее есть искусство;

230

Она находит и заполняет слабое место в моем сердце;

Я вижу ее недостатки и виню их во всем,

Что бы я ни делал, я все равно люблю ее;

Ее милость остается слишком сильной. Моя любовь, без сомнения,

Еще победит и изгонит эти пороки.

ФИЛИНТЕ. Если вы это сделаете, это будет немалый переворот.

Значит, ты думаешь, что она тебя любит?

ALCESTE.

Верно!

Я не любил бы ее, если бы не думал, что она любит.

ФИЛИНТЕ. Но если ее любовь к вам не скрывается,

Почему ваши соперники вызывают у вас такое беспокойство?

240

ALCESTE. В свою очередь, пораженное сердце хочет обладать,

И все, для чего я пришел сюда, это открыть ей

все, что моя страсть заставляет меня чувствовать.

ФИЛИНТЕ. С моей стороны, если бы голос имел простое желание,

Моим выбором была бы ее двоюродная сестра Элианте.

Ее сердце ценит вас, твердо и верно;

Она была бы разумнее, лучше тебе подходила.

ALCESTE. Ты прав, мой разум говорит так каждый день;

Но над любовью разум мало влияет.

ФИЛИНТЕ. Ваши любящие надежды, я боюсь, что она может пренебречь,

И. . .

Сцена 2. ОРОНТЕ, АЛКЕСТ, ФИЛИНТЕ

250

ОРОНТЕ.Элианте, я слышал внизу, нет дома,

И точно так же Селимен, у нее дела,

Но так как они сказали мне, что я могу тебя найти,

я пришел сказать тебе откровенно, в любом случае,

Я тебя уважаю более чем язык может сказать,

И этого я давно хотел и теперь намерен

Просить вас принять меня как друга.

Да, да, я считаю, что заслуги имеют должное;

Узами дружбы я присоединюсь к тебе.

Горячий друг, такой же благородный, как и я,

260

Несомненно, пройти мимо него непросто.

(Кому ALCESTE )

Для вас, если вы не возражаете, мои слова имеют в виду.

(В этот момент ALCESTE задумался и, кажется, не слышит, что ORONTE говорит с ним.)

ALCESTE. Я, сэр?

ORONTE.

Ю. Им есть что возмущать?

ALCESTE. Нет, но ваша похвала мне приходит неожиданно;

Такого высокого уважения я даже не подозревал.

ORONTE.Мое высокое уважение не должно вызывать удивления,

И вы можете требовать того же в глазах всех мужчин.

ALCESTE. Сэр . . .

ORONTE.

Все наше государство не имеет ничего выше

Чем все ваши заслуги, которыми так восхищаются люди.

ALCESTE. Сэр . . .

ORONTE.

Да, вы намного достойнее, скажем я,

270

Чем все, что я вижу, что другие оценивают так высоко.

ALCESTE. Сэр . . .

ORONTE.

Если я солгу, да поразит меня небо мертвым!

И, чтобы подтвердить вам то, что я только что сказал,

Позвольте мне, сэр, искренние объятия,

И в вашей дружбе позвольте мне найти место.

Встряхните, пожалуйста. Тогда она моя,

Ваша дружба?

ALCESTE.

Сэр. . .

ORONTE.

Что? Тогда вы отказываетесь?

ALCESTE. Сэр, вы чрезвычайно уважаете меня;

Но дружба требует немного большей тайны,

И, конечно же, мы оскверняем его возвышенное имя

280

Используя его всегда и везде.

От осознанного выбора зависит эта связь;

Нам нужно знать друг друга, чтобы быть друзьями,

И мы можем оказаться такими разными

Что мы оба сейчас можем раскаяться.

ORONTE. Клянусь небом! Это мудро сказано на этот счет,

И я очень уважаю вас за это.

Дадим времени приготовить плод дружбы;

А пока я в вашем распоряжении.

Если вам в чем-то нужна помощь при дворе,

290

Вы знаете, что у меня есть кое-какие отношения с королем.

Он меня слушает и во всех отношениях

Обращается со мной приличнее, чем я могу сказать.

Короче, считайте меня своим;

И, поскольку ваш блестящий ум широко известен,

Я пришел спросить вашего мнения как друг

По сонету, который я недавно написал,

И узнать, следует ли мне его опубликовать.

ALCESTE. Для такого суждения, сэр, я вряд ли подхожу.

Так что извините меня.

ORONTE.

Почему?

ALCESTE.

По этому дефекту:

300

Я всегда более искренен, чем ожидают мужчины.

ORONTE. Именно то, о чем я прошу; Я мог бы пожаловаться

Если, когда я призывал вас говорить ясно и ясно,

Тогда вы замаскировали свою мысль в том, что вы сказали.

ALCESTE. Раз уж так и будет, сэр, продолжайте.

ORONTE. «Сонет. . . » Это сонет. «Надеяться . . . » Понимаете,

Однажды дама пробудила во мне некоторую надежду.

«Надежда. . . » В этом нет ничего грандиозного или возвышенного,

. Это просто мягкий, сладкий, нежный стишок.

(При каждом прерывании он смотрит на ALCESTE. )

ALCESTE. Мы увидим.

ORONTE.

«Надежда. . . » Стиль может не отображаться

310

Вам достаточно просто и понятно,

И вы можете подумать, что выбор слов плохой.

ALCESTE. Посмотрим, сэр.

ORONTE.

Более того, позвольте мне добавить,

Четверть часа — это все время, которое я провел.

ALCESTE. Пойдемте, сэр; время вряд ли уместно.

ORONTE. Надежда действительно, это правда, приносит некоторое утешение,

И убаюкивает на время нашу ноющую боль;

Но, Филлис, это пусто.

Когда ничего не следует за его поездом.

ФИЛИНТЕ. Это очаровательно и полно воодушевления.

320

ALCESTE (в сторону). Вы называете это очаровательным? Какие! У тебя хватит смелости?

ORONTE. Мое пламя, которое ты когда-то, казалось, пригласил;

‘Как жаль, что ты позволил ему жить,

И заставил меня томиться, бедняга,

Когда надежда была всем, что ты мог дать.

ФИЛИНТЕ. О, как красиво это сказано!

ALCESTE (в сторону). Бедный льстец! Господи, моя нога!

ORONTE. Если ждать вечность

Придать отчаянному пылу,

Тогда моя смерть положит конец моим страданиям.

330

Ваша любимая забота, которую вы можете сэкономить;

Прекрасная Филлис, это все еще отчаяние

Когда остается только надежда.

ФИЛИНТЕ. Это предсмертное падение завораживает.

ALCESTE (в сторону PHILINTE ) . Отравитель, ты и твое падение можете попасть в ад.

Хотелось бы, чтобы вы попали прямо себе в нос.

ФИЛИНТЕ. Я никогда не слышал таких прекрасных стихов.

ALCESTE. О Боже!

ORONTE.

Вы мне льстите; возможно, вы пытаетесь. . .

ФИЛИНТЕ. Я не льстлю.

ALCESTE (в сторону).

Нет, только врут.

ORONTE (до ALCESTE ). Но вы, сэр, помните, о чем мы договорились;

340

Пожалуйста, будьте искренними. Как читать эти стихи?

ALCESTE. Вопросы о таланте, сэр, — дело щекотливое,

И все мы жаждем услышать голос, который льстит;

Но когда человек — неважно кто — однажды

Прочитал мне его стихи, я осмелился сказать

Джентльмен должен иметь волю к борьбе

Наш универсальный человеческий зуд писать,

Он должен преодолеть его великие соблазны

Поднять шум вокруг таких развлечений,

И это наше рвение к самовыражению

350

может дать нам много прискорбных ролей.

ORONTE. Думаю, я понял, что вы имеете в виду:

Этого я не хочу. . .

ALCESTE.

Я этого не говорю.

Но холодное письмо мешает и может сбить —

Так я ему сказал — слава достойного человека;

Хотя у каждого были все качества,

Наши самые слабые стороны — это то, что мужчины предпочитают видеть.

ORONTE. Тогда с моим сонетом, сэр, вы придираетесь?

ALCESTE. Я этого не говорю; но уговаривая его остановиться,

Я указывал ему, как снова и снова,

360

Эта жажда испортила чрезвычайно достойных людей.

ORONTE. Мне они нравятся? Разве я не умею рифмовать?

ALCESTE. Я этого не говорю. Но, я сказал, не торопитесь:

Вам срочно нужно стихотворение

И увидеть себя в печати? Я тебя спрашиваю, почему?

Мы можем простить авторов плохих книг

Только когда бедняги пишут, чтобы жить.

Примите мой совет и преодолейте искушения,

Скрывайте от публики все эти занятия,

Против всех побуждений поднимите стойкую защиту,

370

И сохраните свое доброе имя как разумного человека;

Не меняй в каком-нибудь жадном типографском киоске

Для автора, над которым все смеются.

— Вот что я пытался заставить понять этого человека.

ORONTE. Все в порядке. Я понимаю вас, я верю.

А вот о моем сонете: можно мне сказать. . . ?

ALCESTE. Откровенно говоря, ваш сонет стоит пометить.

Модели, которые вы использовали, убогие и банальные;

В том, что вы пишете, нет ничего естественного.

Что это «убаюкивает на время нашу ноющую боль»?

380

Это «ничто не идет своим чередом»?

Или «заставлял меня томиться, бедняжка,

Когда надежда была всем, что ты мог дать»?

И «Филлис, это все еще отчаяние.

Когда остается только надежда»?

Этот манерный стиль, столь дорогой сердцам людей,

От человеческой природы и от истины уходит;

Это чистейшая аффектация, словесная игра,

И Природа никогда так не говорит.

Я утверждаю, что сегодня стандарты ужасны;

390

Вкус наших отцов хоть и грубый, но гораздо более разумный.

То, что мужчины сейчас получают, доставляет мне гораздо меньше удовольствия

Чем эта старая песня, которую я сейчас процитирую:

Если бы король дал мне

Великий Париж для меня,

И сказал, что цена должна быть

Чтобы оставить мою любовь в покое,

Я бы сказал королю Анри:

Тогда верни свой великий Париж, *

Я предпочитаю свою любовь, эй-хо,

Я предпочитаю свою любовь.

400

Рифма небогатая, стиль старый и грубый,

Но разве вы не видите, что это намного лучше

Чем весь этот фальшивый трюк, пренебрегающий здравым смыслом,

И эта страсть говорит без притворства ?

Если бы король дал мне

Великий Париж для меня,

И сказал, что цена должна быть

Чтобы оставить мою любовь в покое,

Я бы сказал королю Генриху:

410

Тогда забери обратно твой великий Париж,

Я предпочитаю свою любовь, эй-хо,

Я предпочитаю свою любовь.

Вот что могло бы сказать действительно любящее сердце.

(Кому PHILINTE )

Смейтесь. Несмотря на сообразительность, которая правит сегодня,

Я оцениваю это выше цветочного шоу

Искусственных драгоценных камней, которые так нравятся мужчинам.

ORONTE. А я поддерживаю мой стих очень хорошо.

ALCESTE. Я уверен, что у вас есть причины, по которым вы должны это делать;

Но оставь мои доводы, оставь не согласиться

420

И не позволяй своим навязывать себя мне.

ORONTE. Мне достаточно, чтобы другие высоко оценили это.

ALCESTE. У них есть искусство притворяться, сэр; не I.

ORONTE. Вы, наверное, думаете, что в вас есть доля остроумия?

ALCESTE. Чтобы похвалить ваш стих, мне нужно его больше.

ORONTE. Надеюсь, я обойдусь без твоей похвалы.

ALCESTE. Надеюсь, вы правы, сэр, потому что боюсь, что должны.

ORONTE. Я хотел бы увидеть, как вы попробуете по-своему,

На ту же тему, чтобы показать, что вы могли бы сказать.

ALCESTE. Мои стихи могут быть такими же плохими, я владею,

430

Но я был бы осторожен, чтобы не сделать их известными.

ORONTE. Ваш разговор высок и могущественен, и ваши пути. . .

ALCESTE. Поищите где-нибудь в другом месте мужчину, который воспет вам хвалу.

ORONTE. Мой маленький человечек, не говори со мной таким тоном.

ALCESTE. Здоровяк, мой тон такой, каким должен быть.

PHILINTE (переходя между ними). Ну, господа, хватит! Прошу вас, нет!

ORONTE.Я признаю свою вину. А теперь я пойду.

От всего сердца я ваш слуга, сэр.

ALCESTE. А я, сэр, ваш покорный слуга.

Сцена 3. ФИЛИНТ, АЛКЕСТ

ФИЛИНТ. Ну вот и ты! Понимаете? Откровенно говоря,

440

Просто отметьте, в какой ужасный беспорядок вы попали;

Стремление Оронте к похвале было очевидным. . .

ALCESTE. Не разговаривай со мной.

ФИЛИНТЕ.

Но. . .

ALCESTE.

Финис между нами.

ФИЛИНТЕ. Вы тоже . . .

ALCESTE.

Оставь меня.

ФИЛИНТЕ.

Если. . .

ALCESTE.

Ни слова.

ФИЛИНТЕ. Но что! . . .

ALCESTE.

Я глухой.

ФИЛИНТЕ.

Но. . .

ALCESTE.

Подробнее?

ФИЛИНТЕ.

Это абсурд.

ALCESTE. О Боже! У меня было достаточно. Уходи с собой.

ФИЛИНТЕ. Вы не это имеете в виду. Куда вы идете, я тоже иду.

АКТ II

Сцена 1. АЛКЕСТ, СЕЛИМОН

АЛКЕСТ. Мадам, можно мне говорить откровенно и кратко?

Ваше поведение меня немало огорчает;

Это вызывает слишком много желчи в моем сердце,

450

И я вижу, что нам придется расстаться.

Я должен сказать вам это для совести:

Рано или поздно мы обязательно сломаемся.

Тысяча обещаний противного

Я мог бы дать, но не мог гарантировать.

CÉLIMÈNE. Действительно, ваше желание вернуть меня домой было добрым,

Вы имели в виду, когда ругали меня.

ALCESTE. Я не ругаю; но что меня беспокоит,

Мадам, что первый встречный пробирается

В ваше сердце? Вы обижены женихами;

460

И я не вижу этого без сожаления.

CÉLIMÈNE. Вы обвиняете меня в моих женихах, я вижу.

Могу ли я предотвратить то, что я нравлюсь людям?

И когда они попытаются навестить меня, несомненно

Я должен взять палку и выгнать их?

ALCESTE.Я предлагаю не палку, мадам,

Просто сердце, которое труднее поразить.

Я знаю, что везде вы накладываете заклинание;

Но те, кого привлекают ваши глаза, приветствуют вас слишком хорошо;

Ваша милость ко всем, кто отдаст свое оружие

470

Завершает завоевательное действие ваших чар.

Сверхблестящие надежды, которые вы пробуждаете

Окружите вас этими женихами и их клятвами;

Если бы только ваше покорность было менее велико,

Эта вздыхающая толпа наконец исчезла бы.

Но каким заклинанием, мадам, если я могу знать,

Ваш Clitandre умудряется доставить вам такое удовольствие?

В достоинстве и достоинствах он настолько велик

Что вы должны почтить его своим уважением?

У него очень длинный ноготь на мизинце:

480

Вот почему вы так сильно к нему относитесь?

Его светлый парик, оказывающий такое большое влияние

В обществе завоевал ваше уважение?

Вы любите его за оборки на коленях?

Или его многочисленные ленточки понравятся?

Очарование его огромных немецких штанов

Что, пока он играет раба, твоя душа завораживает?

Это его смех и его голос фальцетом

Что делает его поклонником вашего выбора?

CÉLIMÈNE.Обижаться на него — самое несправедливое!

490

Вы знаете, почему я должен обращаться с ним осторожно,

И что он обещал поддержку своих многочисленных друзей

Чтобы помочь мне, когда мой иск дойдет до суда.

ALCESTE. Тогда сними свой костюм как можно храбрее,

И не юморите этого оскорбительного человека.

CÉLIMÈNE. Да ведь все возбуждают вашу ревность.

ALCESTE. Вы так радушно всех приветствуете.

CÉLIMÈNE. Но это должно успокоить ваш тревожный ум:

Все, кто ищут, находят то же самое уступчивость;

И поводов для недовольства было бы больше

500

Если бы получатель был только один.

ALCESTE. Но я, мадам, в чьей ревности вы вините,

В чем мое отношение не то же самое?

CÉLIMÈNE. Знание того, что вас любят, отличает вас.

ALCESTE. Как я могу доказать это своему пылающему сердцу?

CÉLIMÈNE. Сказать то, что я сказал, требует платы;

Думаю, такого признания должно хватить.

ALCESTE. Но как я могу быть уверен, что даже тогда,

Вы не говорите то же самое другим мужчинам?

CÉLIMÈNE. Мой! Это очаровательный способ заплатить вашему суду,

510

И это заставляет меня казаться симпатичным!

Что ж, чтобы не дать вам больше поводов для вздохов,

Все, что я сказал, я здесь и сейчас отрицаю.

Нет никакого обмана, чтобы бояться

Кроме своего собственного.

ALCESTE.

Господи! И я все еще люблю!

Если бы я только мог вернуть свое сердце, я бы благословил

Небеса наверху за такое редкое счастье!

Я стараюсь изо всех сил — и этого я не скрываю —

Чтобы сломать жестокую привязанность, которую я чувствую;

Но я напрасно трудился, и теперь я знаю

520

Что я так люблю тебя за свои грехи.

CÉLIMÈNE.Это правда, твоей любви ко мне нет равных.

ALCESTE. Да, в этом отношении я брошу вызов кому угодно.

Моя любовь не верится, мадам; Я говорю

Никто никогда так не любил.

CÉLIMÈNE. Действительно, ваш путь нов, и ваша цель;

Единственный знак твоей любви — это вина;

Ваш пыл проявляется в гневной речи,

И никогда не было любви так быстро проповедовать.

ALCESTE. Это зависит от вас.

530

Давайте прекратим ссоры, прошу вас,

Тогда говорите с открытым сердцем и начинайте. . .

Сцена 2. СЕЛИМОН, АЛКЕСТ, БАСК

СЕЛИМОН. Что это?

BASQUE.

Это Акасте.

CÉLIMÈNE.

Ну, покажите его.

ALCESTE. Какие? Разве нельзя разговаривать с тобой наедине?

Должны ли вы всегда приветствовать всех?

И разве вы не можете хоть на мгновение медведь

Чтобы звонящий сказал, что вас нет?

CÉLIMÈNE.Вы бы мне тоже с ним поссорились?

ALCESTE. Я не могу вынести некоторых ваших любезностей.

CÉLIMÈNE. Этот человек будет затаить злобу вечно,

540

Если бы он знал, я нахожу его вид скучным.

ALCESTE. И почему это должно заставить вас действовать?

CÉLIMÈNE. Небеса! Влияние — важный факт.

Не знаю почему, но люди его типа

Могут громко и что важно говорить в суде.

Они активно участвуют в каждом интервью;

Они не могут помочь, но могут навредить вам;

И даже если у вас нет других помощников,

Не ссорьтесь с этими людьми, которые любят кричать.

ALCESTE. Независимо от того, какова причина или основание,

550

Вы найдете причину принять человечество;

И меры предосторожности, которые вы принимаете, вынуждены. . .

Сцена 3. БАСКА, АЛКЕСТ, СЕЛИМОН

БАСКЕТ. Мадам, вот и Клитандра.

ALCESTE (показывает, что он хочет уйти).

Конечно.

CÉLIMÈNE. Куда ты направляешься?

ALCESTE.

Уход.

CÉLIMÈNE.

Остаться.

ALCESTE.

Зачем?

CÉLIMÈNE. Оставайся здесь.

ALCESTE.

Не могу.

CÉLIMÈNE.

Я хочу, чтобы вы это сделали.

ALCESTE.

Не более.

Эти разговоры утомляют меня неизлечимо;

Это слишком много, чтобы меня вынести.

CÉLIMÈNE. Ты останешься, ты останешься.

ALCESTE.

Не может быть.

CÉLIMÈNE. Хорошо, тогда иди; со мной все в порядке.

Сцена 4. ЭЛИАНТ, ФИЛИНТ, АКАСТ, КЛИТАНДР, АЛКЕСТ, СЕЛИМОН, БАСК

ЭЛИАНТ. Вот два маркиза, которые пришли позвонить.

Были ли они объявлены?

CÉLIMÈNE.

560

Действительно. (К BASQUE ) Принесите стулья для всех.

(Кому ALCESTE ) Вы еще не ушли?

ALCESTE.

Нет, мадам. Я требую

, чтобы вы заявили всем, где вы стоите.

CÉLIMÈNE.Ой, тише.

ALCESTE.

Вы должны объясниться сегодня.

CÉLIMÈNE. Вы безумец.

ALCESTE.

Нет. Вы должны сказать свое слово.

CÉLIMÈNE. Ах!

ALCESTE.

Решай.

CÉLIMÈNE.

Думаю, вы шутите.

ALCESTE. Нет, вы должны выбрать ; это сомнение слишком раздражающее.

КЛИТАНДР. Мое слово! Я только что приехал с Королевской дамбы,

, где Клеонт играл дурака на всеобщее обозрение.

Неужели у него нет друга, который мог бы с любезным тактом

570

Научить его основам действовать?

CÉLIMÈNE. Действительно, в общественной жизни мужчина идиот;

Его манеры сразу поражают все глаза;

И когда вы увидите его позже, еще раз,

Вы найдете его более фантастическим, чем раньше.

ACASTE. Говоря о фантастических персонажах,

Я только что пережил величайшую скуку из всех:

Деймон, болтун, оставил меня, с вашего позволения,

Один час на жарком солнце без отсрочки.

CÉLIMÈNE. Да, его странная мания рассуждать

580

заставляет его говорить и никогда не говорить ни слова;

Его беседы в безвестности изобилуют,

И все, что вы слушаете, это просто звуки.

ÉLIANTE (до PHILINTE ) . Неплохой дебют. Скоро вся нация

окажется в опасности уничтожения.

КЛИТАНДР. Знаете, Тиманте — настоящий персонаж.

CÉLIMÈNE. Загадочный человек с головы до ног,

Кто отвлеченно смотрит на вас,

Ничего не делает, но всегда занят.

Гримасы придают важность каждому слову;

590

Его высокая значимость делает его абсурдным;

Он прерывает ваш разговор, для секретов,

Чтобы шептать секрет, не имеющий значения;

Ему нет равных в мелочах;

Даже «Добрый день» он шепчет тебе на ухо.

ACASTE. Жеральд, мадам?

CÉLIMÈNE.

Он рассказывает утомительную историю.

Все, кроме великих аристократов, вне черты;

Он смешивается с теми, кто находится на самой высокой ноте,

И никого, кроме герцога или принцессы, он не цитирует.

Он помешан на звании; его монологи

600

Это все лошади, повозки и собаки;

Он использует tu в разговоре с великими,

И кажется, что Monsieur * устарел.

КЛИТАНДР. Говорят, Белиза ценит его заслуги.

CÉLIMÈNE. Как суха она в разговорах и нищета духом!

Я нахожу пыткой услышать ее звонок:

Вы стараетесь хоть что-нибудь сказать,

И бесплодие ее выражения

Каждый момент убивает разговор.

Напрасно ее глупое молчание аннулировать,

610

Вы пробуете каждую банальность, какой бы скучной она ни была:

Солнечная или дождливая погода, жара или мороз

Это темы, которые вы быстро исчерпываете;

Тем временем ее визит, истощающий все ваши силы,

Тянется и продолжается ужасающе долго;

Вы спрашиваете время, вы зеваете и зеваете, а нет:

Она сидит как бревно и не пойдет.

ACASTE. А что с Адрасте?

CÉLIMÈNE.

Ах, какая колоссальная гордость!

Его любовь к себе раздула его внутри,

В суде он пренебрегает должным вниманием,

620

Так что ругать это — его занятие;

Никаких постов или бенефисов никому не идет,

Но это, по его мнению, несправедливость уже совершена.

КЛИТАНДР. Каким будет твой приговор молодому Клеону?

Он развлекает лучшее общество.

CÉLIMÈNE. У него есть очень способный повар;

И то, что они приходят в гости, — это его стол.

ÉLIANTE. Он не подает вам ничего, кроме лучшей еды.

CÉLIMÈNE. Он тоже служит себе, и это не очень хорошо:

Его глупый человек — жалкое блюдо

630

Это портит вкус птицы, жаркого и рыбы.

ФИЛИНТЕ. Некоторые думают, что Дамис, его дядя, в порядке.

Что скажешь?

CÉLIMÈNE.

Он мой друг.

ФИЛИНТЕ. Должен признать, он кажется порядочным человеком.

CÉLIMÈNE.Да, но он слишком старается быть остроумием;

Он говорит так неестественно, что вы всегда знаете

Что он заранее продумывает bon mot.

Так как он решил быть умным,

Он ничем не наслаждается;

Во всем написанном он находит только изъяны,

640

И думает, что ум запрещает аплодисменты,

Эта критика — признак обучения,

Наслаждение только для непонятливых,

И чтобы хмуриться на любую книгу это новый

Ставит его на первое место среди немногих счастливых;

Он снисходительно смотрит на обычный разговор.

Это слишком банально для его внимания;

Скрестив руки, высоко над толпой,

Он с жалостью смотрит вниз на наш лепет.

ACASTE. Дамм, мадам, это совершенно верно.

650

КЛИТАНДР. Никто не может изобразить такого человека, как ты.

ALCESTE. Правильно, мои любезные друзья, будьте сильны, никого не жалейте,

Бей сильно и занимайся спортом со всеми;

Тем не менее, когда одна из этих жертв появляется в поле зрения,

Ваша поспешность при встрече с ним очень вежливая,

И поцелуем и предложением руки,

Вы демонстрируете, что вы в его распоряжении.

КЛИТАНДР. Но зачем нас винить? Если сказанное вас оскорбляет,

‘Это ваше возражение к мадам.

ALCESTE. Ей-богу, нет! Это вам; твой ласковый смех

660

Дает ей остроумие только аплодисменты, которые ей нужны.

Ее склонность к убийствам персонажей

Постоянно питается вашей лести;

К сатире у нее было бы меньше аппетита

Если бы ее не всегда встречали с восторгом.

Таким образом, льстецы заслуживают наших главных нападок.

Для того, чтобы привести людей ко многим ошибкам.

ФИЛИНТЕ. Но почему так рвутся отстаивать имя

Тех, в кого ты проклинаешь то, в чем виноваты мы?

CÉLIMÈNE. Разве вы не понимаете, он, должно быть, против вас?

670

Вы бы заставили его принять общее мнение,

И не показывать в каждой компании

Его посланный небесами дар за то, что он противоречит?

Чужие идеи он не допускает;

Он всегда должен придерживаться противоположного мнения;

Он бы побоялся, что он обычный человек.

Если бы он согласился с любым мужчиной или женщиной.

Для него противоречие предлагает такие чары,

Против себя он часто поворачивает руки;

И если другой человек будет защищать свои взгляды,

680

Он будет бороться с ними до победного конца.

ALCESTE. С вами смеются, мадам; Вы выиграли.

Иди и высмеивай меня; получайте удовольствие.

ФИЛИНТЕ. Но верно также и то, что у вас есть способ

возражать против того, что говорят люди;

И той вашей злобы, в которой вы сами признаетесь,

Ни аплодисментов, ни порицания не допустят.

ALCESTE. О Господи! Это потому, что мужчины никогда не бывают правыми;

Это всегда время нашей злости;

Я вижу их по всем вопросам, во всех отношениях,

690

Быстро, с опрометчивым осуждением и несвоевременной похвалой.

CÉLIMÈNE. Но . . .

ALCESTE.

Нет, мадам, вы должны научиться, хотя это убьет меня,

С каким отвращением меня наполняют некоторые из ваших удовольствий,

И что я считаю этих людей виноватыми

Кто порождает ошибки, которые наносят ущерб вашему доброму имени .

КЛИТАНДР. Что до меня, я не знаю; но я сказал

Что до сих пор я не нашел в ней вины.

ACASTE. Ее очарование и грация очевидны для меня;

Но никаких недостатков, боюсь, я не вижу.

ALCESTE. Я их всех вижу; она знает, как я себя чувствую;

700

Я не скрываю своего неодобрения.

Любовь и лестность — разные миры;

Наименее прощающий — самое искреннее сердце;

И я бы отослал этих мягких женихов,

Видя, что они обожают все, что я говорю,

И то, что их похвала, чрезмерно покладистая,

воодушевляет меня в моей глупости.

CÉLIMÈNE. Короче говоря, если мы оставляем это на ваше усмотрение,

Мы должны избегать всякой нежности в любви;

И любовь может найти свое истинное совершенство

710

В ограждении объектов нашей привязанности.

ÉLIANTE. Любовь склонна находить такие законы несколько суровыми,

А влюбленные всегда хвастаются своим дорогим;

Их страсть никогда не видит виноватых,

И все прекрасно в их пламени:

Они находят совершенство в каждом ее недостатке,

И говорят о ней с эвфемистическим трепетом.

Бледный — самый белый жасмин;

Ужасная смуглая — милая брюнетка;

Худая девочка гибкая и свободная;

720

Толстая держится с величием;

Безвкусица, которая тоже плохо одарена,

Становится беззаботной и небрежной красавицей;

Великанша — божество;

Карлик, воплощение небес;

С принцессами гордая может состязаться;

У хитрого есть смекалка; унылый сладок;

Очаровательно жизнерадостная неутомимая болтунья,

Немая девушка, скромная, женственная и милосердная.

Таким образом, всякий мужчина, любящий вне всякого сравнения

730

Любит даже недостатки своей прекрасной дамы.

ALCESTE. И я, со своей стороны, утверждаю. . .

CÉLIMÈNE.

Давайте закончим этот разговор

И выйдем на улицу, чтобы немного прогуляться.

Что? Вы уезжаете, господа?

КЛИТАНДР и АКАСТА.

Нет, мадам, нет.

ALCESTE. Вы, конечно, боитесь, что они могут уйти.

Уходите, когда хотите, господа; но предупреждаю,

Я не уйду отсюда, пока ты не покинешь.

ACASTE. Если только мадам немного не устала,

Моё присутствие нигде не требуется.

КЛИТАНДР. Я должен пойти позже к Королевскому дивану,

740

Но до тех пор я вполне свободен сегодня.

CÉLIMÈNE. Вы, конечно, шутите.

ALCESTE.

Нет. Мне нужно знать

Хотите ли вы, чтобы они или я ушли.

Сцена 5. БАСКЕТ, АЛКЕСТ, СЕЛИМОН, ЭЛИАНТ, АКАСТ, ФИЛИНТ, КЛИТАНДР

БАСКЕТ.Сэр, в холле

вас ждет человек, который говорит, что его дела не дождутся.

ALCESTE. Скажи ему, что у меня нет такого дела.

BASQUE. У него форма, отличный фрак

Со складками и большим количеством золота.

CÉLIMÈNE.

Пожалуйста, пойдите и посмотрите,

Или впустите его.

ALCESTE (к ОФИЦЕРУ ).

Что ты хочешь от меня?

Войдите, сэр.

Сцена 6. ОФИЦЕР, АЛКЕСТ, СЕЛИМОН, ЭЛИАНТ, АКАСТ, ФИЛИНТ, КЛИТАНДР

ОФИЦЕР.

Сэр, я хочу поговорить с вами.

750

ALCESTE. Вы можете говорить, сэр; пусть ваши новости будут услышаны.

ОФИЦЕР. Маршалы, сэр, приказали мне сказать

Вы должны немедленно явиться к ним.

ALCESTE. Кто я, сэр?

ОФИЦЕР.

Ты сам.

ALCESTE.

Что им нужно?

ФИЛИНТЕ. Это нелепый бизнес с Оронте.

CÉLIMÈNE. Как это?

ФИЛИНТЕ.

Они собираются взять меч

Над каким-то стихом, который наскучил Альцесту.

Маршалы, конечно, хотят закрыть дело.

ALCESTE. Они никогда не заставят меня отступить и льстить.

ФИЛИНТЕ. Вы должны будете выполнять приказы; пошли, пошли.

760

ALCESTE. Что они могут примирить, я хотел бы знать?

Должен ли я теперь, после всего, что произошло,

быть наконец приговорен к восхищению его стихами?

Я ни слова не беру обратно.

Думаю, они плохие.

ФИЛИНТЕ.

Но с более спокойной головой. . .

ALCESTE. Я не отступлюсь; его стих — позор.

ФИЛИНТЕ. Непримиримость, подобная вашей, неуместна.

Давай.

ALCESTE.

Пойду; но я не откажусь от ответа

Я уже сказал одно.

ФИЛИНТЕ.

Пойдем, поехали.

ALCESTE. Если у меня нет прямого приказа Царя

770

Мне нравятся эти стихи, я выступаю.

Что они плохие, в этом я никогда не сомневаюсь,

И что их автор заслуживает недоумения.

( CLITANDRE и ACASTE, смеющимся)

Ей-богу! Господа, я никогда толком не знал

Я был таким забавным.

CÉLIMÈNE.

Пойдемте с вами.

Иди туда, куда нужно.

ALCESTE.

Я иду, мадам, но прямо

Я вернусь, чтобы уладить наши дебаты.

ACT III

Сцена 1.КЛИТАНДР, ACASTE

КЛИТАНДР. Вы светитесь удовлетворением, дорогой маркиз:

Вы свободны от забот и полны ликования.

Но думаете ли вы, что видите вещи правильно?

780

Воспользовавшись таким случаем для удовольствия?

ACASTE. Мое слово! Когда я смотрю на себя, я нахожу

Нет причин для уныния.

Я богат, я молод, из семьи

С некоторой претензией на дворянство;

И благодаря званию, которое соответствует моему состоянию,

При дворе я могу стремиться к высокому положению.

За смелость, чем мы все должны восхищаться,

‘Известно, что я прошел испытания под огнем,

И дело чести недавно

790

Показал мою силу и храбрость.

У меня достаточный ум, мой вкус проницательный,

Судить и лечить все предметы, не обучаясь;

Когда показывают новую пьесу (которую я обожаю),

Сидеть на сцене, показывать мои знания,

Определить ее успех и остановить показ

Когда любой отрывок заслуживает моего «Браво!»

У меня хороший внешний вид, довольно шикарный;

У меня прекрасные зубы, элегантное телосложение.

А что касается одежды, не говоря уже о тщеславии,

800

Вряд ли можно отрицать мое величие.

Я не мог просить большего внимания; Кажется,

Чтобы снискать дамскую любовь, уважение короля.

При всем этом, дорогой маркиз, я действительно верю

, что ни у кого нигде нет причин печалиться.

КЛИТАНДР. Когда в другом месте вам предстают легкие завоевания,

Зачем задерживаться здесь и издавать бесполезные вздохи?

ACASTE. Я? Честное слово, я не из тех, кто терпит

Классный прием с ярмарки дам.

Это для вульгарных мужчин, неотесанных в одежде,

810

Гореть за красавиц, которые не соглашаются,

Сосна у их ног, терпеть их холодное пренебрежение,

Искать поддержки у вздохов и слез — тщетно ,

И стараемся побеждать

В чем же отказано в их мизерном качестве.

Но людей моего класса не заставляют тосковать

Ни по кому, маркиз, без возврата.

Как ни прекрасны девушки, как ни хороши,

Я думаю, слава богу, мы тоже стоим своей цены;

Если они потребуют сердце такого, как я,

820

Они должны разумно заплатить надлежащую плату;

И было бы не более чем справедливо, если бы они

встретили каждую нашу увертюру на полпути.

КЛИТАНДР. Значит, вам, маркиз, нравятся перспективы здесь?

ACASTE. Они предлагают мне, маркиз, хороший повод для аплодисментов.

КЛИТАНДР. Поверьте, оставьте эти фантазии позади;

Дорогой парень, твое самообманание делает тебя слепым.

ACASTE. Конечно, заблуждение делает меня слепым; о да.

КЛИТАНДР. Но что гарантирует вам такое счастье?

ACASTE. Заблуждение.

КЛИТАНДР.

Есть ли у вас основания для уверенности?

ACASTE.Я слепой.

830

КЛИТАНДР.

Что составляет ваши доказательства?

ACASTE. Говорю вам, я ошибаюсь.

КЛИТАНДР.

Ну что ж.

Получил какой-то секретный обет от Селимен?

ACASTE. Нет, со мной плохо обращаются.

КЛИТАНДР.

Подскажите, пожалуйста.

ACASTE. Ничего, кроме пренебрежения.

КЛИТАНДР.

Перемирие на любезности;

Скажите, что заставляет вас возлагать такие большие надежды.

ACASTE. Тебе повезло, и я могу только вздохнуть.

Так велико ее отвращение к моим путям

Что я в один прекрасный день повешусь.

КЛИТАНДР. Давай, маркиз, чтобы уладить наше соперничество,

840

Согласимся в одном, ты и я:

Если кто-то может без сомнения доказать

Что в ее сердце он был выделен,

Другой должен признать поражение и уступить,

Оставив победителя хозяином поля.

ACASTE. Мое слово! Ваше представление соответствует моему намерению;

Я согласен всем сердцем и душой.

Но тише!

Сцена 2. СЕЛИМОН, АКАСТ, КЛИТАНДР

СЕЛИМОН. Все еще здесь?

КЛИТАНДР.

Любовь нас не отпустит.

Мизантроп и другие персонажи пьес

Эти заметки были предоставлены членами сообщества GradeSaver. Мы благодарны за их вклад и призываем вас сделать свой собственный.

Альцесте — главный герой пьесы.Он человек, ненавидящий всех людей, человеконенавистник. Он ненавидит их за достоинства и недостатки, за достоинства и недостатки. Алкесте умен, можно сказать, даже гениален, он мог бы добиться больших успехов при дворе, но он не хочет ни того, ни другого. Он говорит все, что думает, не приукрашивает свою речь комплиментами или лестью. Он влюблен в Селимен, девушку, у которой много поклонников. Несмотря на то, что он очень ее любит, он презирает ее за нежность со всеми, за то, что она должна быть объектом восхищения.Альцеста ненавидит ее, как и всех людей, за недостаток искренности. Его мечта — жить вдали от человечества, и в самом конце, когда он разочаровался в своей любви к Селимен, он действительно уходит.

Филинт — лучший друг Альцеста, но он полная противоположность своему другу. Он думает, что у всех людей наверняка есть недостатки, но есть много добродетелей, достойных уважения. И если бы не эти недостатки, все эти положительные характеристики не были бы оценены по достоинству.Он действительно любит своего друга и желает ему всего наилучшего, но не может согласиться с ним в его ненависти ко всему человечеству. Филинт вежлив и вежлив.

Оронте — молодой человек, хорошо известный при дворе, где все слушают его советы, даже сам король. Он один из поклонников Селимен и начинающий писатель. Когда он встречает Альцесте, он проявляет к нему уважение и желает подружиться. Он предлагает Алькесту послушать его сонет, но Алькест считает его недостойным и рекомендует молодому писателю перестать рифмовать.Оронте действительно оскорбляют такие комментарии, и они становятся врагами.

Селимен — молодая женщина двадцати лет, очень красивая. У него много поклонников, и он всегда старается быть вежливым с каждой из них. Когда они приходят к ней в гости, все, что они делают, — это сидят и обсуждают всех, кого они знают, а она проявляет крайнюю проницательность, замечает недостатки людей и не стесняется раскрывать их своим собеседникам. В конце концов, это оборачивается против нее и вызывает множество слухов.Она не искренний человек.

Акасте — один из ее поклонников, он — маркиз при дворе. Он всегда появляется с Клитандре. Они договорились, что, если Селимен выберет одного из них, другой отступит.

Клитандр — тоже маркиз при дворе, друг Акасте. Ему очень нравится Селимен, и он хочет, чтобы она выбрала его.

Арсин — подруга Селимен. Когда она приходит, она рассказывает своему хорошему другу обо всех слухах, которые ходят по городу о легкомыслии Селимен.Селимен, в свою очередь, просит Арсиною позаботиться о себе, так как о ней тоже ходят слухи. Они продолжают рассказывать друг другу все гадости, но под маской доброго желания, как будто желают друг другу только самого лучшего и делают это из своей дружбы. Арсиноя действительно ревнует к Селимен, так как в глубине души она испытывает теплые чувства к Альцесте. Она даже прибегает к мошенничеству и дает Альцесте письмо с выражением любви, которое, по ее словам, Селимен написала Оронту. Арсиноя подлая и презренная.

Элианте — двоюродный брат Селимен. Еще она считает Альцесту очень приятным и достойным молодым человеком, но она не берет на себя никаких бесчестных поступков, она просто желает ему счастья даже с таким человеком, как Селимен.