Счастье это в философии: Счастье | Понятия и категории

Счастье как философская категория в работах античных философов Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ И ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ВЫСШЕГО ТЕХНИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ

УДК 316

О. В. Каштанова

СЧАСТЬЕ КАК ФИЛОСОФСКАЯ КАТЕГОРИЯ В РАБОТАХ АНТИЧНЫХ ФИЛОСОФОВ

Ключевые слова: человеческие взаимоотношения, этика, духовность, чувства, счастье, одиночество.

Статья посвящена философскому осмыслению категории счастья. Сделана попытка ответить на вопрос о том, в чем заключается хорошая жизнь и к чему человеку следует стремиться в первую очередь. Проанализированы возможные причины осознанного или неосознанного воспроизведения человеком траектории своего жизненного пути, движение по которому способно привести его к счастливой жизни.

Keywords: human relations, ethics, spirituality, emotions, happiness, loneliness.

The article is devoted to philosophical reflection on the category of happiness. Attempts to answer the question of what is the good life, and what a person should strive for in the first place. The possible causes of conscious or unconscious person playing the trajectory of his career, the movement to which it can lead to a happy life.

Каждый из нас хотя бы раз в жизни задумывался о счастье. Представление о нем и способы его достижения у каждого свои. Для одного счастье -достижение желаемого благополучия, для другого -близость и радость встреч, осознание нужности и востребованности, для третьего — полнота и осмысленность собственной жизни. Счастье — есть некий идеал, реализованный в чем-то конкретном. Оно есть благо, необходимость которого признают все. Именно поэтому человек осознанно или неосознанно воспроизводит своеобразную траекторию жизненного пути, движение по которому способно привести его к его счастливой жизни. В зависимости от того, как он понимает назначение и смысл собственной жизни, происходит и понимание им счастья.

Согласно философскому энциклопедическому словарю, счастье — понятие морального сознания, обозначающее такое состояние человека, которое соответствует наибольшей внутренней удовлетворённости условиями своего бытия, полноте и осмысленности жизни, осуществлению своего человеческого назначения [12;667-669].

Вопрос о счастье — вопрос, прежде всего о том, в чем заключается хорошая жизнь и к чему человеку следует стремиться в первую очередь [2].

Как философская категория счастье представлено в работах философов разных периодов истории. Нас же интересует только античный период.

Древние трактаты выстроены в виде диалогов между философом с простолюдином, в которых дается разное понимание счастья мудрецом и человеком из массы, из толпы.

В античных текстах счастьем называется высшее состояние радости, удовлетворение сильного желания, радости достижения заветной цели.

Счастье понимается по-разному в силу различия желаний и целей людей. Другими словами, мнений о счастье в произведениях античных авторов можно встретить столько, сколько и людей, пишущих и думающих об этом предмете.

Часто эти мнения наивны, но вполне по-человечески понятны и современным людям, ибо

кто не хочет быть счастлив. Стремление к исполнению желаний, к покою, радости и благополучию понятно всем и без слов.

Но вот как быть с этическими нормами.

И здесь через противопоставления и столкновения философы подробно рассматривают пары: счастье и судьба, счастье и удовольствие, счастье и власть.

И, как правило, в процессе своих рассуждений мудрецы приходят к парадоксу. Счастье и несчастье — соседи, две стороны одной медали.

В то время философами выдвигалась идея освобождения человека от власти внешнего мира и не включенность его в общественное целое. Такова была в значительной мере идея гедонистов и эвде-монистов, стоиков, эпикурейцев, а также киников.

Кратко рассмотрим учение и историю гедонизма.

В античности сложились два разных типа гедонизма. Автором одного был Аристипп, другого — Эпикур. Это были два полюса, между которыми прошла история гедонизма.

Водораздел проходил в двух измерениях. Были различия практического характера и различия между эгоистическим и неэгоистическим пониманием гедонизма.

Суть различий практического характера заключалась в следующем: удовольствие является единственным благом, но вот стоит пользоваться каждым удовольствием, которое возможно получить, или следует считаться с последствиями и выбирать только те удовольствия, которые не влекут за собой неприятностей.

Гедонистическая позиция, сформулированная Аристиппом, в качестве первоосновы сущего ставила принцип приоритета плотских удовольствий над всеми другими [1;209]. Последние в данном случае считались высшим благом и смыслом жизни. Их максимальное достижение и есть счастье, к которому необходимо стремиться.

Философ считал единственным благом только собственное, физическое, преходящее удовольствие независимо от того, что его вызвало.

Жизненные правила Аристиппа состоят в том, что необходимо заботиться только о том, чтобы как можно больше познавать удовольствия. Поскольку «удовольствие отличается от другого удовольствия только тем, что одно приятнее другого», то нет удовольствий низшего или высшего порядка. Ничто не способно сдержать человека в его стремлении к удовольствию. Все, что вне его, оставляет человека равнодушным. Поэтому по Аристиппу жизнь могла бы быть очень простой: наслаждайся сегодняшним днем, используй все удовольствия, особенно физические, не беспокойся о жизни и не сдерживай себя никакими правилами.

После Аристиппа осталась школа, называемая киренской, хотя ее ученики, верные принципу гедонизма, все же не сохранили его крайней формы. Они шаг за шагом отказались от его маргинальных тезисов и сделали гедонизм более умеренным. Заменили жизненную программу по Аристиппу на программу осмысленного подбора более продолжительных и возвышенных удовольствий. Эта новая программа считается с требованиями добродетели и мудрости. Выполнение ее способно ограничить страдания и сделать жизнь более приятной.

Позднейшие представители гедонизма по Эпикуру ввели понятие пользы и понимали ее как удовольствие, гарантированное от нежелательных последствий. Так понимаемая польза дала название типу гедонизма — «утилитаризм», а термин «гедонизм» остался за типом, разработанным киренаика-ми.

Различие между эгоистическим и неэгоистическим пониманием гедонизма проявилось в его истории.

Гедонизм признает удовольствие единственным благом. Однако это может быть или только собственное удовольствие, или также удовольствие, которое познает кто-либо другой. Те, кто держался первого типа, полагали, что каждый знает лишь собственное удовольствие и только его может оценить. Сторонники второго типа, в свою очередь, считали, что если собственное удовольствие является благом, то таковым должно быть и каждое удовольствие, испытываемое другими.

Эгоистический гедонизм имеет две разновидности. Одна из них постулирует: если благом является лишь собственное удовольствие, то только о нем следует заботиться. Другая разновидность провозглашает: поскольку собственное удовольствие связано с чужим, то и о нем следует заботиться, то есть целью для нее является только собственное удовольствие, а чужое служит лишь средством.

Гедонизм древних будучи по своей сути эгоистическим исторически развивался от радикальной разновидности к умеренному типу.

Утилитарные теории являются развитием гедонистических. Гедонизм киренаиков существовал в чистом виде только в самом начале своего развития.

Например, один из представителей данной школы — Гегесий даже приходил к отрицательным результатам: удовольствие либо недостижимо, либо обманчиво, а возможно и ничтожно мало по сравнению со страданием.

Благоразумие, по мнению Гегесия, не может обеспечить счастья, потому что мы не имеем истинного познания о вещах и легко можем обманываться во всех своих расчётах. Если же счастье недостижимо, то безумно к нему стремиться. Необходимо ограничиться свободой от страдания, а это всего лучше достигается равнодушным отношением ко всему. Реагировать негодованием в ответ на чье-либо преднамеренное или непреднамеренное поведение, значит нарушать свое душевное спокойствие. Когда же невозможно достигнуть равнодушия и страдание оказывается нестерпимым, то не стоит жить.

Впоследствии Гегесия как автора труда «Смерть посредством голодания» и красноречиво доказывающего бедственность жизни и утешительность смерти, прозвали «подстрекающим к смерти».

К гедонистическим учениям стоит отнести также эвдемонизм, кинизм.

Киниками обосновывалась идея особого образа жизни человека — вне связи с обществом, налагающим на него чуждые и враждебные обязанности, а также пропаганда свободы от устоявшихся нравственных норм и добровольное одиночество.

Основатель школы Антисфен Афинский высказывался о наилучшей жизни, заключающейся в избавлении от условностей, в свободе от обладания лишним и бесполезным. Он утверждал, что для достижения блага стоит жить, сочетая в себе простоту жизни, следование собственной природе и презрение к условностям.

Счастливая жизнь, по мнению Антисфена, достигается отстраненностью от того, что не является предельно необходимым для жизни человека, способностью к независимому существованию и самоограничению.

Один из его последователей — Диоген Си-нопский — утверждал, что одинок тот, кто не свободен, поскольку именно несвобода — показатель излишней привязанности к жизни и к тем благам, которые может получить человек. Приводя себя в пример, он говорил, что его свобода — путь к счастью, которое есть состояние радости, покоя его разума и души и поэтому он не печалится о меньшем или большем. Последнее приобретает у Диогена статус своеобразной проблемы человеческого существования, поскольку люди в погоне за достатком и материальным благополучием забывают о том, что истинно может пригодиться им для счастливой жизни. Люди излишне изнежены, обременены страстями и порой чрезмерно устремлены к богатству. Они настолько привязаны к жизни и так сильно стремятся ее продлить, что своими поступками способствуют возникновению обратного эффекта: в большинстве своем они не доживают до старости, страдая многочисленными болезнями. В этом человек, по мнению Диогена, несчастнее даже животных.

Эвдемонизм также признавал стремление человека к достижению счастья в качестве основы его поведения. Счастье связывалось с обладанием добродетелью.

Эвдемонизм утверждает о счастье то, что гедонизм об удовольствии: счастье обладает большей ценностью по сравнению со всем остальным.

Однако эвдемонизм играет со значением слова «счастье». Эвдемонизм употребляет слово «счастье» в разных значениях. То слово «счастье» означает интенсивное удовольствие, то — благополучную судьба, то — совершенство человека, то -жизнь, которой он удовлетворен. И каждое значение слова «счастье» есть другая теория.

Согласно Платону, сам человек, а точнее его способ восприятия мира, сформированный под воздействием случайных или намеренно созданных обстоятельств, оказывает влияние на стиль его жизни и манеру поведения в дальнейшем. В таком случае, философ спрашивает себя, что же делает человека лучше. Ответ на поставленный вопрос Платон находит в высказываниях Сократа, утверждавшего, что человеку не следует заботиться о делах своих раньше и больше, чем о себе самом [4,70-97] в вопросе самосовершенствования. В таком случае, необходимо «выйти за пределы» рамок материальной зависимости, благополучия и комфорта и посвятить свою жизнь служению добру и справедливости. Именно в этом случае возможно достижение истинного блага, как для самого человека, так и для всего общества.

Благо, по мнению Сократа, есть то, ради чего люди совершают те или иные действия, не всегда задумываясь над тем, сделают ли они его счастливым или нет. На вопрос о том, кого следует считать счастливым, Сократ отвечает — достойного и честного, чьи помыслы и действия не являются не справедливыми, а потому и не считаются творением зла.

Характеризуя сказанное, Сократ проводит градацию счастливых людей. На высшей ее ступени стоит человек, «…душа которого не затронута злом. Далее — тот, кто терпит зло и избавляется от него и лишь потом идет тот, кто остается несправедливым и не избавляется от зла» [5, 477-575] и именно он, по мнению Сократа, самый несчастный человек на свете.

Это несчастье сравнивается с больным телом, отягощенным самыми страшными болезнями, возникающими ввиду ведения человеком неправильного образа жизни, безудержного накопления им богатств, а также с вредом от внедрения в обществе законов, лоббирующих интересы и выгоды меньшинства, расточением похвал и порицаний людям, стремлением самому быть выше и лучше других. Все это способно привести к тому, что станет еще хуже, тогда зачем, по мнению Сократа, вообще жить… «раз жизнь от этого становится непригодной.» [5, 477-575].

Что же касается одиночества, то оно, по мнению Сократа, есть неумение владеть собой, не воздержанность, а также неспособность действовать так, как велит благоразумие и справедливость. Кроме того, одинокими можно считать и тех, кто, поддаваясь стереотипам поведения и установкам «вла-

стного меньшинства», поступает «вопреки чему-либо» из-за страха оказаться не тем, кем нужно и кем тебя не ожидают увидеть. В таком случае, одиночество также есть результат противоборства сильных и слабых социальных сил, первыми из которых являются действия под влиянием неких искусственно привитых образцов поведения, вторыми — действия, диктуемые разумом. К сожалению, вторые, по мнению Сократа, являются наиболее уязвимыми.

В работах Платона одиночество представлено как следствие дисгармоничности социальных отношений, потери общественной солидарности, как зло, избавление от которого следует искать в сближении с другими для наслаждения благом дружбы и любви. Последние категории в понимании Платона [6, 81-134] — ограничитель неблаговидных поступков, разоблачение и порицание которых близкими и любящими человека людьми воспринимается тягостнее любого самого тяжелого наказания.

Платон представлял любовь как неуемное стремление к целостности и неразрывности существования мужского и женского начала. Прежде. мы были чем-то единым, а теперь из-за нашей несправедливости мы поселены богом порознь… и вынуждены находиться вне близкой связи со своей половинкой, частичкой своего «Я» и стремиться к целостности и бытийности своего существования, к тому, что сейчас мало кому удается [6, 81-134].

Для Аристотеля счастье — совершенная деятельность и добродетельное поведение, доставляющая человеку удовольствие и удовлетворение собой.

В этом смысле счастливый человек — обладатель доброго и прекрасного.

Аристотель считал, что счастье есть обладание тем, что всего ценнее. Если самое ценное -знание, то счастлив тот, у кого оно есть, если же самым ценным является деятельность, то счастлив человек деятельный. В таком случае счастье не есть только удовольствие и везение. Счастливая жизнь обычно бывает приятной и удачной. Тот, кто обладает какой-либо ценностью, доволен. Удовлетворение же естественное следствие счастья, но не как его сущность. Человек счастлив не тем, что доволен, но доволен тем, что счастлив.

Подобное понимание счастья надолго закрепилось в этических работах философов поздних периодов. В частности, все споры о счастье стали включать вопросы о благах, необходимых для счастья.

Сам Аристотель считал, что для него необходимы различные блага. Чтобы быть счастливым, человек не может быть ни слишком уродливым, ни низкого происхождения, ни слабым и больным, ни нищим, ни одиноким, лишенным семьи и друзей; только сочетание различных благ составляет основу счастья человека [7;62].

Кроме того, Аристотель, желая выразить полное счастье, дополнял его блаженством. Тех, кто достигал его, он называл «счастливыми и блаженными». В том случае, когда человека преследует злая судьба и отбирает у него внешние блага, то, даже обладая другими наивысшими благами (в слу-

чае болезни и одиночества), он не познает блаженства. Он познает первое, но не второе.

Таким образом, счастье есть совокупность благоприятной судьбы, блаженства, удовлетворения жизнью, а также обладание наивысшими благами [7;64-66].

Этика Эпикура способствует выдвижению предположения о первичности интересов человека по отношению к требованиям и нуждам общества.

Эпикур видит общество как справедливый союз людей, взаимодействующих на основе некоего договора о полезном — «с целью не вредить друг другу и не терпеть вреда» [13, 216-217]. Вообще, идея справедливости отражена у Эпикура везде, где освещаются этические вопросы. Она есть необходимый критерий достойного существования и общества в целом и отдельного человека в нем. Она — все то, что служит пользой взаимному общению людей, которые строятся исходя из субъективных желаний, соображений пользы и удовольствия.

Подобные этические вопросы отражены не только у Эпикура, но также в работах Демокрита [3,664]. Суждения последнего оказали существенное влияние на убеждения Эпикура и легли в основу его утверждений о счастье, удовольствии и справедливости.

Удовольствие для Эпикура — верный способ устранения печали и страданий — безграничное по времени и по объему, то, что способно сделать нашу жизнь совершенной даже тогда, когда нас уже нет. Оно есть начало и конец счастливой жизни. Такова приятная жизнь, рожденная не развратом и чревоугодием, а разумом, нравственностью и справедливостью, трезвым рассуждением и благоразумием, величайшим из благ, позволяющим человеку жить, как богу среди людей [15,212-216].

Также рассуждает и Демокрит, говоря о необходимом для человека: душевной радости и благом состоянии духа. Первая способна возникнуть благодаря умеренности в удовольствиях и размеренной жизни, вторая — благодаря спокойствию и равновесию, не волнуемая никакими страхами и переживаниями [3,366-378].

Счастье, по мнению Эпикура [15,208-209], есть благо, дарующее нам все необходимое. При его отсутствии человек делает все, чтобы его иметь.

Для Демокрита счастье в умеренности имеющихся благ и в спокойствии души, свободной от страхов. Оно способно возникнуть в результате разграничения и отбора радостей, что уже само по себе ценно. Ценность в редкости, что само по себе увеличивает радость и приумножает удовольствие.

Дружба важна для осознания себя счастливым человеком. Ее наличие желанно не столько при просьбе помощи, сколько в самой уверенности ее получения. Для Демокрита дружба есть единомыслие.

В поиске ответа на то, что есть чело-век[14,182-184], Эпикур приходит к следующему: человек — неразрывный союз тела и души. Душу же Эпикур понимает как некую совокупность тонких частиц, рассеянных по всему организму.

Такое представление души Эпикура берет свое начало от атомистических рассуждений Демокрита. Пример одного из таких утверждений Демокрита: душа — шарообразные атомы, вызывающие движение живых существ [3,314].

Именно душа позволяет человеку, по мнению Эпикура, эмоционально реагировать на все происходящее. Отсутствие способности чувствовать — верный признак разрушения оболочки души или рассеивания какого-то количества ее частиц. Чрезмерный страх, страдание или же «нахлынувшее» счастье также вызваны движением частиц души.

Страдание человека для Эпикура есть смятение в его душе, возникающее при переносе мифических сюжетов в настоящую жизнь, замене реальных событий вымышленными, принятии выдуманных переживаний и ощущений за истинные.

Для Демокрита источник человеческих страданий душа-копилка несчастий, со свойством накопления и выплескивания вовне разнообразных страстей.

Единственный способ избавления от страдания — размышление о причинах возникновения того или иного явления и подобающее отношение к чувствам и переживаниям как всех людей, так и отдельного человека.

Соответствующее поведение способно привести, по мнению Эпикура, к состоянию безмятежности и покоя.

Одиночество для Эпикура естественно, а иногда даже необходимо. Совместно с благоразумием и нравственным поведением оно способствует совершенствованию ума и приводит к безмятежной жизни.

В обществе одиночество — один из способов защиты себя от недружественных нападок других людей, отчуждающих все, что отклоняется от принятой «нормы».

Так, Эпикур утверждает, что люди, все время близко соприкасаясь со своими собственными добродетелями, к подобным себе относятся хорошо, а на все, что не таково, смотрят, как на чуждое [16,209].

Для Демокрита одиночество неприемлемо. Общество возникло ввиду осознанной необходимости оказания помощи людьми друг другу. Другой вопрос, что общество, в процессе исторического развития изменяясь, способно породить одиночество — как форму ухода от пороков, нахождения иного пути к обретению добродетели [3,351-352].

Римские философы стоики считали, что истинным смыслом человеческого существования является поиск пути к добродетельной жизни через познание самого себя и своих взаимоотношений с другими.

По мнению Сенеки [8,40-64] человек должен приобретать необходимую систему знаний и навыков на протяжении всей жизни. Однако большинство людей вопреки здравому смыслу, во-первых, предпочитают принимать что-либо на веру и не рассуждать. О собственной жизни у них нет суждений, только чье-либо поведение, принимаемое ими за образец. Если же какой-то человек все же

осмелится выделиться из толпы, стать заметным благодаря чему-либо, он тут же становится объектом для порицания и насмешек.

Во-вторых, люди привыкли доверять первому встречному самое сокровенное, лишь бы он слушал. Либо не верить никому, даже самым близким или самому себе. И те и другие стараются избежать одиночества. Первые оптимистичны. Они ищут возможность для сближения, доверяя всем, как себе. Пессимизм вторых основан на страхе одиночества и единения с собой [9,9-12].

В- третьих, люди боятся и надеются, предвосхищают и тревожатся одновременно. Люди не умеют адекватно воспринимать настоящее, а также сопоставлять прошлое и будущее, боятся всего, что могло бы и не могло случиться.

В- четвертых, они возводят ореол вокруг материального благополучия, достатка и обесценивают себя на его фоне. Подобные действия наносят наибольший урон и способны довести до безумия тогда, когда мысли человека направлены на размышления о возможной утрате достатка. В таком случае, жизнь для него — постоянная гонка за средствами к жизни вместо нее самой. Он безуспешно спешит догнать то, что ускользает от него, откладывает жизнь в надежде вернуться к намеченному ее отрезку и прожить достойно.

В- пятых, люди воспринимают жизнь по-разному.

Сенека[10,16-40] убежден, что для одних она слишком коротка, чтобы что-то в ней успеть. Они проживают ее в надежде на полезность для других, тем самым без малейших колебаний жертвуют ей, не осознавая всей ценности своего пребывания на земле. Они растворены в желаниях и прихоти других, страшатся своего одиночества и готовы обменять жизнь на мнимый союз с другими. Такие люди сами с собой ни минуты побыть не в силах.

Другие, наоборот, оставив все и поднявшись выше людских предрассудков, тратят все отпущенное им время на свободу и независимость. Они легко жертвуют связями и близостью в обмен на возможность уединиться и посвятить свободное время тому, чтобы «научиться жить».

Третьи, напротив, овладевают мастерством приспособления к социальной среде настолько, что порой не отличить истинность и искренность их поступков и речей от ложных. Ими движет неоспоримое желание забраться и закрепиться на определенном пьедестале для приобретения желаемого статуса и роли.

Таким образом, одиночество человека, по мнению Сенеки, есть некая обедненность его внутреннего мира, в котором пороки, главенствуя над ним, провозглашают верховенство страстей и отчуждение от истинного блага — самого себя.

Другой представитель философии стоиков, Марк Аврелий, вводит понятие «единое Целое». Он описывает его как общее руководящее начало, элементы которого расположены в определенном порядке, взаимосвязаны и следуют друг за другом.

Движение внутри Целого — бесконечный, непрерывный поток сменяющих друг друга событий

по определенному кем-то заданному кругу. Все имеет свое начало и свой конец.

Человек — часть Целого и все, что не делает его худшим, чем он есть, не делает худшей и его жизнь и не вредит ни внешней, ни внутренней стороне его существа [11,18].

Его жизнь — ничтожный миг, на протяжении которого все его страдания и переживания предстают как непременный источник движения и развития. То, что он получает и чего лишается, не зависит от его личностных характеристик. Все случающееся с ним заранее предназначено ему, и он не в силах этому помешать. Он способен либо стойко перебороть, либо погибнуть вместе с предназначенным.

Взаимоотношения человека с обществом строятся на принятии или непринятии идеологии совместной жизни и общей деятельности. Поскольку все люди рождаются друг для друга и умирают для того, чтобы освободить место другим, одиночество противоестественно. Человек как частичка общества не способен выйти за его пределы без необратимых для него последствий. Отдаление от одного есть отвержение всего общества. Это есть измена своему назначению и верная гибель. Повторное воссоединение возможно, но восстановить былые отношения и былую связь не реально. Это будут уже иные, качественно новые отношения. Другое дело уединение«в себе». Оно есть путь к самосовершенствованию и душевной благоустроенности [11,16-22].

Исследуя природу происходящего отвержения общества, Марк Аврелий приходит к следующим выводам.

Отчуждение происходит вследствие непримиримости к действиям других, совершаемым ими по неведению и заблуждению. Только ответные благие поступки и общеполезная деятельность, становятся благом и для него самого, и для блага Целого.

Необходимо разобраться в руководящем начале людей, в том, что их заботит, к чему они стремятся и чего избегают.

Настоящее зло коренится не в помышлениях и в действиях других, а в их понимании и трактовке. Оно есть то, что зависит от нас самих.

Общение и единение людей естественно и неотвратимо. Как не избегают люди единения, все же им не уйти от него, ибо природа сильнее их. Легче поэтому найти нечто земное, не соприкасающееся ни с чем земным, нежели человека, не находящегося в общении с человеком [11,48-54].

Никакие мысли человека о себе не идут ни в какое сравнение с утверждением других о нем. Последнему человек придает особое значение, делая его первостепенным при определении своих поступков и мыслей.

Итак, следует любить все происходящее с тобой, стойко переносить выпавшие на долю несчастья, не поступать ни против своей воли, ни в противоречии с общим благом. Счастлив же тот, кто уготовил себе благую участь. Благая же участь — это благие склонности души, благие стремления, благие дела [11,23-28].

Подводя итог всему вышесказанному, стоит отметить, что осмысление взглядов на проблему

счастья крупнейших мыслителей прошлого позволит нам избежать многих ошибок при его определении и трактовке в последующем.

Литература

1. Карцева Л.В. Счастье как социологическая категория // Вестник КТУ: Т.15. №1; М-во образ.и науки России, Казан. нац. исслед. технол. ун-та. — Казань: КНИТУ, 2012.

— С.208-210.

2. Ловчев В. М. У истоков европейской алкогольной и безалкогольной традиций (алкоголь и другие психоактивные вещества в гомеровской Греции, Х1-УШ вв. до н.э.) // Вестник Казанского Технологического Университета. — Казань: Изд-во КНИТУ 2012. — Т. 15, № 22.

— С. 174-181.

3. Лурье С.Я. Демокрит: Тексты, перевод, исследования. -Л.: Наука, 1970. — С.366-378.

4. Платон Апология Сократа// Платон Собрание сочинений в 4 т.: Т. I / Общ. ред. А.Ф. Лосева и др.; Пер. с древнегреч.— М.: Мысль, 1990.— С.70-97.

5. Платон Горгий // Платон Собрание сочинений в 4 т.: Т. I / Общ .ред. А.Ф. Лосева и др.; Пер. с древнегреч.— М.: Мысль, 1990.— С.477-575.

6. Платон Пир // Платон Собрание сочинений в 4 т. Т. 2/Общ.ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи; Пер. с древнегреч.— М.: Мысль, 1993.— С.81-134.

7. Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека // Составление и перевод с польского Л. В. Коноваловой. Предисловие и общая редакция доктора философских наук профессора Л. М. Архангельского. — М.: ПРОГРЕСС, 1981. — 367с.

8. Сенека Луций Анней О блаженной жизни. Историко-философский ежегодник ’96. — М.: Наука, 1997. — С.40-64.

9. Сенека Луций Анней Нравственные письма к Луцилию/ Перевод и примечания С.А. Ошерова. — М.: «Наука», 1977. — С.9-12.

10. Луций Анней Сенека О скоротечности жизни. Историко-философский ежегодник ’96. — М.: Наука, 1997. -С.16-40.

11. Марк Аврелий Антонин Размышления/ Перевод, статья и текстологические примечания А.К. Гаврилова. -СПб.: «Наука», 1993. — 248с.

12. Философский энциклопедический словарь// Под редакцией ак. Л. Ф. Ильичева,ак. П. Н. Федосеева, д.ф.н. С. М. Ковалева, д.ф.н. В. Г. Панова. — М.: «Советская Энциклопедия», 1983.— С.667-669.

13. Эпикур Главные мысли // Материалисты Древней Греции. Собрание текстов Гераклита, Демокрита и Эпикура / Общая редакция и вступительная статья проф. М. А. Дынника. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. — С.216-217.

14. Эпикур Письмо к Геродоту // Материалисты Древней Греции. Собрание текстов Гераклита, Демокрита и Эпикура / Общая редакция и вступительная статья проф. М. А. Дынника. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. — С.182-184.

15. Эпикур Письмо к Менекею // Материалисты Древней Греции. Собрание текстов Гераклита, Демокрита и Эпикура / Общая редакция и вступительная статья проф. М. А. Дынника. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. — С.212-216.

16. Эпикур Письмо к Пифоклу // Материалисты Древней Греции. Собрание текстов Гераклита, Демокрита и Эпикура / Общая редакция и вступительная статья проф. М. А. Дынника. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. — С.209.

© О. В. Каштанова — ст. препод. каф. СПК КНИТУ, [email protected].

Философия счастья Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Философия счастья

Л. А. КОМАРОВА

Счастье — это внутреннее солнышко.

Н.И. Козлов

Вопрос о том, что такое счастье и что значит быть счастливым, с давних пор волновал человека. Человек всегда стремился к счастью. Человек всегда думал о счастье. Человеку удавалось быть счастливым. Но счастье -это настолько глубокое, настолько интимное переживание, что никакие схемы, никакие размышления не приближают нас к пониманию этого явления. И потому для каждого, кто задумывается о счастье, оно открывается в своей неизведанности и вечной новизне так, будто никто еще не касался этой проблемы. Всякого, кто взялся за нее, уже можно назвать счастливым. В чем же заключается философия счастья? Как сделать человека счастливым? На эти и многие подобные вопросы мы попытаемся ответить в этой статье. «Человек создан для счастья, как птица для полета». В этом хорошо известном крылатом изречении народная мудрость «зафиксировала то обстоятельство, что счастье относится к глубинным сторонам человеческого существования, к самой его природе. И уже только поэтому понятие счастья должно выражать определенный срез нравственной жизни человека» [5, 77].

Пониманию сущности сознания счастья мешает не только сложность, этого явления духовной жизни человека, но и то, что само слово «счастье» употребляется в обиходе в различных смыслах. Понятие счастья для каждого человека индивидуально. «Одним счастьем кажется добродетель, другим — рассудительность, третьим — известная мудрость, а иным все это вместе или что-нибудь одно в соединении с удовольствием или не без участия удовольствия, есть и такие, что включают в понятие счастья и внешнее благосостояние» [1, 66].

Перечисляя различные мнения людей относительно счастья, можно сказать, что для большинства счастье заключается в чем-то наглядном и очевидном: в удаче, в удовольствии, в почете, в богатстве и т.п. «Счастье, — говорим мы, — это то же самое, что благополучие и хорошая жизнь» [1, 302]. Поэтому «вопрос о счастье — это не просто вопрос о том, как быть удачливым, довольным или даже добродетельным, но прежде всего о том, в

чем заключается хорошая счастливая жизнь и к чему человеку следует стремиться в первую очередь» [3, 295].

Существует еще и определение счастья как «морального сознания, которое обозначает такое состояние человека, которое соответствует наибольшей внутренней удовлетворенности условиями своего бытия, полноте и осмысленности жизни, осуществлению своего человеческого назначения. Как и мечта, счастье является чувственно-эмоциональной формой идеала, но в отличие от нее означает не устремление личности, а исполнение этих устремлений. Понятие счастья не просто характеризует определенное конкретное положение или субъективное состояние человека, но и выражает представление о том, какой должна быть вся жизнь, что именно является для него блаженством. В зависимости от того, как истолковывается назначение и смысл человеческой жизни, понимается и содержание счастья. Поэтому данное понятие носит еще и нормативно-ценностный характер» [6, 303].

Проследив этимологию слова «счастье», можно заметить закономерность. Древнегреческое слово «Eudaimonia» (истинное счастье) составлялось из двух слов — eu (добро) и daimon (божество), т.е. дословно означало, что судьба человека находится под покровительством богов.

В Риме слово «счастье» означало имя богини — Фортуна. Само слово «Fortuna» имело еще два значения — удача и судьба. Богиня изображалась с рогом изобилия, колесом и рулевым веслом. То есть, она олицетворяла божественную милость, которая может быть дана только достойному. Поэтому восприятие счастья как категории в Римской империи было чисто практическим. Это было благосостояние, возможность выполнения желаний и т.д.

Для более низких слоев общества счастье часто обозначало единение с богами, которые могут даровать более достойную жизнь. Позднее подобное отношение к счастью нашло отражение в христианском учении.

В русском языке слово «счастье» также имеет несколько значений:

1) рок, судьба, участь, доля; т.е. быть счастливым поначалу понималось как «находиться под милостью высших сил»;

2) случайность, желанная неожиданность, успех в делах, т. е. быть счастливым может означать и то, что человек может быть как бы со-участником своей судьбы.

Многим известно изречение: «За счастье надобно бороться…». Что же представляет собой эта борьба? Видимо, это борьба

добродетели с пороком в человеческом сердце, борьба со своим эгоизмом, достижение той детской простоты, которую христианское мировоззрение возводит в ранг одной из высших добродетелей, обладание которой сулит обретение Царствия Небесного (вспомним евангельское: «Будьте как дети, ибо их есть Царствие Небесное»).

Человек так устроен, что он стремится к обеспечению своих интересов. И чаще всего бывает, что достижение какого-то своего личного интереса человек рассматривает как элемент счастья. Далее, стремясь к достижению оного, человек часто забывает о средствах для избранной цели.

Использование же этих средств порой вступает в противоречие с интересами других людей, ибо «свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого». Получается, что мы часто пытаемся построить свое личное счастье за счет окружающих. Это «счастье» недолговечно, так как противоречит основному нравственному закону: «поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой».

Борьба за счастье — это борьба со своими пороками, недостатками, мешающими жить нам и окружающим нас. Жизнь освобождающегося от пороков человека наполняется особым смыслом — идеей нравственного совершенствования. Каждый шаг вперед на этом пути — радость маленькой победы, каждый шаг назад — боль и горечь поражения. Человек, вставший на этот путь, с одной стороны, испытывает наслаждение уже от того, что идет по нему, а с другой стороны, чувствует бремя огромной ответственности перед Богом, ближними и самим собой. С каждым успешным шагом на этом пути у нас прибавляется уверенность в своих силах, повышается самооценка, крепнет вера и любовь. У человека появляется все больше сил и возможностей для выполнения второй важнейшей христианской заповеди: «Возлюби ближнего своего как самого себя».

С другой стороны, было бы большим заблуждением понимать счастье как результат достижения конечной цели устремлений человека — самого счастья. Если человек поставил высшей целью своей жизни достижение счастья и ничего более, то вряд ли это хоть сколько-нибудь согласуется с понятием нравственного мотива поведения. Не случайно японская мудрость гласит: «Счастье выпадает тому, кто его не ждет».

Аналогичную мысль выражает и русская пословица: «Счастья искать — от него бежать».

Убеждает в этом и французская писательница А.Л.Ж. де Сталь: «Человек, посвятивший себя погоне за полным счастьем, будет несчастнейшим из людей».

О недопустимости превращения счастья в главную цель жизни говорит и замечательный русский писатель М.М. Пришвин: «Нельзя целью поставить себе счастье: невозможно на земле личное счастье как цель. Счастье дается совсем даром тому, кто ставит какую-нибудь цель и достигает ее после большого труда».

Требование же счастья себе самому, целеполагание его в качестве объекта стремления есть эгоизм, неизбежно ведущий к несчастью. Это отмечал известный моралист, родоначальник неклассической европейской философии Артур Шопенгауэр: «Важнейшее средство не быть несчастным — не требовать слишком большого счастья».

Близкую к этому мысль проводит и Буаст: «Мы были бы гораздо счастливее, если бы поменьше заботились об этом».

Стремление к счастью и постоянное его ожидание, размышление о нем — разные вещи. Подсознательное стремление к счастью должно сочетаться с сознательным стремлением к добродетели, и только тогда оно приходит к человеку, образно выражаясь, совсем с другой стороны, нежели его ожидают. Главное — не мечтать о счастье, а думать о том, как стать достойным счастья.

Поэтому, счастье есть итог длительного пути человека от порока к добродетели, результат борьбы с пороком, награда человека самому себе за свой упорный целенаправленный труд, как победа в описанной борьбе. О понимании счастья как заслуги говорил М.М. Пришвин: «Да, конечно, счастье необходимо, но какое?»

«Есть счастье — случай, это — Бог с ним».

«Хотелось бы, чтобы счастье пришло, как заслуга».

Наконец, существенно важным в стремлении к счастью является различение счастья как такового и средств его достижения. Люди часто путают одно с другим и обожествляют то, что может быть лишь вспомогательными ступеньками к счастью: деньги, положение в обществе, чувственные наслаждения и т.д. Великий французский просветитель Гельвеций говорил по этому поводу следующее: «Если могущество и богатство являются средствами стать счастливыми, то не следует все же смешивать средства с самой вещью; не следует покупать ценой излишних забот, тягот и опасностей того, что можно иметь дешевле. Словом,

в поисках счастья не следует забывать, что мы ищем счастье, а не чего-либо другого».

Люди давно обратили внимание на диалектическую взаимосвязь счастья и несчастья. Более того, достаточно часто в арсенале мировой философской мысли встречается убежденность в том, что несчастье порой является залогом счастья, исходной точкой движения к нему. Действительно, ведь люди чаще всего начинают размышлять о счастье только тогда, когда стремятся убежать от страданий, от несчастья. Только сам, набив шишки на своем собственном лбу, человек способен осознать справедливость того, что ему говорили старшие. Только пройдя через свои собственные страдания и мучения, мы начинаем приближаться к Истине и возрастать духовно. Не зря же говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».

Русские пословицы гласят также: «Натерпишься горя, научишься жить» и «Кто нужды не видал, и счастья не знает».

Великий немецкий философ и поэт эпохи Просвещения Фридрих Шиллер писал: «…Истинная нравственность вырабатывается лишь в школе несчастий и… постоянное счастье легко может стать роковой пучиной для добродетели» [8, 582].

Сенанкур утверждал, что лишь познав горе, заурядный человек может достичь душевной зрелости, еще не став стариком.

П. Баланш говорил о том, что несчастье закаляет душу и сообщает чувствам большую глубину и остроту; несчастье учит нас сострадать чужой боли.

Русский гений Николай Васильевич Гоголь, отмечая антропологическое значение страданий, писал: «…Несчастье умягчает человека; природа его становится тогда более чуткой и доступной к пониманию предметов, превосходящих понятие человека, находящегося в обыкновенном и повседневном положении…» [7, 235].

Александр Дольский чутко подметил диалектику страдания и духовности: «Благословляю боль и мрак за то, что научили Богу» [4, 137].

Конечно, мы живем в совершенно другую эпоху и поэтому, не особо задумываясь, нынешнее поколение полагает, что этические принципы, сформулированные мыслителями древности, устарели, не соответствуют духу и потребностям современной цивилизации, а значит, не достойны внимания.

Однако, дав себе труд внимательно прислушаться к советам древних мудрецов, мы увидим, что, несмотря на свою «длинную бороду», их достижения и открытия в области морали не устарели.

Доказательством этому служит подтверждение древней мудрости современной наукой: ведь большинство медиков, физиологов, психологов в один голос говорят о том, что физическое и психическое здоровье человека, как необходимое условие обретения им счастья, зависит от образа жизни человека, то есть от соблюдения им нравственных ограничительных установок.

Большинство современных философов свидетельствуют о том, что счастье — это не лотерейный билет и его нельзя выиграть в рулетку; счастье — это не клад, который следует искать (иногда мы слышим жалобы наподобие: «я не нашел своего счастья» или «с этим человеком я не нашел счастья»). Напротив, счастье — это то, что мы сами производим; то, что в наших собственных руках, то, что зависит большей частью от нас самих. Если и нужно искать счастье, то только внутри самого себя (как говорил Пифагор), так как это награда человеку за его праведный образ жизни и мыслей, за его альтруизм и любовь к людям и миру. Мудрый Гораций писал в назидание потомкам:

«Будь доволен тем, что в руках имеешь, Ни на что не льстись. И улыбкой мудрой Умеряй беду. Ведь не может счастье Быть совершенным» [2, 448].

В данной статье рассматривается понятие «счастье» как многоаспектное, раскрывается понимание сущности сознания счастья, дается этимология слова «счастье». Автор показывает диалектические взаимосвязи счастья и несчастья, страдания и духовности.

Ключевые слова: счастье, добродетель, удача, смысл человеческой жизни, борьба за счастье, несчастье, цель, труд, случай, заслуга.

The phenomenon of happiness is observed in this article as multispecies thing. We look through essence of happiness, consciousness of happiness, give etymological description of word «happiness», show dialectical interrelation between happiness and disaster, spirituality and sufferings.

Key words: happiness, virtues, luck, the essence of human life, fight for happiness, disaster, aim, incident, reward.

1. Аристотель. Соч. в 4-х тт. — Т. 4. — М., 2004.

2. Гораций. Собрание сочинений. — СПб., 2005.

3. Гусейнов АА, Апресян Р.Г. Этика. — М., 1998.

4. Дольский А. Ленинградские акварели. — Л., 1983.

5. Попов Л.А. Этика. Курс лекций. — М., 1998.

6. Словарь по этике / Под ред. И.С. Кона. — М., 1975.

7. Философская энциклопедия. — Т. 3.

8. Философская энциклопедия. — Т. 5.

Что такое человеческое счастье? (по Аристотелю и Нараки).

Портал-Credo.ru

Человеческое счастье — одно из важных понятий, которому многие мыслители стремились дать ясное определение и соответственно пытались представить счастливого человека. По своему содержанию понятие счастья кажется и ясным и в то же время туманным и неопределенным. Ясность в том, что каждый человек может согласно своим убеждениям дать какое-то определение счастья. И вместе с тем очень трудно дать единое определение, которое могло бы служить однозначным обозначением счастья. В данной статье понятие счастья и его анализ приводятся в интерпретации двух великих мыслителей — Аристотеля и Муллы Мухаммада Нараки.

Этические воззрения великого ученого покойного Муллы Махди Нараки можно отнести к категории идейных школ, посвященных достижению счастья, и, следовательно, мы поместим данное воззрение среди идей, рассчитанных на достижение конечной цели. В данной статье обращается внимание, во-первых, на субстанциональное рассмотрение его идейной школы и теории Аристотеля, которые нацелены на достижение счастья, и, во-вторых, на акциденциальное и краткое сравнительное рассмотрение воззрений этих ученых по данному вопросу.

Кто такой Аристотель? Аристотель родился в 384 году до Рождества Христова в городе Стагира, расположенном на севере Греции. Его отец Никомах был придворным врачом македонского царя. В 367 году, когда Аристотелю исполнилось 17 лет, он приехал в Афины и в течение 20 лет был в платоновской Академии, сначала на правах ученика, затем — в качестве преподавателя. Он остался в Академии до смерти Платона, то есть до 347 года, и был выдающимся его учеником. После смерти учителя он покинул Афины и основал филиал Академии в городе Асос в области Троады (в Малой Азии). Здесь он познакомился с правителем нескольких городов в этой области Гермием и некоторое время спустя женился на его племяннице. В 343 году Аристотель был приглашен македонским царем Филиппом стать учителем его 13-летного сына Александра. Аристотель принял это приглашение и приступил к обучению и воспитанию юного царевича. Это сыграло важную роль в истории, ибо несколько лет спустя, а именно в 336 году, Александр взошел на царский престол Македонии и приступил к покорению мира. В это время Аристотель, покинув Македонию, возвращался в Афины. Но он больше не вернулся в платоновскую Академию и сам основал другой научный центр, который по названию места расположения при храме Аполлона Ликейского стал именоваться Ликеей (отсюда и современный термин «лицей»). Это было нечто вроде университета, оснащенного библиотекой и обеспеченного преподавателями, в котором регулярно проходили занятия. Ученые и мыслители в Ли-кее проводили научные изыскания в самой прогрессивной для той эпохи форме. Сам Аристотель также преподавал в этом центре (или философской школе) и выдвигал научные теории. Многие сохранившиеся до наших времен труды Аристотеля — это записи, сделанные учениками по его лекциям. Особенностью аристотелевской манеры преподавания были прогулки в портиках, расположенных около упомянутого храма, вот почему его философия стала популярной под названием перипатетизм. В 323 году Александр умер, и в связи с ненавистью, которую испытывали к нему жители Греции и особенно Афин, Аристотель, обвиненный в пособничестве милитаристским методам своего ученика, был вынужден покинуть Афины и переселиться в поместье матери на остров Эвбея. Год спустя, в 322 году, он после непродолжительной болезни умер.

Аристотель — один из величайших философов мира, который выдвигал уникальные теоретические разработки по основным идейным и философским вопросам: от физики и логики до этики, политики, художественной трагедии и астрономии.

Его идеи, особенно в области метафизики и логики, властвовали надо всеми средневековыми теоретическими школами, а позднее стали основой для возникновения научного и культурного Ренессанса в Европе. Он и в исламской философии сыграл более значительную роль, чем другие греческие философы. Большинство философов исламского мира, такие, как Фараби и Ибн Сина, были его последователями и, следовательно, относятся к школе перипатетиков. Они в основном комментировали его воззрения в области философии и логики.

А кто такой Мулла Махди Нараки?

Мулла Мухаммад Нараки — один из выдающихся муджтахидов, ученых, философов и факихов XII — начала XIII веков хиджры (XIX в.). Его отец Абузар Нараки был государственным служащим в иранском селении Нарак, расположенном на расстоянии 10 фарсангов (60 км) от города Кашана. О годе рождения Мухаммада Нараки достоверными сведениями мы не располагаем, но, по некоторым источникам, он с юности (с 15 лет) обучался у знаменитых ученых и, в частности, в течение 30 лет был учеником знаменитого исфаханского ученого Муллы Исмаила Хаджуйи, которому обязан достижениями в науке. Кроме того, он в Исфахане обучался еще у двух мыслителей, а именно у Шейха Мухаммада бин Хакима Хадж Замана и Шейха Мухаммада Харанди, которые считались знатоками философии.

Затем Шейх Нараки поехал в Кербелу и Неджеф, где в крайней нищете все же продолжал совершенствоваться в знаниях у знаменитых в тот период ученых. Завершил учебу у признанного ученого Ага Вахида Бехбахани, который считался самим великим его учителем. В целом Шейх Нараки занимался изучением наук у семи крупных ученых своей эпохи, которых позднее его сын назвал «плеядой из семи звезд».

После учебы он вернулся из Кербелы в свой родной город Кашан, где учредил научный центр, тогда как в этот период Кашан уже не был знаменит учеными. Позднее Кашан превратился в один из важных научных центров того периода. Нараки был ученым-энциклопедистом и обладал обширными знаниями в области фикха, методологии религиозных знаний (усул), математики, геометрии, арифметики, астрономии и философии.

Затем Нараки вновь, вместе с сыном отправился в Ирак и посетил священный город Неджеф, чтобы совершить паломничество и повидаться со своим учителем Вахидом Бехбахани. Но здесь ученый в 1209 году хиджры (это 1794 год после Рождества Христова) покинул этот бренный мир и был похоронен в этом городе.

В этой статье вначале рассмотрим значение слова счастье с позиции Аристотеля и покойного Нараки, после чего приступим к обсуждению вопроса об осуществлении счастья и, наконец, порассуждаем о соотношении счастья и удовольствия.

Итак, что такое счастье? С точки зрения Аристотеля, человеческое счастье или его высшее благо проявляется в полноте развития и использования важнейших способностей человека [1].

Он в книге «Никомахова этика», которая является важнейшим его произведением в области этики, говорит: а) счастье — это высшее благо человека; б) счастье означает добродетельную жизнь и правильные поступки; но относительно того, какая жизнь считается добродетельной, существуют разногласия [2].

С точки зрения Аристотеля, благо человека понимается в зависимости от него самого, посредством внутреннего познания состояний жизни человека и посредством прозорливого отношения к взаимосвязанным способностям, которые формируют природу человека.

Данное познание нуждается в личном опыте. Предметом этого познания являются требования, которые формируются в зрелом индивиде относительно ценных для нас вещей, а также требования, которые представляются посредством общих и абстрактных аргументаций [3]. То есть, для человека благо — это деятельность души сообразно с разумом.

Другими словами, счастье состоит в обеспечении большего и высшего блага человека.

Высшее благо, с точки зрения Аристотеля, — это счастье, а счастье определяется как постоянная деятельность на основе наилучших и совершеннейших добродетелей, которые формируются посредством телесных и внешних благ, таких, как здоровье и богатство [4].

С другой стороны, покойный Нараки достижением счастья считает конечную стадию очищения и совершенствования души посредством добродетели [5]. Он считает, что «счастье — это достижение человечеством скрытого в его природе совершенства с использованием собственной силы воли» [6].

Человечество по своей природе (сущности) обладает способностью достижения такого состояния совершенства, которое реализуемо посредством соответствующей добровольной и волевой деятельности.

Счастье по Нараки означает достижение такого уровня совершенства, которое человеку вполне доступно. И человек, достигший соответствующего уровня совершенства, будет называться счастливым (саид).

Сравнивая эти две позиции, мы придем к выводу, что эти мыслители понимают счастье как осуществление заложенных в природе человека способностей и возможности достижения совершенства. Стремление к совершенству, по мнению Аристотеля, является одной из специфических черт рода человеческого.

А теперь, после определения счастья с точки зрения Аристотеля и Нараки, приступим к рассмотрению вопроса о том, каким образом можно осуществить счастье.

Начнем с позиции Аристотеля. Как уже ранее было отмечено, Аристотель видит благо человека в его полном развитии и использовании специфических способностей человечества, а счастьем считает большее обеспечение этих благ.

Аристотель считает эти способности аспектами природы людей, как разумных существ. Люди вполне способны провести соответствующие изыскания относительно верности теоретических вопросов в таких областях, как математика, естественные науки и метафизика. Они способны познать себя и свое природное благо. Они могут создать гармонию между своими иррациональными потребностями (вожделениями и симпатиями) и рациональными познаниями относительно человеческого блага. Следовательно, человеческое благо скрыто в совершенстве трех сил, которые реализуются посредством развития соответствующих добродетелей:

1 — добродетели теоретического разума (которые являются мудростью или софия),

2 — добродетели практического разума (практическая мудрость и его компоненты),

3 — нравственные добродетели или добродетели человеческой природы (это добродетели, которые формируют иррациональные потребности).

Люды, приобретавшие все человеческие добродетели и строившие жизнь в соответствии с ними, естественным образом направляются к процветанию и счастливой жизни, разумеется, если в связи с болезнями или лишениями внешних благ они не сталкиваются с серьезными проблемами.

Аристотель, считающий счастье зависящим от полноты этих сил, вместе с тем неоднократно указывает на важность добродетелей теоретического разума. Ибо, по его мнению, именно благодаря силе теоретического познания люди до определенной степени уподобляются Богу и таким образом в соответствующей мере пользуются жизненными благами, которыми Господь обладает в совершенном изобилии [7].

В последней части «Никомаховой книги» Аристотель говорит: «Тот, кто пользуется своим разумом и тренирует его, на наш взгляд, будет находиться в наилучшем духовном состоянии и больше других людей дорог богам. Ибо разум подсказывает, что если боги, как предполагается, обращают хоть какое-то внимание на дела людские, то их радует то, что на них похоже и им ближе, то есть разум. И они воздают должное тому, кто относится к нему (к разуму) с любовью и уважением. Это показывает, что боги больше обращают внимания на то, что им дорого, и относятся к нему с благодарностью. И известно, что подобные качества больше всего присущи философам, и поэтому они перед богами самые уважаемые люди. Именно философ может быть самим счастливым из людей, и в этом плане он будет испытывать больше радости, чем другие люди» [8].

А теперь несколько слов о реализации счастья с позиции Нараки. Он в этом отношении говорит: «После ознакомления с отрешенностью души ото всего мирского (ее отвлеченностью), знай, что душа или постоянно погружена в блаженство, или подвергается мучениям. Блаженство души обусловлено свойственным ей совершенством; и с учетом того, что душа располагает двумя силами, а именно, практической и теоретической, то совершенство ее теоретической силы в том, что она окружена истинами всего сущего (истинными существами). Знание иерархии всего сущего подразумевает осведомленность в деталях и качествах безграничного бытия посредством познания его качеств и развития истинной осведомленности о его конечных целях, для того чтобы обрести степень Единобожия, спастись от козней сатаны, а сердце было освещено светом познания. И подобное совершенство именуется теоретической мудростью.

А совершенство практической силы души означает освобождение от низменных качеств и украшение себя похвальным нравом. На этой основе развитие и движение в сторону внутреннего очищения и освобождения души от всего небожественного является практической мудростью.

Теперь совершенство теоретической силы подобно форме, а совершенство практической силы — веществу, и ни одна из них не может быть полной и совершенной без другой. Человек, которому удалось достичь совершенства обеих этих сил, превращается в «малый мир», который по сути своей является «великим миром»; то есть превращается в совершенного человека, сердце которого освещается лучами созерцания, и этим круг его бытия становится совершенным [9].

Покойный Нараки в отличие от Аристотеля видит настоящее счастье в совместном совершенстве двух сил — практической и теоретической. В этом плане его позиция отличается от точки зрения Аристотеля. Конечно, существует еще один момент, который может служить отличительной чертой между взглядами этих двух ученых по данному вопросу. Аристотель считает душу человека обладательницей трех сил:

1 — Сила, посредством которой человек осуществляет исследования относительно верности теоретических вопросов (практический разум).

2 — Сила, с использованием которой он познает себя и свое естественное благо (практический разум).

3 — Сила, посредством которой люди могут привести в соответствие свои иррациональные потребности (вожделения и симпатии) с рациональными познаниями с учетом блага (нравственной силы) [10].

А с точки зрения Нараки, высказанной им, в частности, в книге «Ал-ламаат ал-илахийат ва-л-калимат ал-вачиза» («Божественные сияния и краткие изречения»), душа (нафс) обладает двумя силами — теоретической и практической [11].

А теперь о добродетели с позиции Нарки и Аристотеля.

С точки зрения Аристотеля, добродетель — это действие, которое приводит к добру и, таким образом, добродетель считается средством для достижения счастья или блаженства (эвдемонии) [12].

Но по Нараки «нравственные добродетели являются средствами, способствующими спасению человечества, и приводят человека к вечному счастью; а нравственные низости являются пагубными и становятся причиной вечной напасти» [13].

В другом случае Нараки отмечает: «Дела, которые находятся в противоречии с человеческим духом и считаются болезнями духа, относятся к нравственным низостям, которые служат причиной гибели души и создают всякие напасти. А здоровье духа зависит от его возвращения к добродетели, которая приводит к счастью и сопутствует ему до достижения положения Божьих угодников» [14].

Из приведенных высказываний видно, что оба ученых считают добродетели средством достижения счастья, хотя с учетом различий их взглядов относительно истинного счастья, функциональное поле подразумеваемых ими добродетелей также может быть различным.

А теперь рассмотрим счастье и блаженство со следующих позиций.

Другим вопросом, занимающим особое место в рассуждениях относительно счастья, является отношение между счастьем и блаженством.

На взгляд Аристотеля, во-первых, счастье не тождественно блаженству; во-вторых, счастье без блаженства немыслимо. Блаженство — это ощутимая радость, которая проявляется в момент совершения желаемого дела [15].

Как уже было сказано, он считает счастье высшей деятельностью души и человечество достигает счастья именно благодаря своим действиям сообразно с ценностями и нравственной добродетели и, особенно, согласно рациональной добродетели. А эта высшая деятельность является не блаженством, а конечной целью, к которой мы стремимся. И, конечно, блаженство существует вместе с достижением этой добродетели и ее применением.

Кроме того, то, к чему человек по своей природе стремится на пути к достижению высшего счастья, — это действие на основе рациональных и нравственных добродетелей. И если существует какая-либо желательность блаженства от достижения этих совершенств, то она, скорее всего, есть акциден-циальное состояние, нежели конечная цель нравственных и рациональных действий человека.

Подобный смысл прослеживается и в высказываниях Нараки, и кажется, что он также считает блаженство следствием совершения желаемых дел, а чувство боли характеризует как следствие отсутствия этих дел. В книге «Ал-ламаат ал-илахийат» он отмечает: «Блаженство — это познание мягких обстоятельств, которые соответствуют природе и духу человека, а боль — познание обратного» [16].

Кроме того, можно прийти еще к выводу, что желательность блаженства подчинена желательности другой вещи, которая находится на пути достижения счастья. Автор после изложения душевных сил человека заявляет:

«Взамен каждой силы существует блаженство и боль, то есть блаженство и боль бывают рациональными, воображаемыми, гневными и животными.

Рациональное блаженство состоит из радости, вызываемой познанием всех вещей и абстрактных озаренных субстанций, а рациональная боль связана с напастью и враждой, вытекающих из невежества.

Воображаемое блаженство — это нечто наподобие осознания нежных изображений и частных смыслов, а воображаемая боль означает состояние утомления от осознания жестких изображений и частных смыслов.

Блаженство силы гнева — это нечто вроде радости, вызываемой победой или достижением какой-либо должности и положения, а боль, связанная с этой силой, означает вражду и тревоги, связанные с поражением, отстранением или подчинением.

Животное блаженство — это блаженство, которое является результатом употребления пищи, занятия сексом и тому подобных дел, животная боль — это состояние, которое вызвано жаждой, голодом, жарой, стужей и т. д.» [17].

Следовательно, оба мыслителя сходятся во мнении, что блаженство является следствием достижения желаемого дела. Нараки самим сильным блаженством считает рациональное (умственное) блаженство. Ибо данное блаженство является действенным и сущностным блаженством, оно под воздействием различных состояний и обстоятельств не исчезает. Следовательно, данная форма блаженства отличается от животных блаженств, которые являются акциденциаль-ными, эмоциональными и преходящими [18].

Нараки называет физическое счастье — здоровье и богатство, которое находится на пути достижения Истинного счастья, — удвоенным счастьем, а физическое счастье, которое находится на стезе Божьего гнева, он в качестве основы счастья не признает [19]. С другой стороны, он считает единственным путем достижения истинного счастья — улучшение всех качеств и душевных сил человека во все времена, и говорит: «Счастье достигается только путем постоянного усовершенствования всех качеств и душевных сил. Данная цель недостижима путем частичного усовершенствования некоторых сил и игнорирования других или путем улучшения этих сил и качеств в некоторых временных интервалах и их забвение в других. Это подобно телесному здоровью и управлению семьей или государством, которые достигаются исключительно путем усовершенствования всех членов, лиц и групп во все временные интервалы. На этой основе абсолютно счастливым является тот, кто на постоянной основе усовершенствует все свои качества и все поведение — и причем таким образом, чтобы временные изменения и преобразования не смогли нанести его счастью никакого урона и приостановить процесс усовершенствования [20].

Нараки языком философов уподобляет конечную степень счастья человека благому источнику. И напоминает, что от человека должны всегда исходить благие и красивые действия, а не так, чтобы завершение дел происходило ради наживы или устранения убытков. А подобное положение будет достигнуто лишь в том случае, когда его истинная суть (которая именуется Божественным разумом или разумным существом) становится абсолютным благом, и он очищается ото всех физических мерзостей и животных нечистот [21].

Примечания

1. См.: Та`рих-и фалсафа-йи ахлак-и Гарб (История западной философии морали) / Под редакцией Лоренца Еккера (перевод на фарси — группой переводчиков). — Кум: Педагогический центр им. Имама Хомейни, 1378 х. с. — С. 36.

2. См.: Аристотель. Ахлаке Никомахус (НикомаховаЪ.что ка). С. 15-22 и 1095а.

3. Та`рих-и фалсафа-йи ахлак-и Гарб. С. 36.

4. См.: Та`рих-и фалсафа-йе Ахлаке Гарб. С. 99.

5. См.: Нараки, Мулла Мухаммад Махди. Джаме` ас-са`адат. — Кум: Пресс-центр «Исма`илийан». -Т.1.-С. 36.

6. Там же.

7. Та`рих-и фалсафа-йи ахлак-и Гарб. С. 36-37.

8. Аристотель. Ахлаке Никомахус (Никомахова этика). 1179 а.

9. Нараки, Мулла Мухаммад Махди. Джаме` ас-са`адат. Т. 1. С. 8-9.

10. Та`рих-и фалсафа-йи ахлак-и Гарб. С. 36.

11. См.: Нараки, Мулла Мухаммад Махди. Ал-лама`ат ал-илахиййат в-ал- ал-ваджиза / Под ред. Сейида Джала ал-дина Аштийани. — Тегеран: Изд-во философского общества, 1357 х. с. — С. 104.

12. См.: Аристотель. Ахлаке Никомахус (Никомахова этика). 1113 т.

13. Нараки, Мулла Мухаммад Махди. Джаме` ас-са`адат. Т. 1. С. 9.

14. Там же. С. 5.

15. См.: Та`рих-и фалсафа-йи ахлак-и Гарб. С. 1841.

16. Нараки, Мулла Мухаммад Махди. Ал-лама`ат ал-илахиййат в-ал- ал-ваджиза. С. 117.

17. Нараки, Мулла Мухаммад Махди. Джаме` ас-са`адат. Т. 1. С. 421.

18. Там же. С. 39.

19. Там же. С. 38.

20. Там же. С. 39.

21. Там же. С. 40-41.

Читайте останні новини України та світу на каналі УНІАН в Telegram

Якщо ви знайшли помилку, видiлiть її мишкою та натисніть Ctrl+Enter

Блоги || Жизненная философия: счастье в несчастливые времена

Александр Бушуев. Фото из личного архива автора

Древняя мудрость: «Если хочешь погубить человека, дай ему всё, что он пожелает».

«Счастье сопутствует не малодушным», — Софокл.
Уже двадцатый год  будет реализовываться образовательная программа для старшеклассников «Моё мировоззрение».  Каждый год выбирается ключевая тема, вокруг которой и ведётся работа: проходят дебаты, пишутся эссе, обсуждаются книги и фильмы. Тема нынешнего года возникла сама собой: «Как стать по-настоящему счастливым (в несчастливое время)?».  Да, в непростое время живём: пандемия, грозящий экономический спад, обострение противоречий в стране и мире. Возможно ли вообще оно, счастье, в такие времена? Сразу возникает вопрос: что следует считать счастьем? Может выигрыш в миллион долларов? Может «любовь до гроба»? Может жизнь отшельника, отгородившегося от всех проблем? 
Наверное в наше кризисное время нужно прежде всего выработать образ РЕАЛЬНОГО счастья. Всяческие иллюзии типа «Принц на белом коне», «Жар-птица в золотой клеточке», «Как у них там за бугром…», с их многочисленными вариациями, будут неминуемо рушиться и хоронить под своими обломками душевный покой их авторов. 
Во-первых надо отрешиться от убеждения, что счастье само свалится на голову, что кто-то или что-то вдруг осчастливит именно тебя. Ну, например, свалился джек-пот на миллион – но прибавится ли от этого самоуважения и уважения других? А разве это не важно для ежедневного самочувствия? Ну накупил «игрушек» в виде дорогих автомобилей, коттеджей, любовников или  любовниц – разве это будет всё так же радовать через месяц, год, годы?  А беспокойства точно прибавится  и очень скоро. Или нагрянула «Великая Единственная Любовь» —  будет ли она такой же волнительной через год, а в многолетнем браке? 
Реальное счастье – это не недолговечное цунами эмоций, не исполнение какого-либо разового желания, счастье – это достаточно продолжительный отрезок СТАБИЛЬНОЙ жизни, в которой присутствует самоуважение, в течение которого ты ничего не тянешь с других и даже наоборот — в состоянии подставить плечо другому. Есть другие варианты? Можно подумать… Важно, чтобы счастье было не одномоментным, реалистичным, не построенным на несчастии других людей.
Но есть много барьеров на пути к реальному счастью. Одно из самых серьёзных – неспособность «включить мозги». Есть такая народная мудрость: «Если дьявол хочет навредить человеку, он поворачивает ему голову» — это как-раз об этом. Уже не раз приходилось сталкиваться с людьми, особенно молодыми, которые абсолютно уверены, что счастье в этом мире невозможно. С одной стороны их можно пожалеть –  нас постоянно облучают негативной информацией: губительное глобальное потепление, неизбежная грядущая война, очередной смертельный метеорит… Некоторые уверены, что конец света наступит в ближайшие десять-двадцать лет… Какое уж тут счастье?  А если не терять головы, унять эмоции, помыслить философски? Когда-то «конец света» наступит для каждого: в момент смерти (а бессмертных нет) зрачок «схлопнется» и света не будет. Мы боимся помыслить о смерти и принять её как данность – не то чтобы это утешило, но от пребывания в постоянном страхе  это избавит. С детьми мы вообще не желаем об этом говорить, а психологи свидетельствуют, что мысли о смерти возникают у детей уже в пятилетнем возрасте, что уж говорить о мятущихся подростках. 
И кто может утверждать, что люди не решат угрожающие их существованию проблемы? Нужно хорошенько всмотреться в историю человечества — в его многовековой истории уже было много кризисных моментов, однако ж людям (не потерявшим голову от ужаса) удалось справиться со всеми бедами и бедствиями. У нас, россиян, есть совершенно особый опыт – опыт отражения невиданного фашистского нашествия. К сожалению из современных гламурных фильмов молодые россияне скорее знают внешний, иллюстративный образ Великой Отечественной и гораздо меньше «образ духа» своих предков: силу их веры в справедливость своего образа жизни, силу любви к родному краю, силу товарищества, силу воли, интеллекта… Читать нужно правильные книги, как утверждал Владимир Высоцкий. Там, где мало веры в Человека, соответственно, много веры в различных гуру, экстрасенсов и эзотерику.
Но если даже миру осталось быть десять лет, то неужели стоит прожить эти годы в сплошной тоске? Впрочем, и в безудержном разгуле тоже не стоит – «пир во время чумы» всё время будет напоминать о приближающемся конце, а от этого конец разума (безумие) может наступить гораздо раньше конца света. 
В отличие от неведающих животных разум позволяет человеку очень живописно рисовать себе грядущие ужасы, но и … осознавать реальные опасности и находить смысл своей жизни даже на её краю. Наверное спокойнее и достойнее проведут эти оставшиеся годы жизни те, кто возьмётся за какое-то важное дело, например, дело помощи более слабым. Не случайно в критические годы блокады Ленинграда люди писали дневники (для будущего), устраивали праздники для детей, помогали больным и истощённым…
Зачастую отказ от счастья обосновывается какими то личными причинами: «я – урод\уродина и никому не нужен\ не нужна». Здесь сразу видна зацикленность на себе — человек хочет получить что-то от других: любовь, признание, защиту… И чем больше человек гонится за «получением своего», тем меньше он получает этого от людей, тем больше он недоволен количеством полученного.
Но может быть надо сменить вектор и настроиться на отдачу? Мать Тереза не блистала красотой, не вышла замуж, но к ней тянулись люди и она считала свою жизнь очень счастливой. Кстати, у красавиц, красавцев, богачей, знаменитостей гораздо чаще не складываются семейная жизнь и отношения с детьми – можно порассуждать о причинах. Это очень по-детски наивно надеяться получить счастье за счёт других – за счёт их расположения, ласки, одобрения, выручки, похвалы, самоотверженности…
Ещё один барьер на пути к реальному счастью – рыночное общество. Во времена советского дефицита мы так стремились к рыночному изобилию – и вот получили назойливую (и действенную!) рекламу («Вы этого достойны!»), а также лёгкий  доступ к разнообразной обжираловке («Не тормози – сникерсни!»). Скоро уже каждый третий россиянин будет иметь избыточный вес и сопутствующие болезни. Какое уж тут реальное счастье при стремительно убывающем здоровье? А сколько драгоценного жизненного времени убивается на телевизионную, игровую, литературную жвачку! Если бы на Землю прилетели высокоразвитые инопланетяне, то им достаточно было бы оценить продуктивность затрат жизненного времени людей, чтобы понять какого качества цивилизацию мы построили. 
И вот тут и выясняется, что о реальном счастье  надо не мечтать лёжа на диване – за него надо бороться: ограничивать себя в разных «хотелках», заставлять себя двигаться, ставить конкретные трудные цели и… вкалывать! Папа Иоанн XXIII написал одно из правил счастья: «Именно сегодня я сделаю одно дело, которое мне неприятно, и сделаю так, чтобы никто из окружающих это не заметил». На самом же деле для счастья надо искать себе не одно трудное дело, например: поднять себя с дивана и заняться физкультурой, или уборкой, или детьми, или самообразованием… Отрадно видеть на новых спортплощадках детей, а  где другие боевые поколения? В сериале? В виртуале? «Шашлычок под коньячок»? Вон даже жители Крыма возмутились отдыхающими с пивными животами и рубинсовскими могучими телесами – своим видом гармонию природы нарушают  «цари природы». Для реального счастья надо не «отпускать себя», а наоборот сосредотачиваться — сражаться с заманчивой рекламой, отстранять от себя массмедийный пикантный негатив, вырабатывать привычки здорового питания и поддержания физической формы.
У реального счастья есть большие слагаемые – здоровье, друзья, окрыляющее дело, проявление гражданственности и исполнение долга перед предыдущими поколениями… Однако ж не стоит пренебрегать и маленькими слагаемыми, которые возможны в каждый отдельный день жизни. А день – это маленькая жизнь и об этом нельзя забывать. Вот ещё несколько правил счастья папы Иоанна ХХIII: «Именно сегодня я сделаю одно доброе дело и никому об этом не скажу», «Именно сегодня я сделаю список дел хотя бы на день и буду стараться его выполнить», «Именно сегодня я постараюсь прожить этот день позитивно, буду вести себя вежливо по отношению к людям», «Именно сегодня я буду в полную силу наслаждаться красотой и верить в существование добра»… 
«Тихая вода и неподвижные люди мертвы», — утверждают философы с древних времён. Отсюда следует, что счастье – в движении и росте. А движение, рост происходят там, где есть препятствия и барьеры… Вот они-  их достаточно! Так не надо бояться быть счастливым, надо набраться  смелости, мужества, терпения и на штурм! 
«29» сентября 2020г. Александр Бушуев.

Искусство быть несчастным

• Современная цивилизация потребления требует от нас все время быть счастливыми и наслаждаться.
• Возникла целая индустрия счастья, поддержанная массовой культурой, психотерапевтами и антидепрессантами.
• Стремление к абсолютному счастью в отношениях с другими – утопия. Люди ждут от отношений счастья, а при возникновении проблем бросают их и остаются одни.
• Нейронаука показывает важность эмоциональной боли, грусти и расстройства как ключевого условия социализации и эмпатии.
• Свобода означает и свободу человека быть несчастливым, работать со своим несчастьем, пытаться изменить себя и окружающую действительность.

Сергей Медведев: О режиссере Андрее Тарковском рассказывают, что в поздние годы жизни, уже знающий о своей смертельной болезни, он выступал с лекциями в одном из американских университетов. И там студентка задала ему вполне стандартный вопрос: «А что вы посоветуете для того, чтобы быть счастливым?» Режиссер ответил: «А с чего вы взяли, что вы должны быть счастливы?» Об этом и наша сегодняшняя программа – должен ли человек быть счастливым, создан ли он для счастья, как птица для полета?

^{Видеоверсия программы}

Сергей Медведев: У нас в гостях Жюли Реше, философ, некропсихотерапевт, и Владислав Земенков, культуролог, приглашенный преподаватель НИУ ВШЭ.

Я хочу поговорить об индустрии счастья, потому что, как я понимаю, современная культура фактически предлагает нам императив счастья – мы должны быть счастливы.

Жюли Реше: Да, есть такая тенденция. Это то, что мой научный руководитель Аленка Зупанчич называет биоморальностью, когда в качестве идеала пропагандируется абсолютно перманентно счастливый человек. И этот стереотип навязывается. Считается, что человек должен быть все время счастлив. Сам аппарат психологов рекламирует себя как предоставляющий людям возможность все время быть счастливыми. Счастье ассоциируется со здоровым психологическим состоянием. Люди пытаются быть счастливыми, но у них это плохо получается.

Сергей Медведев: А когда это все началось? Это синдром модерна? Ведь такого императива счастья не было, к примеру, в средневековой культуре.

Владислав Земенков: Проблема грусти неразрывно связана с вопросом о том, что такое счастье. И этим вопросом, безусловно, задавались еще до развития христианства, еще в античную эпоху — прежде всего, греческие философы. Аристотель развивал теорию эмоций в этической плоскости, он является автором такого термина, как «добродетель». В своей этике Аристотель развивал этот концепт счастья: счастье неразрывно связано с публичной, общественной жизнью человека, и для его достижения необходимо жить добродетельной жизнью, испытывать те или иные эмоции. Потом этот пафос поддержали более поздние философы, стоики, эпикурейцы, которые связывали счастье и удовольствие, во главу угла ставили избавление от боли, физических страданий.

Это, конечно, очень важно. Другое дело, что современная европейская цивилизация, цивилизация модерна, которая выстраивалась на основе христианской идеологии, безусловно, трансформировала это представление о счастье с учетом пожеланий античных философов и средневековых христианских представлений.

Сергей Медведев: Но она несла их вперед, в загробную жизнь.

Владислав Земенков: Да. Средневековая цивилизация, конечно, связывала счастье с божественным единением, с богом. Счастье средневекового человека – это довольствоваться тем, что у него сейчас есть, и ему будет воздаяние – счастье в загробном мире. Цивилизация модерна воплотилась в знаменитой ницшеанской фразе «бог умер», то есть умерло представление о божественном, о том, что нужно соединиться с богом, — оно, конечно, работает по-другому.

Сергей Медведев: Одна из таких генерирующих моделей счастья – это pursuit of happiness («погоня за счастьем»), которая записана в американской Конституции. Это американизация создала в современной культуре императив счастья?

Считается, что человек должен быть все время счастлив. Люди пытаются быть счастливыми, но у них это плохо получается

Жюли Реше: Сложно проанализировать истоки, но это действительно ассоциируется с Америкой, а сейчас развивается и в России. И очень странно, что изначальное понимание счастья в античности не было аналогично современному ощущению счастья (возможно, это связано с сегодняшней медикализацией). Оно ассоциировалось с определенным чувством удовлетворения от моральных поступков.

Сергей Медведев: Сейчас какой-то потребительский вариант счастья: счастье как некий продукт, который мы то ли потребляем, то ли сами производим при потреблении.

Жюли Реше: Да, сейчас ответственность за ощущение счастья возложена на самого человека. Возможно, это связано с пропагандой антидепрессантов.

Сергей Медведев: Это опять-таки очень позднемодернистский или даже постмодернисткий феномен – таблетка для счастья.

Владислав Земенков: Здесь нужно употребить термин «терапевтический поворот», то есть поворот не к психологии, а к развитию такого субстрата психологии, ее популярного направления. Это, наверное, послевоенная эпоха второй половины ХХ века с ее бурным развитием массовой культуры.

Сергей Медведев: Наверное, надо вспомнить и голливудский хэппи-энд. Вообще, массовая культура заточена на производство счастья, на разрешение конфликтов?

Жюли Реше: Здесь непонятно, что на что влияет – либо люди привыкли к хэппи-эндам и пытаются подстроить свою жизнь под такую концовку, либо происходит какой-то обратный процесс.

Сергей Медведев: Отличие современного искусства от массовой культуры в том, что современное искусство работает зоной боли. Происходит раздел между зоной боли и зоной комфорта, которая свойственна современной цивилизации. Люди не хотят говорить о некомфортных вещах – о болезни, смерти, раке…

Владислав Земенков: Мне кажется, человек, находящийся в зоне комфорта и движимый стремлением к счастью, порожденному массовой культурой, так или иначе, будет находить такие лакуны, в которых нужно выразить обратную тенденцию — тенденцию боли.

Другой очень важный разговор – это то, что в отличие от современной позитивной психологии, которая пытается разделить эмоции на негативные и позитивные, греческие философы не пытались разделить их, потому что на пути к счастью есть разные этапы, которые должен преодолеть человек. Без счастья ты не узнаешь горя; без горя ты не узнаешь радостей и так далее.

Сергей Медведев: Как я понимаю, позитивная психология вам не близка.

Жюли Реше: У меня обратный подход. Но здесь еще не учитывается дихотомия: счастье просто не распознаваемо без фона противоположностей, несчастий. И, стремясь к перманентному счастью, мы его не получаем, оно не достигается непосредственным путем, и поэтому мы становимся еще более несчастными. Удивительно: в культуре, где пропагандируется счастье, где работает много психологических методик для его достижения, сумасшедший уровень депрессии. Мы становимся все более и более депрессивными. Стремясь быть счастливыми, мы мало того, что несчастны, мы еще и по второму кругу несчастны, потому что не соответствуем этому моральному образу счастья.

Сергей Медведев: Современная культура, которая постоянно изобилует образцами успеха, счастья, все эти обложки глянцевых журналов, где все счастливы… Наверное, человек, глядя на эти образцы успеха, получает еще негатива: «А я стою с пачкой гречки — и что моя жизнь?!»

Жюли Реше: Часто думают, что я пытаюсь сделать людей более несчастными, но на самом деле… А я просто создаю пространство, где им позволительно быть несчастными. Это идея Жижека о правильном психоанализе, его непопулярной версии.

Сергей Медведев: Психоанализ работает с категорией счастья изначально, от Фрейда?

Жюли Реше

Жюли Реше: Да, изначально Фрейд хотел сделать пациентов счастливыми. Но это не концепция Фрейда, это скорее ретранслированное через Фрейда уже тогда распространенного мнения, что цель человека – быть счастливым. Человек нацелен на удовольствие и на то, чтобы избежать боли. Однако потом Фрейд стал сомневаться в своей теории, усложнил ее принципом стремления к смерти. Но все-таки для него превалирующей была идея стремления к счастью, к удовольствию. И практика психоанализа не учитывает дополненную теорию, она все еще существует в своей популярной версии позитивной психологии. А жижековский психоанализ направлен не то чтобы на что-то противоположное: он связан с мышлением, с возможностью человека узнать о себе больше, а это травмирующий опыт.

Все говорят, что психоанализ в традиционной форме не так связан со стремлением к удовольствию, как с объяснением человеку, внесением какой-то ясности, понимания, но все же это под общей тенденцией попыток сделать жизнь человека более легкой. Однако на самом деле познание так не работает. Вот сейчас популярна осознанность. Кажется, что когда мы становимся более осознанными, мы в гармонии с миром: нет! Настоящая осознанность, то есть настоящие сознание травматично, потому что там все непонятно, там все еще больше запутывается.

Сергей Медведев: Еще Экклезиаст сказал: «Кто умножает знания, умножает скорбь». Можно сказать, что счастье – это эмоция. А как только мы включаем рефлексию, начинаем рационализировать, понимать, проблематизировать собственную жизнь. И мы становимся более истинными, более благодетельными, но менее счастливыми.

Владислав Земенков: Здесь еще очень важно то, что вся современность выстраивается вокруг поисков аутентичности. И вот эта концепция истинности в каком-то смысле может быть сопоставлена с поисками естественного состояния человека, которые искали философы-просветители в XVIII веке, но с одним отличием: вся современная массовая культура выстроена таким образом, что всем надоели готовые шаблоны, готовые ответы. Все примерно понимают, как устроена массовая культура. Нужно искать альтернативы. И, посмотрев на какие-то независимые кинопроизводства, мы поймем, что все кинокартины выстроены вокруг поиска аутентичности. Большинство культурных произведений массовой культуры, относящихся к независимому кинематографу, выстроены вокруг идеи того, как человек пытается избежать общественных обязанностей, уходит от цивилизации. Эти процессы в чем-то похожи на те, которые происходили в XVIII веке, когда был заложен принцип стремления к счастью.

Сергей Медведев: То есть вот этот естественный человек Руссо…

Владислав Земенков: Да! Но в своем знаменитом педагогическом трактате «Эмиль» Руссо писал о том, что без грусти, страдания, боли невозможно проявлять эмпатию. Ребенок должен быть счастливым, но он все равно должен обжечься, чтобы узнать, что такое счастье. Руссо, подобно античным мыслителям, не пытался отделить все эти эмоции.

Сергей Медведев: Очень интересно, как эпоха Просвещения в итоге все равно кончается сентиментализмом и открытием чувствительного индивида, который затем уже превращается в романтического метущегося героя, который весь основан на несчастье, на противоречии.

Владислав Земенков: Романтизм очень важен для современного понимания счастья. Другое дело, что многие достижения романтизма до сих пор не до конца оценены по достоинству. Например, английский поэт Джон Китс является автором очень важного термина, который звучит как «отрицательная способность». Китс вменял эту способность художникам, творцам, поэтам. Она заключается в том, что человек, который расположен испытывать отрицательную негативную способность, на протяжении долгого времени способен пребывать в состоянии неопределенности. И в состоянии неопределенности, как он говорит, сумрака, тайны, загадки, он способен творить. То есть созидательная способность человека атрофируется, если человек пребывает в спокойном, комфортном состоянии, в состоянии определенности, стабильности — всех тех состояний, которые ценятся в современном обществе.

Сергей Медведев: О том, может ли человек избавиться от грусти, рассуждает психотерапевт Дмитрий Басов.

Все эмоции необходимы, лишних эмоций нет, и чувство грусти – очень важное чувство

Дмитрий Басов: Все эмоции необходимы, лишних эмоций нет. Все эмоции способствуют тому, чтобы мы могли приспособиться к окружающей действительности. И чувство грусти – очень важное чувство. Не зря депрессию называют королевой отрицательных эмоций. Собственно, именно в депрессивном, грустном, меланхоличном состоянии человек задумывается о реальности и может увидеть какую-то более целостную картину, понять, что же на самом деле он делает не так. Когда он в каком-то иллюзорном измерении, ему кажется: вот этого достигну, это сделаю… А потом – раз! – он достиг, сделал (или не получилось), а потом возникает депрессия, разочарование. И человек может задать себе вопрос – а того ли я хотел, или этого от меня хотела жена или мама в детстве, а, может быть, я сам хотел чего-то совершенно другого?

Сергей Медведев: Жюли, вы в своей практике различаете различные стадии несчастья, грусти, меланхолии и депрессии?

Жюли Реше: В принципе, в более обширном плане «депрессия» – это медицинский термин для грусти. И посредством распространения термина «депрессия» как раз происходит стигматизация грусти. Нужно ли лечить депрессию? Всегда ли это медицинское отклонение? Еще Аристотель заметил, что меланхолия свойственна людям, которые преуспели в поэзии, философии и искусстве, то есть вдумчивым людям. Он считал: если для других это отклонение, то для этих людей это что-то нормальное.

Есть еще интересная теория экзистенциального аналитика Алис Хольцхей-Кунц, которая предполагает, что депрессия может быть не у больных людей, не у людей с какой-то предрасположенностью к психическим расстройствам, а в первую очередь это повышенная чувствительность к реальности. Кто сказал, что в реальности, в природе все хорошо? Кто сказал, что там гармония? Обычно депрессия обусловлена обстоятельствами жизни, какими-то социальными сложностями. В депрессии у человека больше нет способности генерировать иллюзии, что все хорошо, поэтому снимаются розовые очки и, может быть, когда мы депрессивны, мы ближе подходим к реальности.

Понятно, что иллюзии помогают жить. Огромный аппарат иллюзий – это религия, где есть заботящийся о нас бог:это из социальной потребности в том, чтобы нас любили, чтобы о нас все время заботились.

Сергей Медведев: Ну, и рационализация боли и несовершенства мира: человек не может понять, почему и он страдает, и другие люди страдают, а тут есть хороший повод.

Жюли Реше: Как раз психологически здоровый в традиционном понимании человек, счастливый, без надуманных проблем, — это человек религиозный, который ориентируется на иллюзии.

Сергей Медведев: А вы согласны с тем, что депрессия – болезнь? Нужна ли тут медикализация?

Владислав Земенков: Здесь мы сталкиваемся с проблемой научного обоснования эмоций. Психология пытается ответить на вопрос – что такое эмоции? Например, изучая грусть, мы сталкиваемся с огромным количеством определений. В русском языке есть слова «печаль», «скорбь», «тоска», «хандра», «меланхолия», «депрессия». Если мы откроем любое определение «грусти», то это будет легкая неудовлетворенность жизнью, то есть поверхностное, не глубокое переживание.

Сергей Медведев: А депрессия – фундаментальное?

Владислав Земенков

Владислав Земенков: Да. Но тогда спрашивается, что такое «скорбь»? А у меланхолии, например, есть еще романтический и не всегда негативный оттенок ухода от реальности. Меланхолия — очень странное состояние, оно характеризуется большим количеством симптомов, которые современные врачи на 100% отнесли бы к проявлениям депрессии. Но, испытывая абсолютно болезненное состояние, полную неудовлетворенность жизнью, апатию, человек еще способен творить, созидать, он становится креативным и продуктивным.

Сергей Медведев: А у медицины свой интерес, и она постепенно осваивает все более широкий спектр эмоций, медикализируя, стигматизируя, а затем фармаколизируя их, то есть присваивая им некий ярлык болезни и предлагая лекарства?

Жюли Реше: Да, у врачей, возможно, есть свой интерес, и у фармакологических компаний тоже, но я бы не обобщала так относительно медицины, потому что все-таки там есть потенциал исследования, преобразования себя, нахождение новых возможных состояний человека.

Сергей Медведев: Депрессию надо лечить?

Жюли Реше: «Надо» и «не надо» — одинаково неправильные ответы.

Сергей Медведев: А что тогда делать?

Жюли Реше: Исследовать и усложнять. Следует сохранять вот эту сложность — чувство, что дальше возможны исследования, утончение и преобразование в категориальном аппарате медицины. Это важно.

Сергей Медведев: Русский человек больше склонен к грусти, к депрессии? В нем есть жажда страдания?

Жюли Реше: Мне кажется, это все-таки стереотип относительно русской культуры (возможно, я и ошибаюсь). Но в современном мире есть абсолютно универсальные тенденции, в которых стираются рамки между национальностями.

Сергей Медведев: Здесь поспорю: есть всемирные индексы счастья. Понятно, что есть одно отношение к жизни в Доминиканской республике и на Ямайке, и другое отношение к жизни в Дании, воплощенное Ларсом фон Триером. Россия тоже находится где-то на этом спектре.

Владислав Земенков: Очень важно то, что в русском контексте долгое время отсутствовало стремление к счастью. Даже если брать какую-то мифологию русской культуры, все-таки она выстраивается вокруг идеи страдания, боли, искупления. Если есть эмоциональный капитализм (культура счастья), то, напротив, есть эмоциональный социализм, в котором основная идея – это идея страдания: не выстрадаешь – не поймешь. Тут очень важная тема – любовь. В эмоциональном капитализме вся любовь завязана на счастье, то есть ты должен быть счастлив, а если ты испытываешь страдания, пребывая в романтических отношениях, то ты неправильно что-то сделал, ты должен себя исправить, записаться к психотерапевту. А в режиме эмоционального социализма ты должен страдать, и, вообще, настоящая любовь – это Анна Каренина, которая бросается под поезд.

Сергей Медведев: Вообще, традиционные любовь и смерть – это Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда. Любовь – это всегда страдания. Для русского это – «жить не для радости, а для совести». Вот эта установка на правильность страдания, оправдание страдания, легитимизация страдания лежат в основе русской культуры вместе с водкой.

Владислав Земенков: Можно посмотреть на современный российский кинематограф, на последние картины, которые были оценены и западными зрителями. Все они завязаны на страдании, на достоевщине, на некоторых мрачных предчувствиях, которые пронизывают российское общество (допустим, Звягинцев). У меня есть гипотеза: может быть, русский человек и не откликнулся бы на российское кино, может быть, и зарубежные зрители, которые прекрасно знают, кто такие Толстой и Достоевский, не откликнулись бы на него, если бы не вот этот культ страдания, который все-таки есть в российской культуре.

Сергей Медведев: Жюли, вы работаете с темой смерти?

Жюли Реше: Несмотря на то, что я защитила докторскую по психоанализу, изначально я критиковала психоанализ, критиковала позитивную психологию, но пыталась как-то связать психоанализ с нейробиологией, о чем всегда мечтал Фрейд. И я подумала – наверное, это можно назвать нейропсихоанализом. Но потом я передумала, и в шутку это стали называть некропсихоанализом, зная мою любовь ко всему темному, мертвому и патологическому. Но в академической среде это скорее следует называть негативным психоанализом.

Сергей Медведев: К вам приходит человек с какой-то серьезной психологической травмой — что вы делаете?

Жюли Реше: Мы практикуем философию, размышления, углубление в познании себя, но не направленное на упрощение. Мы остаемся в том пространстве, из которого обещают возможность убежать позитивные психологии. Ко мне приходят люди, склонные к мышлению, которых раздражают позитивные психологи.

Сергей Медведев: Владислав, каково ваше отношение к боли? Она нужна?

Владислав Земенков: Здесь я скорее солидаризируюсь с Жюли. Я думаю, что способность к боли, к грусти, к эмоциональным состояниям, которые позитивные психологи определили как негативные, открывают нам дорогу к счастью. То счастье, которое нам обещают под разными видами (будь это покупка заветного путешествия в Гималаи или фармакологическое средство), — это все другое счастье: оно какое-то иллюзорное, ошибочное. Есть счастье, которое нельзя определить, но путь к нему сложен. Возможно, здесь есть какая-то христианская эсхатология – выстрадать, чтобы прийти к этому счастью.

Здесь скорее интересно другое — то, что способность испытывать и негативные, и позитивные эмоциональные состояния – это очень важное качество не только в индивидуальной, но и в политической, и в социальной жизни. Для того, чтобы выстраивать какие-то солидарные отношения, очень важно уметь проявлять эмпатию – это способность пропустить через себя эмоциональное состояние другого человека. Ошибочно думать, что эмпатия – это способность встать на место другого человека, это скорее способность откликнуться, воспринять его. Социальность – очень важная особенность. И боль, и страдания, и грусть открывают нам путь к пониманию другого.

Сергей Медведев: Жюли, вы согласны, что боль – это одна из базовых функций социальности?

У Жижека есть интересная идея о том, что счастье и правда несовместимы, потому что правда – это то, что болит

Жюли Реше: Да. Есть термин – «социальная боль». Мы все знаем из собственного опыта, что любая эмоциональная боль, связанная с проблемами в социальности, когда кто-то уходит, умирает или нас отстраняют от общества, более интенсивна, чем физическая боль. Мы нужны друг другу, мы не выживаем в одиночку. И чтобы закрепить в нас потребность в другом, в процессе эволюции выработалась способность социальной боли. А современные позитивные психологи и антидепрессанты предлагают заглушить боль – как правило, социальную. Само стремление к абсолютному счастью в отношениях с другими – это утопия. Но если бы мы могли этого добиться, например, с помощью каких-то наркотиков или еще чего-то такого, мы бы потеряли связь друг с другом.

Сергей Медведев: Это опасная утопия! Коллективное счастье – это одно из определений фашизма.

Жюли Реше: Да, а еще определение рая, где все счастливы… Хорошо, что мы перенесли это в потусторонний мир — это лучший вариант.

Сергей Медведев: Воплощения этого на земле кончались Сталиным и Пол Потом.

Жюли Реше: Сейчас основная проблема в парах – это то, что люди ожидают от отношений счастья, и как только получается какое-то разочарование, сложность, они сразу бросают их. И в результате они ни с кем не в отношениях. А как можно вырастить ребенка, испытывая одно только перманентное счастье?

Сергей Медведев: Может быть, борьба с недовольством, борьба с несчастьем – это одна из форм социального контроля? Общество пытается убрать недовольство из индивидов, потому что оно ведет к рефлексии, к реформам, к изменениям.

Жюли Реше: Аппарат счастья и несчастья, вот эта двойственность, — это форма взаимоотношений с реальностью. Когда обстоятельства чем-то не устраивают нас, мы ощущаем несчастье и пытаемся это изменить.

Сергей Медведев: Наверное, правительство и государство заинтересованы в подконтрольных счастливых массах.

Владислав Земенков: Это интересно, потому что современные политические режимы, так или иначе, работают с эмоциями. Есть даже отдельный термин – «политические эмоции», то есть те эмоции, которые пронизывают политическую жизнь граждан. Иллюзия счастья не просто существует где-то в воздухе, но и становится политическим вопросом. Кто дает нам счастье? Государство или общество, которое окружает нас в виде какого-то социального пакета, какая-то американская мечта, или это наша индивидуальная задача, наш выбор – принимать антидепрессанты, чтобы быть счастливыми, или нет. Этот вопрос связан не только с индивидуальной, но и с политической жизнью человека.

Жюли Реше: У Жижека есть интересная идея о том, что счастье и правда несовместимы, потому что правда – это то, что болит. Если мы хотим быть счастливыми, значит, мы хотим, чтобы нами манипулировали.

Сергей Медведев: А свобода – это, в том числе, и свобода человека быть несчастливым, работать со своим несчастьем и пытаться изменить окружающую действительность, чтобы убрать корни этого несчастья.

от Эпикура до Шопенгауэра — Моноклер

Рубрики : Лекции, Публичные лекции, Философия

В рамках лекции «Что мы знаем о счастье?» доктор философских наук Наталия Кузнецова знакомит нас с теориями счастья: от Аристипа и Эпикура до Канта и Шопенгауэра.

«Существует  одно  врожденное  заблуждение,

и  оно состоит  в том,  что мы  рождены для  счастья».

Артур Шопенгауэр

Существует ли счастье? Что мы действительно знаем о нём? Правильно ли воспитывать детей с мыслью о том, что они рождены для счастья, и может ли оно быть абсолютным благом и смыслом жизни? Это круг вопросов, над которыми бьются философы со времён античности.

В рамках своей лекции «Что мы знаем о счастье?» доктор философских наук, профессор кафедры проблем современной философии РГГУ Наталия Кузнецова знакомит нас с теориями счастья — от Аристиппа и Эпикура до Канта и Шопенгауэра — и рассказывает, сколько может быть понятий у счастья, чем отличается гедонизм от эпикурейства, какие изменения претерпел гедонизм в течение веков и как ему удалось стать философией XX века, несмотря на то, что после Канта и Шопенгауэра философы больше никогда не пытались рассматривать счастье как абсолютное благо и перестали встраивать это понятие в основу этических концепций.

«Однако, к сожалению, понятие счастья столь неопределенное понятие, что хотя каждый человек желает достигнуть счастья, тем не менее он никогда не может определенно и в полном согласии с самим собой сказать, чего он, собственно, желает и хочет. Причина этого в том, что все элементы, принадлежащие к понятию счастья, суть эмпирические, т. е. должны быть заимствованы из опыта, однако для идеи счастья требуется абсолютное целое — максимум блага в моем настоящем и каждом последующем состоянии. Так вот, невозможно, чтобы в высшей степени проницательное и исключительно способное, но тем не менее конечное существо составило себе определенное понятие о том, чего оно, собственно, здесь хочет».

Иммануил Кант

Кроме того, из этой интереснейшей лекции вы сможете узнать, почему рекламные слоганы «Не дай себе засохнуть», «Стремись к лучшему» и услуга для состоятельных людей «Бомжевой тур на 10 персон с 10 комплектами лохмотьев» — это вещи одного порядка, с какими психологическими и социальными проблемами сталкиваются впоследствии гедонисты и почему знаменитую фразу «Человек рождён для счастья, как птица для полета» из рассказа В. Г. Короленко «Парадокс» нельзя вырывать из контекста и рассматривать вне идей Шопенгауэра.

---

Смотрите/Читайте:

— Счастье или смысл: в чём мы больше нуждаемся?

— Даниэль Канеман о когнитивных искажениях, интуиции и счастье

— Координаты счастья и моральное лицензирование

---

Источник: PRESSCENTRERGGU / Youtube

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Счастье как философская категория и как цель общественного развития

Счастье как философская категория и как цель общественного развития

2009-07-02  Анна Деревянко Версия для печати

«Счастье — это быть полезным людям. Когда ко мне обращаются за помощью, я чувствую себя нужным, полезным людям и счастлив этим. Несчастье — это оказаться за бортом общественной жизни. Чувствовать себя оторванным от жизни и никому не нужным»

Слова Юры Лернера, приведенные Э.В. Ильенковым в статье
«Психика человека под лупой времени»

Большинство людей хотя бы раз в своей жизни задумывались о счастье. Все мы хотим достичь этого заветного состояния — счастья. А все остальное, если разобраться, является просто условием, предпосылкой заветной мечты. Но обычно считается, что счастье — это больше предмет лирической поэзии или романической литературы. Для философии эта категория считается слишком несерьезной.

На самом деле, если обратиться к истории философии, то можно увидеть, что проблему счастья начали рассматривать еще стоики. Для них счастье мыслилось как достижение гармонии с природой через состояние спокойствия, недвижения. Это состояние не должно было нарушаться никаким влечением (аффектом). И достичь этого состояния мог лишь каждый человек индивидуально.

С приходом Средневековья и началом господства христианства в обществе, сменилось и понимание счастья. Согласно христианскому учению, человек имел возможность достичь счастья только в загробной жизни, а в жизни земной должно быть только смирение и покаяние. Было в христианстве и понятие Абсолютного блага, которое заключалось в возможности достижения всеобщего счастья для людей, но в обществе это понятие все равно воспринималось только как индивидуальное достижение каждым человеком счастья в загробном мире.

Где-то в этот период счастье и выпадает из разряда философских категорий из-за слишком пристального к нему внимания религии и придания ему надуманного ореола мистицизма.

С развитием общества развивалась и религия, стараясь соответствовать запросам этого самого общества (отражая господствующие общественные отношения). Возникает протестантизм, который оказывается весьма подходящей идеологией для растущего капитализма. Как это ни парадоксально, но именно «протестантская этика» с ее культом труда и скромности в быту довольно скоро трансформируется в самое примитивное понимание счастья, какое только породило человечество. Речь идет о так называемой «американской мечте» — которая отождествляет счастье с накоплением материальных благ. Чем больше имеешь денег (капитала), тем больше имеешь счастья.

Но тогдашняя философия знает и другие теории «трудового счастья».  Мы хотели бы обратить внимание на весьма революционную на то время версию «счастья в труде», которую предложил украинский философ Григорий Сковорода. Он неразрывно связывает понятие счастья и труда (деятельности). Он видит счастье в «сродном» труде — труде по задаткам и возможностям человека. Также Сковорода считает, что весь труд является общественным, так как в ходе труда люди взаимодействуют, вступают в определенные отношения друг с другом. Если человек занимается своим «сродным» трудом, то он несет благо обществу. И если все люди будут заниматься только «сродным» трудом, то в этом процессе взаимодействия и будет достигнуто всеобщее счастье. Следует отметить, что Сковорода также раскрыл понятие «несродного труда», под которым он имеет в виду труд не по задаткам и возможностям человека, принудительный труд, который ведет к деградации как человека, так и общества.

Этим Сковорода как бы предвосхитил идею молодого Маркса об отчуждении труда, с точки зрения которой современное состояние общества представляется в виде тотального несчастья. Несчастье заключается в том, что капиталистический строй делает из человека машину, автомат для изготовления продукции и, в конечном счете, производства капитала. Рабочий отчуждается от себя, от общества, от своего труда, капиталист же просто деградирует как человек, поскольку, оставаясь человеком, он не может функционировать в качестве капиталиста. В результате, как и рабочий, так и капиталист не могут достичь счастья.

Из этого следует, что счастье нужно искать не в приобретении материальных благ и не в индивидуальных особенностях человека. Действительной основой человеческого счастья может послужить только правильная организация общественного труда.

И лучшим доказательством того, что всеобщее счастье это не миф, а нормальное будущее человечества может служить эксперимент со слепоглухими детьми в Загорской школе-интернате, самое деятельное участие в котором принимал Э.В. Ильенков. Казалось, что эти дети не имели шансов не только на счастье, но и на жизнь вообще. Но через правильное включение их в общественную предметно-практическую деятельность они получили возможность испытать полноценное человеческое счастье — счастье приобщения к человеческой культуре и полноправного участия в ее создании.

Каждый человек стремиться к счастью, и этим стремлением его наделяет общество, и это же общество, в конечном счете, должно создать реальные условия для его достижения. И одним из этих условий является возможность каждому человеку иметь доступ к духовным приобретениям всего человечества, возможность их свободно усваивать. Ведь только всесторонне, гармонично развитые люди смогут достичь, осознать и ощутить подлинное, всеобщее человеческое счастье.

Счастья может достичь каждый человек, ведь предпосылкой счастья уже является то, что человек находится в обществе. Но реалии современного общества таковы, что на практике это далеко не всегда возможно. Поэтому одной из задач будущего общества есть создание таких условий, в которых каждый человек сможет достичь счастья. И когда будут реально существовать эти условия, станет возможным достижение всеобщего счастья.

теория

Счастье между философией и психологией

Счастье зависит от нас самих.

~ Аристотель

Каждое утро, просыпаясь, я снова испытываю высшее удовольствие — быть Сальвадором Дали .

~ Угадай, кто

Und sogar im Himalaya, der Erleuchtung schon so nah, bin ich irgendwie so’n bißchen traurig. Ich weiß nicht, warum ich nicht so richtig happy bin.

~ Удо Линденберг, Panik Präsident

Как вы знаете, изучение счастья — это de rigueur в психологии. De rigueur означает «в», но я не хотел писать «в». Это было бы gauche . Поищи это. Меня радует использование галлицизмов в английском языке. И это нормально, потому что это тебе не вредит. Возможно, это раздражает, но не вредит.

Научное исследование счастья раньше было прерогативой философов, и тень Аристотеля все еще существует. Когда большая часть того, что он говорил о науке, давно отправилась в пресловутую помойку, его взгляды на счастье все еще имеют некоторую нормативную силу сегодня.И в этом состоит большая часть философии (счастья и других вопросов). Он имеет тенденцию делать нормативные заявления, потому что у него нет инструментов для эмпирических заявлений. Нормативные требования касаются идеалов, требований, обязанностей и лучшего. Когда в игру вступают эмпирические данные (опыт), то в основном для того, чтобы показать, насколько мы не соответствуем нормам. Идеалы по определению не могут быть превышены; их могут встретить лишь изредка немногие счастливчики. Нормы зависят от культурного климата места и дня. Аристотель, например, ответил и развил взгляды Платона и досократиков, взгляды которых, в свою очередь, были встроены в общий контекст греческих чувств и их традиций (e.г., Гомер и Гесиод). Одна из причин, по которой Аристотель больше не доминирует в такой степени, как раньше, заключается в том, что у нас было две тысячи лет, чтобы претерпеть культурные изменения и обдумать альтернативы. Современные философы тоже думают о счастье, и некоторые из них решительно настроены против Аристотеля (см. Сообщения о Расселе и Ницше).

Усилия психологов широко (и ошибочно) отождествляются с их борьбой за измерение счастья. Банальная критика состоит в том, что счастье — это нечто несводимо субъективное и, следовательно, неизмеримое.Что на самом деле означает это утверждение? Самая простая интерпретация состоит в том, что счастье — это внутренний опыт, и поэтому его невозможно измерить. Это не годится. Люди оценивают всевозможные ощущения (яркость, объем, вес, боль), и эти оценки говорят нам о многом. В случае яркости, объема и веса эти рейтинги можно сопоставить с объективными показателями, чтобы мы могли видеть, насколько они точны. Боль не имеет внешних корреляторов. Должны ли мы поэтому игнорировать сообщения людей о том, насколько сильна боль, которую они испытывают? Если бы мы отвергли самоотчеты о счастье, нам также пришлось бы отвергать сообщения о боли.Между прочим, признавая сообщения о боли, мы уже движемся к измерению счастья. Говоря об очевидном, Шопенгауэр заметил, что счастье — это отчасти отсутствие боли (второе — отсутствие скуки).

Другое клише наивного скептицизма состоит в том, что «все разные». Ну да, в этом-то и дело. Счастье — это переменная, поэтому мы найдем различия между вами и мной, если приглядимся.

Третья версия аргумента «это настолько субъективно, поэтому забудь» состоит в том, что мы не можем знать, о чем говорят люди, когда утверждают, что (не) счастливы.Здесь утверждается не то, что счастье не имеет значения, а то, что оно имеет слишком много значений. Это действительно проблема, но ее можно решить. С помощью тщательных определений и соответствующих измерений мы можем различать положительные эмоции, хорошее настроение, положительные оценки собственной жизни и т. Д. Исследователи, стремящиеся уточнить, действительно ли узкие концепции могут выступать за отказ от широкой и общей концепции счастья в пользу нескольких конкретных концепций. На их пути стоит убеждение большинства обычных людей, что сказать, что они счастливы, что-то значит, (Примечание: люди, придерживающиеся повседневного понимания счастья, не должны быть теми же, кто требует его исчезновения из науки).Ответ носит прагматический характер: если какое-либо понятие (например, счастье) пользуется таким подавляющим признанием среди людей, то философы и психологи должны найти для него место в своей научной работе.

Среди психологов, кажется, преобладают головные боли измерения, но мы не должны упускать из виду тот факт, что все измерения предполагают теоретические обязательства. Измерение счастья как активации в медиальной префронтальной коре означает, что существует теоретический аргумент (хотя и неявный), что такая активация свидетельствует о переживании, которое мы называем счастьем.И чтобы подтвердить это утверждение, вы должны вернуться к самоотчетам.

Когда многие потенциальные меры конкурируют за наше внимание, нам необходимо сделать основной выбор: либо мы предполагаем, что счастье — это многогранная вещь, так что каждая из этих мер рассказывает нам часть истории, либо мы предполагаем, что некоторые меры лучше или правдивее других. Если мы сделаем последнее, мы обнаружим наши теоретические предубеждения. Это может быть мучительно (т. Е. Болезненно, т. Е. Чревато несчастьем). В качестве примера я представляю Даниэля Канемана и его знаменитую лекцию о счастье на TED.Он ловко проводит различие между переживающим «я», которое вычисляет поток оценочных суждений в сети, и запоминающим «я», которое использует некоторые из этих суждений для сохранения длительного представления эпизода, будь то отпуск в Канкуне или колоноскопия. Канеман утверждает, что мы (и он) были сильно сбиты с толку этими двумя точками зрения. Просматривая видео, спросите себя, принимает ли Канеман к концу своих 20 минут одну из этих концепций. Смотреть его выступление на TED — интересный опыт.Это сделает тебя счастливым?

Удо

Для Удо Линденберг , Panik Präsident (см. Эпиграф и ссылку), счастье географически. Его местонахождение — Гамбург.

Счастье по мнению 5 известных философов

Счастье — одно из самых сложных слов для определения. Мистическое счастье не имеет ничего общего со счастьем могущественного человека или со счастьем обычных людей.

В нашей повседневной жизни мы встречаем разные определения этого слова.Если мы посмотрим на философию, то к этой концепции также существует широкий и разнообразный спектр подходов.

Эта статья объяснит и обсудит некоторые из этих философских точек зрения.

«Все смертные отправляются на поиски счастья, знамение, говорящее нам, что ни у кого из них его нет».

-Baltasar Gracián-

Аристотель и метафизическое счастье

Для Аристотеля, наиболее выдающегося из философов-метафизиков, счастье — это высшее желание и стремление всех людей. По его мнению, достичь этого можно через добродетель. Другими словами, если человек будет развивать в себе высшие добродетели, он или она достигнет счастья.

Аристотель считал, что это больше, чем просто осязаемое состояние, это скорее образ жизни. Ключевой характеристикой этого образа жизни является постоянное упражнение и извлечение лучшего из каждого человека.

Также необходимо проявлять благоразумие характера и иметь хорошего «даймона», означающего хорошую судьбу или удачу, чтобы вести полноценную и по-настоящему счастливую жизнь.По этой причине его тезис о счастье известен под названием «Eudaimonia» или «Eudaemonism».

Аристотель заложил философскую основу, на которой была построена христианская церковь. Принимая во внимание это, можно найти большое сходство между идеями этого великого мыслителя и принципами иудео-христианских религий.

Эпикур и гедонистическое счастье

Эпикур был греческим философом, который противоречил философам-метафизикам. В отличие от их верований, он не считал, что счастье приходит только из духовного мира, а скорее, что оно также имеет большое отношение к более земным измерениям.

Фактически, Эпикур основал философскую школу под названием эпикурейство и фактически имел свою собственную школу, которую он назвал «Сад». Многие интересные идеи и выводы приходят из эпикурейства.

Он предложил принцип, согласно которому баланс и умеренность создают пространство для счастья. Эта идея заключена в одном из его величайших изречений: «Кто не удовлетворен малым, тот не удовлетворен ничем».

Эпикур считал, что любовь не имеет ничего общего со счастьем, а дружба важнее.Он также настаивал на том, что нужно работать не за деньги, чтобы иметь возможность покупать товары, а из любви к работе.

Ницше и критика счастья

Согласно Ницше , жить спокойно и без забот — желание посредственных людей, не придающих жизни большего смысла.

Ницше не соглашался с тем, что «счастье» может быть постоянным состоянием благополучия. Он чувствовал, что это эфемерное, мимолетное состояние, которое может закончиться в любой момент.

Ницше сказал, что описал счастье как «идеальное состояние лени». Другими словами, не иметь никаких забот или огорчений.

Он, напротив, чувствовал, что удовлетворение можно найти только в наличии жизненной силы и боевого духа против всех препятствий , ограничивающих свободу и самоутверждение.

Быть счастливым означает быть способным доказать эту жизненно важную силу , преодолевая невзгоды и создавая оригинальные способы жить жизнью.

Хосе Ортега-и-Гассет и счастье как сближение

Для этого испанского философа состояние удовлетворенности обнаруживается, когда «спроецированная жизнь» и «действительная жизнь» совпадают . Другими словами, когда пути того, кем мы хотим быть, и пути того, что есть на самом деле, сходятся.

В своих трудах он отмечает:

« Если мы спросим себя, в чем состоит это идеальное состояние духа, называемое счастьем, мы легко найдем первоначальный ответ: счастье состоит в нахождении чего-то, что нас полностью удовлетворяет и удовлетворяет.

“ Более того, строго говоря, этот ответ ничего не делает, кроме как сообщает нам, из чего состоит это субъективное состояние полного удовлетворения. С другой стороны, какие объективные условия должны быть созданы, чтобы мы могли найти то, что нас удовлетворит ».

Согласно Ортега-и-Гассету, у всех людей есть потенциал и желание быть счастливыми. Это означает, что каждый человек определяет свою реальность и то, что может сделать их счастливыми. Если человек действительно способен достичь этой реальности, то он будет счастлив.

Славой Жижек и счастье как парадокс

Этот философ указывает, что быть по-настоящему счастливым — это вопрос мнения, а не истины . Он считал удовлетворение и удовлетворенность продуктом капиталистических ценностей, которые косвенно обещают вечное удовлетворение через потребление.

Однако в людях царит неудовлетворенность, потому что на самом деле они не знают, чего хотят.

Каждый человек, который считает, что если он чего-то достигнет (что-то купит, повысит свой социальный статус, чего-то достигнет и т. Д.), Он будет счастлив.Но на самом деле бессознательно то, чего они хотят достичь, — это совсем другое, и поэтому они останутся неудовлетворенными.

Что для тебя счастье?

Как философы по-разному определяют счастье

Dreams — Таинственный, сбивающий с толку, открывающий глаза, а иногда и кошмарный ад. Мечты — это все это и многое другое.

Вот 20 удивительных фактов о снах, о которых вы, возможно, никогда не слышали:

Факт №1: вы не можете читать во сне или определить время

Если вы не уверены, спите вы или нет, попробуйте прочитать что-нибудь.Подавляющее большинство людей не умеют читать во сне.

То же самое и с часами: каждый раз, когда вы смотрите на часы, они показывают другое время, и кажется, что стрелки на часах не двигаются, как сообщают осознанные сновидцы.

Факт № 2: Осознанные сновидения

Существует целая субкультура людей, практикующих то, что называется осознанными или осознанными сновидениями. Используя различные методы, эти люди якобы научились контролировать свои сны и делать удивительные вещи, такие как летать, проходить сквозь стены, путешествовать в разные измерения или даже назад во времени.

Хотите научиться управлять своими мечтами? Вы можете попробовать эти советы:

Осознанные сновидения: вот как вы можете контролировать свои мечты

Факт № 3: Изобретения, вдохновленные снами

Сны стали причиной многих величайших изобретений человечества. Вот несколько примеров:

• Идея для Google — Ларри Пейдж
• Генератор переменного тока -Tesla
• Форма двойной спирали ДНК — Джеймс Уотсон
• Швейная машина -Elias Howe
• Периодическая таблица — Менделеев Дмитрий

… и многие, многие другие.

Факт №4: Предчувствие снов

Есть несколько поразительных случаев, когда людям действительно снились вещи, которые происходили с ними позже, точно так же, как они мечтали.

Можно сказать, что они заглянули в будущее, или это могло быть просто совпадением. Факт остается фактом: это очень интересные и причудливые явления. Вот некоторые из самых известных снов-предчувствий:

• Авраам Линкольн видел во сне его убийство
• Многим жертвам 11 сентября снились сны, предупреждающие их о катастрофе
• Мечта Марка Твена о кончине брата
• 19 проверенных предсказательных снов о катастрофе Титаника

Факт № 5: Сонный паралич

Ад реален, и это называется сонным параличом.Это настоящие кошмары. В детстве я страдал от сонного паралича и могу подтвердить, насколько это ужасно.

Две характеристики сонного паралича — это неспособность двигаться (отсюда и паралич) и ощущение крайне злого присутствия в комнате с вами. Это не похоже на сон, а на 100% реальность. Исследования показывают, что во время приступа у людей, страдающих сонным параличом, наблюдается подавляющая активность миндалины. Миндалевидное тело отвечает за инстинкт «бей или беги» и эмоции страха, ужаса и беспокойства.Достаточно сказано!

Факт № 6: Расстройство быстрого сна

В состоянии быстрого сна (быстрое движение глаз) ваше тело обычно парализовано. Однако в редких случаях люди воплощают в жизнь свои мечты. В результате были сломаны руки, ноги, сломана мебель и, по крайней мере, в одном зарегистрированном случае сгорел дом.

Факт № 7: Сексуальные сны

Научно названное «ночное опухание полового члена» — явление очень хорошо задокументированное. Говоря неспециалистами, это просто означает, что вы чувствуете одышку во время сна.Собственно, исследования показывают, что у мужчин за один сон бывает до 20 эрекций.

Факт № 8: Невероятные лунатики

Лунатизм — очень редкое и потенциально опасное нарушение сна. Это крайняя форма расстройства быстрого сна, и эти люди не просто разыгрывают свои мечты, но отправляются в настоящие приключения по ночам.

Ли Хэдвин по профессии медсестра, но в своих мечтах он художник. Буквально. Он «рисует» великолепные портреты, о которых потом не вспоминает.Странные «приключения» лунатизма включают:

• Женщина, занимающаяся сексом с незнакомцами во время лунатизма
• Мужчина, проехавший 22 мили и убивший своего двоюродного брата во время лунатизма
• Лунатик, который вышел из окна с третьего этажа и едва выжил

Факт № 9: Сонный наркотик

На самом деле есть люди, которым так нравятся сны и сны, что они никогда не хотят просыпаться. Они хотят продолжать мечтать даже днем, поэтому они принимают запрещенный и чрезвычайно мощный галлюциногенный препарат под названием диметилтриптамин.На самом деле это всего лишь изолированная и синтетическая форма химического вещества, которое наш мозг вырабатывает естественным образом во время сна.

Факт № 10 Ловец снов

Ловец снов — один из самых известных символов американских индейцев. Это свободная паутина, сплетенная вокруг обруча и украшенная священными предметами, предназначенными для защиты от кошмаров.

Факт №11: Повышенная мозговая активность

Вы могли бы связать сон с тишиной и покоем, но на самом деле наш мозг более активен во время сна, чем днем.

Факт № 12: Творчество и мечты

Как мы упоминали ранее, сны ответственны за изобретения, великие произведения искусства и, как правило, просто невероятно интересны. Они также «заряжают» нашу креативность.

Ученые также говорят, что ведение дневника сновидений помогает развитию творческих способностей.

В редких случаях REM-расстройства люди вообще не видят сны. Эти люди страдают от значительного снижения творческих способностей и плохо справляются с задачами, требующими творческого решения проблем.

Факт № 13: Домашние животные тоже мечтают

Наши животные-компаньоны тоже мечтают. Посмотрите, как спят собака или кошка, и вы увидите, что они двигают лапами и издают звуки, как будто они за чем-то гонятся. Давай, приятель!

Факт №14: Вы всегда мечтаете — просто не помните

Многие люди утверждают, что им вообще не снятся, но это неправда: все мы мечтаем, но до 60% людей не помнят их мечты на всех.

Факт №15: Слепые тоже мечтают

Слепые люди, которые не родились слепыми, видят образы во сне, а люди, рожденные слепыми, вообще ничего не видят.Они по-прежнему мечтают, и их сны столь же интенсивны и интересны, но они затрагивают и другие чувства, помимо зрения.

Факт №16: Во сне вы видите только лица, которые вам уже знакомы.

Доказано, что во сне мы можем видеть только лица, которые мы видели в реальной жизни раньше. Так что будьте осторожны: эта пугающая старушка рядом с вами в автобусе может оказаться в вашем следующем кошмаре.

Факт № 17: Сны имеют тенденцию быть отрицательными

Удивительно, но сны чаще бывают отрицательными, чем положительными.Три наиболее часто описываемых эмоции, испытываемых во сне, — это гнев, печаль и страх.

Факт № 18: Несколько снов за ночь

Вы можете видеть до семи разных снов за ночь в зависимости от того, сколько у вас циклов REM. Мы видим сны только во время фазы быстрого сна, и в среднем человек видит сны от одного до двух часов каждую ночь.

Факт №19: Гендерные различия

Интересно, что 70% всех персонажей в мужском сне — это другие мужчины, но женский сон включает в себя равное количество мужчин и женщин.Также мужские сны содержат намного больше агрессии. И женщины, и мужчины одинаково часто мечтают о сексуальных темах.

Факт №20: Не все мечтают в цвете

До 12% людей мечтают только в черно-белом цвете.

Изображение предоставлено: Unsplash через unsplash.com

Философия счастья — Философия всего

«… нет ничего хорошего для человека, кроме того, что делает его справедливым и сдержанным, храбрым и свободным, и нет ничего плохого, кроме того, что порождает противоположные пороки.»-Маркус Аврелий

Свобода — интересная вещь. Это один из даров жизни, который мы больше всего воспринимаем как должное, но в то же время то, чего мы больше всего жаждем. Свобода — наше самое постоянное стремление, но каждый скажет вам, что мы в конечном итоге хотим — это «счастье». 10 способов стать счастливее! 12 советов по увеличению вашего счастья СЕЙЧАС!

Слово счастье стало настолько неоднозначным, что все попытки дать ему определение сегодня кажутся тщетными.Счастье сейчас слишком субъективно, чтобы принимать однозначное определение. Каждый из нас достаточно уникален, чтобы понимать, что один размер не подходит всем. Это неизмеримо и непоследовательно. Дэниел Гилберт описывает эту уязвимость в своей книге «Наткнувшись на счастье», изображая человека, которому дали стакан воды в пустыне. В этот момент мужчина, несомненно, описал бы свое состояние как безмерно счастливое. Но принесет ли ему тот же самый глоток воды такое же счастье через год, когда он выйдет из пустыни? Если он, как и большинство из нас, не может сразу контекстуализировать значение чего-то, что так часто принимается как должное, вероятно, этого не произойдет.Счастье не просто субъективно для разных людей — оно субъективно для одного и того же человека, для одного и того же опыта в разное время. В какой-то момент разведенная женщина, вероятно, была «счастлива» в браке.

Попробуйте спросить кого-нибудь, «счастлив ли он», а затем приготовьтесь к неловкой паузе, во время которой он придумает социально приемлемый ответ, одновременно ища причины, по которым на самом деле это не так. Расплывчатость и обширность этого слова заставляют вопрос почти безответный.Мы, в силу того, что мы люди в чрезмерно возбужденном мире, были приучены преувеличивать то, чего нам не хватает, и минимизировать то, что у нас есть.Вот почему наш инстинкт, когда мы спрашиваем, счастливы ли мы, — это не , чтобы сразу сказать: «Да! Я жив и дышу. У меня есть крыша над головой, и мне никогда не приходится думать о том, откуда взялась моя следующая капля воды », а скорее:« Ну, я не совсем там, где хочу быть … [вставить все вам здесь не хватает — супруга, желаемой зарплаты, лучшего тела и т. д.]. У нас должны быть цели? Да! Должно ли быть одной из этих целей счастье? Нет. Потому что мы никогда его не найдем и, кажется, никогда не узнаем, что это такое на самом деле.Только ретроспективный взгляд дает нам иллюзию того, что мы это пережили.

Воспроизведите эту катушку с воспоминаниями о колледже.

Обратите внимание на то, чего вы не помните: периодические стрессы, связанные с расходами, мучительный страх перед неподготовленной презентацией, которую вам предстояло провести на следующий день, или друзей, которые вас предали. Наш разум — забавная вещь — мы предпочитаем признавать только хорошее в прошлом и плохое в настоящем.

«… для человека нет ничего хорошего, кроме того, что делает его справедливым и сдержанным, храбрым и свободным, », — говорит Марк Аврелий.Эта цитата из его личного дневника, ставшего основным текстом стоической философии, «Медитации», должна остановить нас. Для человека нет ничего хорошего, кроме того, что делает его … свободным.

Итак, я собираюсь доказать, что мы хотим не счастья, а свободы. Свобода в наших стремлениях, от наших обид, от нашей идентичности… Свобода быть самой полной и истинной сущностью. Причина, по которой мы хотим постоянно продвигаться по жизни, заключается в том, что мы верим, что каждая ступенька сделает нас в некотором роде свободнее.Это повышение. Это занятие по бизнесу. Это уникальная возможность. Ключ в том, чтобы знать, когда эти желания на самом деле являются проявлением нашей очень человеческой потребности в свободе или поверхностным образом, полностью созданным кем-то другим. В первом случае добивайтесь его изо всех сил. Во втором случае вы, скорее всего, не сделаете справедливым, сдержанным, храбрым или свободным.

Так вот, я понимаю, что вы, возможно, не слышали это таким образом — эта идея о нашем самом сокровенном человеческом стремлении не к счастью, а к свободе.Люди все время пытаются создать счастье. Недаром ежедневно публикуются десятки статей о том, как быть счастливым, но редко — о том, как стать свободным. Сказать кому-то, как быть счастливым, легко — дать ему точный список ежедневных практик и утверждений, и он вдохновится на то, чтобы прожить еще один день. Упражнение! Медитируй! Рано вставать! Скажите себе, что этот день ваш! Хотя каждая из этих вещей хороша, полезна и даже рекомендуется лично, если вы живете жизнью, несовместимой с тем, что на самом деле заставляет вас чувствовать себя свободным, они помогают нам просто терпеть в лучшем случае.

Мы хотим большего, чем просто терпеть. Мы хотим получать удовольствие.

Наше стремление к свободе ежедневно проявляется бесчисленным множеством способов — от поверхностных желаний до основных потребностей. Мы хотим финансовой безопасности, потому что нам нужны возможности — возможность выбирать, что мы делаем, где мы это делаем и когда. Мы хотим зарабатывать на жизнь тем, что нам нравится, потому что это позволяет нам как можно чаще чувствовать себя истинными. Мы хотим жить в потоке . Мы хотим товарищества, потому что хотим свободы выражения любви, которая глубоко внутри каждого из нас.Потому что что такое любовь без объекта? Подумайте о людях, которые знают вас лучше всего: о ваших ближайших друзьях, семье (если вам повезет), о человеке, в которого вы влюблены. Как бы вы описали, что чувствуете рядом с ними?

Бесплатно. Свободен быть лучшим или худшим.

Свобода — это еще одна причина, по которой мы любим вечера, выходные, алкоголь, игры, музыку и все, что позволяет нам войти в состояние кажущегося «безмозглости». Ради аргумента, мы собираемся определить бессмысленных как все, что преследуется без какой-либо конкретной великой цели (т.е. смотреть Netflix просто потому, что вы хотите смотреть Netflix). Расслабление ума, расслабление, выход на улицу — все это в порядке. Они становятся проблематичными только тогда, когда эти занятия становятся нашим единственным средством удовлетворения, а затем мы внезапно вспоминаем все ночи Netflix и выпивки и удивляемся, почему мы несчастливы.

«Уму нужно дать время отдохнуть, но таким образом, чтобы он мог освежиться, а не расслабиться, пока он не развалится». -Seneca

Я собираюсь сделать здесь что-то дикое и рассказать вам то, чего не сделает никто другой — проблема не в Netflix или в выпивке. Проблема в ваших намерениях и ожиданиях, когда вы делаете эти вещи. Или что-нибудь. Я думал, что они сделают меня счастливым, мы думаем ретроспективно, размышляя о наших низких остатках на счетах и ​​тусклом уме. Но вместо того, чтобы украсть у себя моменты радости через сожаление, все, что нам нужно — осознать, это то, что счастье, которого мы искали, никогда не было. Скорее, в этом опыте мы хотим как утвердить свободу , так и почувствовать себя свободными. С этой точки зрения жизнь превращается в серию экспериментов, в которых мы определяем комбинации переживаний, которые лучше всего позволяют достичь этого, по сравнению с постоянным оплакиванием того, почему вы все еще не удовлетворены.

Мы удовлетворены тем, что знаем, что свобода — это то, что нам нужно — в работе, на отдыхе, в жизни в целом. Мы настроены на разочарование, когда мы ожидаем от события или деятельности счастья, когда на самом деле мы хотели выражения и переживания свободы. Это означает, что нам не нужно расстраиваться, когда ожидания остаются невыполненными, так как в следующий раз мы можем просто выполнить калибровку соответствующим образом. Могу ли я принять это решение и может ли оно сделать меня справедливым, сдержанным, храбрым и свободным?

Мы достигаем свободы в выборе действия и свободы — ness , переживая наши любимые части нашего человеческого существования — смех, глубокую работу, расслабление, удовольствие, общение.Когда мы понимаем, что свобода — это то, чего мы хотим, мы воспользовались тем, насколько она доступна на самом деле. Напротив, счастье — это мираж, за которым мы изнуряем себя. Не ищите того, что, по вашему мнению, сделает вас счастливым, а постарайтесь узнать, что заставляет вас чувствовать себя свободным , а делает именно это . Стремитесь осознавать себя настолько глубоко, чтобы вам было очевидно, что вызывает это ощущение. Это наша ответственность и наш мир.

«Чтобы обрести настоящую свободу, вы должны быть рабом философии.Человеку, который подчиняется [философии], не откладывают его применение … он [освобождается] на месте, само служение философии — свобода ». -Сенека

Скачать бесплатное руководство« 10 ключей » к удовлетворению перед лицом чего угодно » здесь

Счастье — Энциклопедия Нового Света

Слово« счастье »несет в себе множество нюансов, значение которых со временем возрастало и терялось в различных культурах и субкультурах.Изучение интеллектуальной истории западной цивилизации показывает, что индивидуальное «счастье» может относиться к двум различным, но взаимосвязанным явлениям. Во-первых, «счастье» описывает удовольствие в данный момент: например, ощущение счастья после комплимента или наслаждение красивым закатом. В этом смысле счастье — это качественное состояние ума, часто кратковременное. Второе использование этого слова, которое представляет наибольший интерес для философов, — это долгосрочное или общее ощущение благополучия, ведения или ведения счастливой жизни.Эти два чувства счастья противопоставляются фразам «Я чувствую себя счастливым», а не «Я счастлив».

В социально-политико-экономическом смысле счастье — это свойство социального коллектива или политического тела, что выражается в терминах «гражданское счастье» и «общественное счастье». Многие лидеры восемнадцатого века считали, что счастье несет в себе сущностный смысл счастья, но коллективный аспект счастья в значительной степени отсутствовал в политической и экономической теории двадцатого века.Для суфия, буддиста, индуиста или христианского мистика высшее счастье возникает в результате слияния индивидуального «я» с космической божественностью, в то время как даже помимо мистической практики подчинение себя Богу во Христе сулило счастье христианам с тех пор. время святого Августина.

От Платона (ок. 428 до н. Э. — ок. 348 до н. Э. ) до Джона Стюарта Милля и далее концепция счастья представляла интерес и важность для этической теории. Согласно древнегреческой этике, добродетельная или этически разумная жизнь была (не считая внешних влияний) путем к эвдемонии (что в широком смысле переводится как счастье).В утилитарной этике всеобщее счастье — это цель, к которой мы должны стремиться, а действия, приносящие наибольшее счастье всем, кого это касается, считаются правильными. Другими словами, для греков добродетель была путем к счастью, тогда как для утилитаристов счастье было ориентиром, по которому судят о правильных (правильных) действиях.

В более поздних разработках философии произошел отход от исследования счастья, а скорее от исследования благополучия, термина, который многие (как из объективных, так и из субъективных школ мысли) считают менее двусмысленным, чем счастье.Новая школа позитивной психологии, напротив, придает большое значение счастью как всеобъемлющей концепции, а также разрабатывает несколько различных подходов к измерению аспектов счастья.

Древние греки: счастье и «Евдемония»

Аристотель

Взгляды Аристотеля на счастье оказали влияние до наших дней. Основная мысль Аристотеля состоит в том, что счастье (эвдемония) — хорошая жизнь — зависит от того, насколько существо совершенствует свои природные способности.Он утверждает, что разум уникален для человека, поэтому функция (эргона) человеческого существа включает в себя упражнение и совершенствование его рациональных способностей. Отсюда следует, что хорошая жизнь для человека предполагает достижение добродетели или превосходства (arête) в разуме. Аристотель делит человеческие качества (aretai — часто переводимые как «добродетели»), связанные с разумом, на две группы: моральное и интеллектуальное превосходство. (Он также признает физическое совершенство (добродетель), но это исключительно нерационально и поэтому не способствует исключительно человеческому (а не животному) благу.) Моральное превосходство — это превосходство характера и относится к действиям, включая склонность испытывать эмоции (например, страх) и делать определенные типы выбора. Интеллектуальное совершенство (добродетель) — это совершенство мысли, включая такие состояния, как мудрость и интеллект. В целом он утверждает, что добродетели характера и интеллекта являются способами совершенствования разума и, следовательно, необходимы для хорошей человеческой жизни. Однако, хотя Аристотель подчеркивает важность развития рациональных способностей, он не игнорирует важность друзей, богатства и социального статуса в хорошей жизни.Он говорит, что вряд ли человек будет счастлив, если ему не хватает определенных внешних благ, таких как «хорошее рождение, хорошие дети и красота». Таким образом, человек, который крайне уродлив, или «потерявший детей или хороших друзей из-за смерти» (1099b5-6), или совершенно один, вряд ли будет счастлив. Добродетель не гарантирует счастливой жизни, или, другими словами, добродетель необходима, но недостаточна для счастья.

Стоики

С другой стороны, стоики продвинули взгляды Аристотеля еще на один шаг, заявив, что добродетель необходима и достаточна для счастья.Стоическая философия начинается с Зенона из Кития (334 г. до н. Э. — 262 г. до н. Э. г.) и получила дальнейшее развитие у Клеанфа и Хрисиппа. Основное предположение стоического мышления состоит в том, что сама Вселенная управляется законами разума и устроена наилучшим образом. Этот метафизический тезис связан с этическим взглядом на то, что хорошая жизнь — это та жизнь, которую проживают в соответствии с разумом. Моральное совершенство и счастье достигаются путем отражения совершенной рациональности мира в себе самом, а также путем определения и воплощения в жизнь своей собственной роли в космическом порядке вещей.

Многим вышеупомянутые теории кажутся интуитивно ошибочными. Можно утверждать, что есть много порочных людей, которые кажутся вполне счастливыми, или что многие добродетельные люди кажутся совершенно несчастными (последнее является проблемой для взглядов стоиков, а не Аристотеля). Это заставило некоторых усомниться в том, является ли счастье адекватным переводом слова eudaimonia, и что, возможно, лучше подходит такой термин, как «благополучие», поскольку последний подразумевает более объективную долгосрочную перспективу.

Эпикур

Более поздняя греческая этическая мысль осуществляется в рамках Платона / Аристотеля.Принято считать, что счастье (эвдемония) — это высшее человеческое благо, а хорошая жизнь предполагает развитие и проявление добродетелей. Эпикур отходит от Платона и Аристотеля в том, что его взгляд на эвдемонию является гедонистическим. Он отождествляет жизнь эвдемонии с жизнью удовольствий, понимая эвдемонию как более или менее непрерывное переживание удовольствия, а также свободу от боли и страданий (атараксия). Но Эпикур не поддерживает стремление к любым удовольствиям.Скорее, он рекомендует политику, при которой удовольствия оптимизируются в долгосрочной перспективе. Некоторые удовольствия не стоят того, потому что они приводят к большим страданиям, а некоторые боли имеют смысл, когда они приводят к большим удовольствиям. Лучшая стратегия для достижения максимального удовольствия в целом — это не искать мгновенного удовлетворения, а разработать разумную долгосрочную политику.

Эпикур утверждает, что жизнь в удовольствиях будет совпадать с жизнью добродетели. Он считает, что мы ищем и должны искать добродетели, потому что добродетель приносит удовольствие.Его основная доктрина состоит в том, что добродетельная жизнь — это жизнь, приносящая наибольшее количество удовольствия, и именно по этой причине мы должны быть добродетельными. Известно, что ему приписывают путь к счастью «друзья, свобода и мысли», он утверждает, что счастье и есть жизнь, наполненная удовольствиями и отсутствием боли.

Средневековая этика и счастье

Фома Аквинский разработал и расширил этическую теорию Аристотеля, эвдемонистское понимание человеческого блага и сосредоточение внимания на добродетелях, а не на отдельных действиях, в христианском контексте.Как обсуждалось в предыдущем разделе, древние философы соглашались, что счастье (eudaimonia) — это высшее человеческое благо, цель человеческого существования, и что добродетель (arête) в некотором роде важна для достижения этой цели. Адаптация Аквинским к этой идее сводится к тому, что он отождествляет Бога — пример совершенной добродетели — как цель человеческой жизни. Эвдемония превращается в совершенное счастье (блаженство), задуманное как союз с Богом в загробной жизни.

Второе основное предположение, которое Аквинский унаследовал от Аристотеля, — это важность добродетелей в совершенствовании рациональной природы человека и, следовательно, их решающее значение в достижении эвдемонии.Здесь Аквинский снова переносит в основном натуралистическую теорию Аристотеля в богословский контекст. Аристотель считал, что развитие и проявление интеллектуальных и моральных добродетелей являются наиболее важными составляющими хорошей человеческой жизни. Но эта концепция хорошей жизни в значительной степени относится к биологическому организму, живущему в соответствии со своими отличительными качествами. Следовательно, учитывая отклонение Фомы Аквинского от Аристотеля относительно конечной цели человеческой жизни, то есть его отождествления конечной цели человека со сверхъестественным союзом с Богом, от него требуется дать некоторое объяснение взаимосвязи между совершенством природных сил человека и его способностями. достижение совершенного счастья в сверхъестественной загробной жизни.Чтобы заполнить этот пробел, Фома Аквинский вводит богословские добродетели веры, надежды и любви, непосредственной целью которых является Бог. Согласно Фомы Аквинскому, нехристиане не могут проявлять богословские добродетели, хотя они могут проявлять другие нетеологические добродетели, такие как храбрость. Следовательно, хотя язычники и способны к эвдемонии в смысле Аризотля, они не способны к блаженству, которое требует богословских добродетелей. Одно из важных различий между «естественными добродетелями» и теологическими добродетелями состоит в том, что первые находятся в пределах возможностей агента культивировать и развиваться.Согласно анализу Аристотеля, принятому Аквинским, такие добродетели характера, как храбрость, развиваются через обучение. Напротив, богословские добродетели зависят от помощи Бога в форме божественной благодати. Вера, надежда и любовь не приобретаются добровольными действиями, а напрямую вселяются Богом. (Обсуждение добродетелей Аквинским можно найти в Summa Theologiae IaIIae 49-88 и во всех IIaIIae.)

Для классических утилитаристов (прежде всего Джереми Бентама и Джона Стюарта Милля) счастье можно описать как удовольствие и отсутствие боли.Таким образом, индивидуальное счастье — это накопление счастливых эпизодов (как в первом смысле счастья, о котором говорилось выше), перевешивающих болезненные. Тогда счастливая жизнь будет состоять из серии приятных эпизодов с несколькими болезненными. Утилитаризм сильно отклоняется от ранее обсужденных теорий в том смысле, что он утверждает, что действие считается правильным в силу его последствий или результатов, и что правильным является тот, который приносит наибольшее общее счастье. Этот знаменитый принцип полезности, по формулировке Бентама, звучит так: «Принцип полезности означает тот принцип, который одобряет или не одобряет любое действие в соответствии с его тенденцией… способствовать или противодействовать этому счастью.Аналогичным образом, в формулировке Милля «Утилитаризм», «кредо, которое принимает в качестве основы морали принцип полезности или величайшего счастья, утверждает, что действия правильны в той мере, в какой они способствуют счастью; неправильно, поскольку они имеют тенденцию производить обратное счастье ». Таким образом, для утилитаризма мораль заключается в увеличении количества счастья в мире.

И Бентам, и Милль приравнивали счастье к удовольствию, и в этом смысле оба были гедонистами. Бентам считал, что любое конкретное удовольствие или боль имеет определенную ценность, которую можно измерить и сравнить.Он попытался построить шкалу сравнения и измерения боли и удовольствия. Он назвал эту шкалу исчислением счастья. Он утверждал, что ценность удовольствия определяется такими факторами, как его продолжительность и интенсивность. Гедонизм Бентама можно назвать количественным гедонизмом, поскольку все удовольствия и боли проявляются в одной шкале и измеряются в соответствии с одним и тем же набором критериев (таких как продолжительность и интенсивность). В отличие от Бентама, для которого все удовольствия были одинаковыми и сопоставимыми, Милль различал высшие и низшие удовольствия.«… Одни удовольствия желаннее и ценнее других. Было бы абсурдно, если бы при оценке всего остального принималось во внимание не только количество, но и качество, а оценка удовольствий должна зависеть только от количества ». Высшие удовольствия (также называемые «осознанными удовольствиями») включают в себя удовольствия человеческого разума: удовольствия интеллекта, воображения, восхищения красотой и другие. Согласно Миллю, эти высшие удовольствия намного превосходят низшие телесные удовольствия или «простые ощущения».«Они разные по качеству, а не только по количеству.

Гедонизм в классическом утилитаризме подвергался широкой критике со времен Милля. Некоторые утверждают, что утилитаризм добавление и взвешивание приятных и болезненных эпизодов при оценке счастья проблематично, поскольку не учитывает ценность достижения долгосрочных целей, которые многие считают жизненно важным ингредиентом счастья. Однако основная идея утилитаризма о том, что мораль заключается в увеличении количества благ в мире, оставалась привлекательной.Утилитаризм претерпел существенные уточнения и до сих пор остается одной из доминирующих моральных теорий.

Хотя гедонизм классической утилитарной теории становится все более непопулярным среди философов, позитивные психологи, такие как Даниэль Канеман и Эд Динер, продолжают считать его плодотворной областью исследований. Таким образом, именно в области современной психологии теории классических утилитаристов, теории которых сводили счастье к положительным и отрицательным аффектам, защищаются и исследуются.

Современные психологические описания счастья

Некоторые позитивные психологи, привлеченные субъективными рамками, в которых действовали утилитаристы, но не убежденные их гедонистическими теориями, выдвинули концепцию счастья как «удовлетворение жизнью». С этой точки зрения понятие благополучия охватывает понятие долгосрочной оценки счастья, а субъективное переживание счастья просто воспринимается как часть благополучия. Удовлетворение жизнью достигается за счет выполнения того, что мы считаем наиболее важным в жизни (отсюда и название «список счетов»).Удовлетворение жизнью остается субъективным, поскольку благополучие основывается на взгляде на то, как протекает его жизнь, — на суждении, а не на чувстве. Как судить о том, как дела обстоят, несколько сложнее. Поскольку стремления настолько связаны с ожиданиями, разумно спросить, умеем ли мы хорошо судить о собственном счастье. Для некоторых обществ ожидания будут намного ниже, и то, что раб считает хорошей жизнью, сильно отличается от жизни рабовладельца. Некоторые утверждали, что мы можем оценить собственное благополучие только тогда, когда мы и информированы, и автономны, что подразумевает, что удовлетворенность — это не то же самое, что общее благополучие.Другие утверждали, что мы должны судить или оценивать объективно, была ли жизнь счастливой или хорошей, используя индикаторы, которые имеют независимую ценность, тем самым навязывая объективную оценку субъективной теории.

Список литературы

• Аннас, Дж. 1993. Нравственность счастья. Нью-Йорк: издательство Оксфордского университета. ISBN 019507999X
• Аристотель (примерно середина четвертого века, г. до н. Э., г.) 1985. Nicomachean Ethics, trans. с примечаниями Т. Ирвина, Индианаполис, IN: Hackett Publishing Company, bks I, X.
• Остин Дж. 1968. «Удовольствие и счастье» в философии 43.
• Бентам, Дж. 1789. Введение в принципы морали и законодательства, изд. J.H. Бернс и Х. Харт, переработанный Ф. Розен, Оксфорд: Clarendon Press.
• Крисп Р. 1997. Милл об утилитаризме. Лондон: Рутледж.
• Гриффин, Дж. 1986. Благополучие. Оксфорд: Clarendon Press, Часть I.
• Канеман, Даниэль, Эд Динер и Норберт Шварц.1999. Благополучие: основы гедонической психологии. Нью-Йорк: Фонд Рассела Сейджа. ISBN 0871544245
• Краут, Р. 1979. «Две концепции счастья» в Philosophical Review 80.
• Милл, Дж. 1998. Утилитаризм, изд. Р. Крисп, Оксфорд: Clarendon Press, гл. 2. ISBN 0585134278
• Сиджвик, Х. 2006. Методы этики. Честнат-Хилл, Массачусетс: Adamant Media Corporation, коп. ISBN 0543968243
• Самнер, Л.W. 1996. Благополучие, счастье и этика. Оксфорд: Clarendon Press. ISBN 0198244401

Внешние ссылки

Все ссылки получены 27 июля 2017 г.

Источники общей философии

Кредиты

Энциклопедия Нового Света писателей и редакторов переписали и завершили статью Википедия в соответствии со стандартами New World Encyclopedia . Эта статья соответствует условиям лицензии Creative Commons CC-by-sa 3.0 Лицензия (CC-by-sa), которая может использоваться и распространяться с указанием авторства. Кредит предоставляется в соответствии с условиями этой лицензии, которая может ссылаться как на участников Энциклопедии Нового Света, участников, так и на самоотверженных добровольцев Фонда Викимедиа. Чтобы процитировать эту статью, щелкните здесь, чтобы просмотреть список допустимых форматов цитирования. История более ранних публикаций википедистов доступна исследователям здесь:

История этой статьи с момента ее импорта в Энциклопедия Нового Света :

Примечание. Некоторые ограничения могут применяться к использованию отдельных изображений, на которые распространяется отдельная лицензия.

Может ли философия сделать вас счастливым?

Как я уже упоминал ранее , я принадлежу к философскому салону, в котором кучка философов и прихлебателей (вроде меня) препирается из-за заранее отобранных работ (совсем недавно «Так оно и есть» Дж. Дэвид Веллеман.) Одним из честных философов является Кэтрин Уилсон , которая умеет спокойно преодолевать раздувание. Уилсон и я разделяем интерес к войне и измененным состояниям , среди других тем. Ее новая книга «Как быть эпикурейцем : Древнее искусство жить хорошо» необычайно проницательна для философского труда (см. Этот обзор в The Economist ).Я мало что знал об Эпикуре или его философии до того, как прочитал книгу. Но Вильсон убедил меня, что эпикуреизм, больше, чем стоицизм или буддизм, — это философия для нашего научного века. На самом деле, я думаю, что могу быть эпикурейцем. Ниже Уилсон отвечает на несколько вопросов. –Джон Хорган

Horgan: Почему философия? Дало ли это вам то, на что вы надеялись?

Wilson: Как сказал мой друг, философия — это дисциплина комментариев. Он универсален: вы можете взять любую отрасль искусства или науки, какую захотите, и найти проблемы, на которые можно взглянуть философски.

Моя семья была сильна в науке и математике, и они были склонны рассматривать философию как кабинетные размышления о принципиально неразрешимых или просто словесных проблемах, а потому не интересных. Когда я начал учиться в аспирантуре, я сначала увлекся логикой и лингвистикой, затем историей и философией науки. Аналитическая метафизика, которая является наиболее почитаемым разделом профессиональной философии, никогда меня не привлекала. Но я по-прежнему с удовольствием занимаюсь философией, хотя всегда с эмпирическим уклоном, все еще пытаюсь интерпретировать, находить закономерности, структуры, связи, разъединения.На протяжении многих лет я исследовал один основной набор тем в ранней современной науке, сосредоточенный на атомизме, микроскопии и механизме живых организмов, но я всегда делал боковые прыжки в сторону других тем и проблем, таких как взаимосвязь теории эволюции этике и эстетике, литературе и эмоциям, сознанию, галлюцинациям и гипнагогии, а также истории пацифизма.

Horgan: Какая эклектика! Можете ли вы найти свой путь к счастью?

Wilson: Счастье, рассматриваемое как чувство, носит эпизодический характер, и вы получаете его, находясь в определенной ситуации, делая определенные вещи.Разум говорит вам, что это за вещи? Нет: непосредственный опыт делает. Кроме того, разум поощряет беспокойство, что не делает вас таким счастливым.

Но если под разумом вы имеете в виду философию, а под счастьем вы имеете в виду какой-то способ почувствовать себя более удовлетворенным или менее напуганным и обиженным, я должен сказать да. Любая дисциплина приносит удовольствие от обучения и понимания. И философия, и искусство по существу говорят: «Вы не одиноки. Другие тоже думали и беспокоились об этом.«Они связывают вас с вашим видом; теоретически и эмоционально, и это может дать вам поддержку и утешение.

Итак, никакая философия не может сказать вам ничего, чего вы еще не знаете о том, как получить счастливый опыт, но систематические философии, такие как эпикуреизм, стоицизм или кантианство, предлагают ориентацию. У каждого есть свой собственный способ соотносить то, что, по его мнению, есть мир, с тем, что должно быть таким, каким он есть, и с тем, что вы должны делать.

Horgan: Можете ли вы найти выход из страха смерти?

Уилсон: Нет и да.Если бы я узнал, что у меня прогрессирующее заболевание, которое убьет меня через несколько месяцев и что ему будут предшествовать боль и ужасные побочные эффекты от настоятельно рекомендованного лечения, я бы очень, очень испугался. Размышления не помогли, особенно когда я начал замечать первые признаки этого спуска. Но вы можете найти выход из безответственного и бесполезного поведения в отношении смерти.

В позднем среднем возрасте вы можете привести свои дела в порядок, составить завещание и поговорить с потомками о своих желаниях для себя и даже для них.Вы можете решить, сколько скрининговых тестов вы хотите пройти, сколько лекарств вы хотите принимать при различных состояниях, которые у вас обязательно разовьются, и хотите ли вы прислушиваться ко всем этим общим советам врача о диетах с низким содержанием жиров, кофеине и алкоголь и так далее. Ничего из этого не является философией, но эпикурейцы, которых я изучаю, заверив вас, что в какой-то момент вы будете превращены в атомы, как и любой другой объект в природе, утверждают, что гедонизм, умеренный благоразумием и моралью, — это путь, которым пока нужно идти. .

Ник Коулман

Horgan: Видите ли вы какую-либо взаимосвязь между философскими размышлениями и вежливостью?

Уилсон: Эээ, не совсем. Самые приятные люди, которых я знаю профессионально — самые заинтересованные, полезные и щедрые — это философы, а самые худшие — самые агрессивные, нечестные и эгоистичные — тоже философы. Это просто потому, что я знаю больше философов, чем людей из любой другой профессиональной группы. Но точно так же, как врачи и дантисты имеют или, по крайней мере, раньше были статистически склонны к наркомании, потому что у них есть или был свободный доступ к наркотикам, философы, возможно, статистически подвержены аморализму, потому что у них есть свободный доступ ко всем аргументам о том, что мораль вымышлена.

Horgan: Вы закоренелый атеист или подозреваете когда-нибудь, что Бог существует?

Уилсон: Я довольно твердолобый. Идея Бога как телекинетического разума с разумом, знаниями, планами, предпочтениями, контролем над событиями и т. Д. Для меня совершенно неприемлема. Очевидно, что это человеческая проекция, принимающая тысячи высокоразвитых культурных форм. Тем не менее, в ужасных условиях — можно сказать, в окопных условиях — я испытал чувство, которое я могу описать только как то, что моя жизнь или судьба находятся в руках Бога.Как и Уильям Джеймс, я думаю, что есть религиозный опыт и связанные с ним формы так называемого мистического опыта, которые трогательны и значимы. Я просто не верю в сверхъестественных людей и считаю, что формы страха, надежды, антипатии и уверенности, которые вызывают в людях основные мировые религии, более разрушительны, чем конструктивны.

Хорган: Хм, может, я тоже атеист. Действительно ли эпикуреизм изменил вас или подтвердил то, во что вы уже верили?

Wilson: Некоторые вещи, которые, как мне казалось, я разработал сам, такие как идея морали как системы «императивов, уменьшающих преимущества», я позже обнаружил в эпикурействе, что, конечно, мне понравилось — а также мои собственные идеи — подробнее.

Я всегда был за биологическую жизнь, детей, хорошую еду, любовь и научное понимание, основанное на свойствах и расположении материи, то, что ценилось древними эпикурейцами, но не самыми престижными традициями западной мысли. Может быть, я укрепился в этих убеждениях в результате изучения эпикуреизма. Я определенно стал более критически относиться к стоицизму как к модной популярной философии. Но я не начал изучать эпикуреизм с учетом всего этого.Первоначально я интересовался восстановлением и развитием атомных теорий материи в начале 17 века после столетий противостояния им.

Horgan: Справедливо ли ожидать, что кто-то, кто написал книгу по саморазвитию, соберется вместе со всем своим дерьмом?

Wilson: Самопомощь! Я думал, что это просто популярная книга по философии. У кого в этом подлунном мире все вместе? Как и все остальные, я все еще экспериментирую и учусь.

Мои настоящие советы по самопомощи, как заметил один обозреватель, не одобряющий моего подхода, сводятся к нескольким вещам, например, как избавиться от всех этих пластиковых бутылок вокруг вашей ванны.Что касается этого, у меня есть все вместе, но я абсолютно не живу по правилам.

Люди любят правила. Если бы они этого не сделали, у нас не было бы даже языка, не говоря уже о манерах, морали или видах искусства. И они любят читать книги и статьи с правилами, обещающими успех в том или ином предприятии, например, в карьере или в отношениях. Эти правила обычно представляют собой то, что кто-то догадывается, будет работать, в отличие от рекомендаций, основанных на тщательном наблюдении и сравнении больших когорт, которые выполнили А или тех, кто сделал Б.

Мой нормативный подход в основном заключается в том, чтобы задавать себе вопросы, включая то, что я или кто-либо на самом деле знаю об этом? Тем не менее, мне не терпится узнать, помогает ли кому-нибудь мой анализ в главе «Остерегайтесь любви!», И у меня есть некоторые надежды на стратегии гедонизма, модифицированные благоразумием в моей главе «Наука и скептицизм» и на эту главу. на эпикурейской политической теории, критически относящейся ко всем политическим аргументам, основанным на правах человека.

Horgan: Что ж, я нашел вашу книгу полезной.За исключением Эпикура, древние философы, кажется, были довольно сексистскими. Стало ли лучше?

Wilson: На протяжении большей части истории Женщина, как они называют нас во всем нашем диком разнообразии, была Другим разума и добродетели, самой моделью — и вылепленной в саму модель — того, как человек не должен быть . Не будьте эмоциональны, необразованны, зависимы, детородны и не пренебрегайте войной. Будь наоборот! Все клерикальные религии женоненавистнически, как и большинство философий, особенно кантовская, за исключением эпикурейцев (в большинстве случаев).

Сейчас лучше. Наука и социальные науки развеяли миф о женской некомпетентности и выявили предвзятость социальных суждений. Философы начали анализировать властные отношения в обычной жизни. В дополнение к новым знаниям, осознанные и смелые социальные действия были и необходимы для осуществления изменений. Я восхищаюсь своими коллегами, как мужчинами, так и женщинами, которые выступали за статистическое равенство при приеме в аспирантуру и представительство женщин на конференциях и в журналах. Должно быть очевидно, что допуск женщин в академическую жизнь посредством «позитивных действий» повысил стандарты и ожидания повсюду, а не понизил их.

Мне было жаль, что в недавнем списке «50 самых влиятельных ныне живущих философов» менее 20% — женщины. Где были Рут Милликен, Патрисия Черчленд, Элизабет Андерсон, Кэтрин Маккиннон, Кэрол Пейтман и Рэй Лэнгтон?

Хорган: Хороший вопрос. Что говорит о современной философии то, что такие точки зрения, как эпикуреизм, стоицизм и буддизм, остаются такими популярными? Может ли это быть признаком того, что философия не так уж сильно продвинулась?

Wilson: Я думаю, что философия прогрессирует в терминах ветвления и исчезновения — как древо жизни — не обязательно в терминах решения проблем.Заданный вопрос может стать более сложным, более междисциплинарным, может возникнуть больше способов его обсуждения и рассмотрения, но он не будет решен до тех пор, пока не будет преобразован в чисто научную проблему или проблему формирования концепций в данной культуре. .

Люди обращаются к аналитически-предписывающим философиям, подобным очень старым, о котором вы упоминаете, по двум причинам. Во-первых, современная академическая философия специализирована и технически развита до такой степени, что не только непрофессионал, но и почти никто за пределами узкой специальности не может понять и оценить предложение.Он также очень осознает и уважает различие между фактами и ценностями. В противоположность этому, древние философии и религии можно изучить с помощью подборки содержательных высказываний и рекомендаций. Во-вторых, многие люди — я включаю сюда себя — осознают, что что-то не так с ценностями доминирующей культуры. Мы видим, что работаем слишком много часов и потребляем слишком много, что слишком многие наши отношения являются чисто транзакционными и что идол роста ведет не к предсказанному Адамом Смиту «универсальному богатству», а к обнищанию и разрушению окружающей среды.Поэтому мы ищем альтернативы, которые были разработаны в доиндустриальных обществах с низким уровнем технологий.

Horgan: Говоря о буддизме, что вы думаете о нем?

Wilson: Как позитивная религия, это не моя чашка чая. В нем есть духовенство, монахи, монахини и священники, отдельные стандарты и образ жизни для избранных и для мирян, а также множество суеверных элементов, таких как карма и перерождение. Даже если вы сведете буддизм к его центральным доктринам и очистите его от этих элементов, я буду осторожен.

Буддизм разделяет с эпикуреанством идею о том, что состояния и вещи непостоянны и должны считаться таковыми, и обе философии подчеркивают сострадание. Но буддизм предписывает непривязанность как средство от страдания (как и стоицизм в несколько ином смысле), тогда как эпикурейцы рассматривают привязанность — любовь и дружбу — какими бы ненадежными они ни были, как источник удовольствия и как побуждающий к жизни.

Также я не нахожу привлекательной точку зрения без собственного «я». С биологической точки зрения различие между собой и миром заложено во всех живых организмах, в нашем случае как феноменологически, так и поведенчески.Находясь в мистическом опыте или принимая диссоциативные наркотики, мы можем стереть эту феноменологию собственного мира, и это будет похоже на разрушение иллюзии. Если это приводит к уменьшению цепкости и эгоистичности поведения, это хорошо, но ощущение отсутствия себя — это такое же чувство, как и чувство самости, а не высшая истина.

Horgan: Да, я тоже отношусь к буддизму двойственно. Я продолжаю искать беспощадный аргумент по свободной воле. У вас есть один, который я могу позаимствовать?

Wilson: Я думаю, нет никакой надежды на нейробиологию или метафизику свободы воли.Но свобода воли — это «вещь». Я думаю, что в этом есть два компонента: феноменологический и социальный. Феноменологически мы знаем, что значит обдумывать варианты, принимать решения, принимать трудные решения, сопротивляться порывам и изменять свое мнение при встрече с новыми доказательствами. В той мере, в какой мы все способны пережить эти переживания, благодаря нашим огромным неокортексам, мы, люди, обладаем свободой воли, даже если бы лапласовский интеллект мог заранее предвидеть каждый поворот и каждый исход.

В то же время наше представление о «способности поступать иначе», от которого зависит достоинство, построено в обществе. Это слабо обоснованный, но удивительно уверенный вывод из наблюдений, который дает оценку того, что нормальный человек может научиться делать или не делать.

Например, мы думаем, что каждый, за исключением нескольких «психопатов», легко может быть и был приучен не планировать убийства, а совершать их. Соответственно, мы думаем, что если у вас была феноменология принятия решений и действий, вы не были в трансе, когда составляли план и кого-то убили, вы сделали это свободно, и мы вас наказываем.

В других случаях, например, когда вы выиграете конкурс пианистов, мы вас награждаем. Мы знаем или предполагаем, что вы сидели дома, много тренировались и приносили жертвы, или ваши родители делали это. И мы знаем из наблюдений, что многие люди бросают пианино, но мы видим, что вы этого не сделали. Таким образом, вы особенные и «заслуживаете» своего приза, даже если, согласно лапласовскому разуму, вы неизбежно участвовали бы в соревновании и выиграли,

Я не думаю, что феноменология + социальное суждение дает нам оправдание наказания, причинения боли только ради награды.Если наказание не исправляет или не останавливает, это просто преследование. Это мой лучший способ решить эту извечную проблему или, скорее, превратить ее в разрешимую проблему.

Хорган: Спасибо за это. Вы упомянули о своем интересе к пацифизму. Я потратил много времени, пытаясь убедить людей, в основном тщетно, что мы можем положить конец войне раз и навсегда. Ты думаешь это возможно?

Wilson: Я рад это слышать и согласен, что это возможно. Конец войны должен быть очевидным.Подумайте об огромных «дивидендах мира», которые могут возникнуть в результате перенаправления талантов и денег, которые идут на военные исследования, производство оружия, закупку оружия, содержание и обучение армий и даже заботу о жертвах войны, на решение коллективных проблем человечества. изменение климата, окружающая среда, жилье, здоровье, транспорт и образование. Но милитаризм укоренился в философии в форме «теории справедливой войны», которую я отвергаю, и в наших институтах. Пока люди уважают и доверяют воинствующим силам как своим лидерам и прививаются патриотическим, узко националистическим, а не космополитическим идеалам, у нас будут войны.

До сих пор антивоенное движение сосредоточивалось на неправомерности убийства. Его аргументы не пользовались широким влиянием, потому что люди не могли не думать об убийстве как о способе спасения. Нам всегда будут нужны вооруженные полицейские силы для международных дел, так же как они нужны нам в наших больших и малых городах, но националистический баланс сил и доктрины сдерживания были такими же вчера. Вот почему я думаю, что путь вперед состоит в том, чтобы покрыть экономические издержки глобальной «системы войны» — как сказал аббат св.Пьер назвал его еще в 18, ^-м, -м веке — гораздо очевиднее, чем сейчас. Между тем, меня воодушевляют даже небольшие шаги, такие как интерес к «ненаступательной обороне» в дальновидных военных кругах и эмпирическая работа о том, как безопасно и эффективно реагировать на угрозы и захват заложников воюющими авторитетами.

Horgan: Какая у вас утопия?

Wilson: Меньше пластика, меньше покупок, больше растений, животных и насекомых.Прекращение шумового загрязнения, загрязнения воздуха и светового загрязнения. У всех была бы свежая, яркая еда, значимая работа и тропинка в эпикурейский сад.

Дополнительная литература :

Проблемы разума и тела (бесплатная онлайн-книга, также доступна как электронная книга Kindle и в мягкой обложке)

Самопознание переоценено?

В чем заключается точка зрения философии?, Часть 1 (Подсказка: это не открытие истины)

Мета-сообщение: сообщения о буддизме и медитации

См. Вопросы и ответы Скотт Ааронсон, Дэвид Альберт, Дэвид Чалмерс, Ноам Хомский, Дэвид Дойч, Джордж Эллис, Марсело Глейзер, Робин Хэнсон, Ник Герберт, Джим Холт, Сабина Хоссенфельдер, Шейла Джасанофф, Стюарт Кауфман, Кристоф Кох, Гарретт Лиси, Кристиан Лист, Тим Модлин, Джеймс Макклеллан, Хедда Хассел Мёрч, Приямвада Натараджан, Наоми Орескес, Мартин Риз, Карло Ровелли, Руперт Шелдрейк, Питер Шор, Ли Смолин, Шелдон Соломон, Амиа Сринивасан, Пол Стейнхардт, Филип Тетлок, Тайлер Волк, , Эдвард Виттен, Питер Войт, Стивен Вольфрам и Элиэзер Юдковски.

Посмотрите, как Кэтрин Уилсон разговаривает с Робертом Райтом на сайте Meaningoflife.tv.

Почему наше стремление к счастью может быть ошибочным

Американский философ Роберт Нозик провел мысленный эксперимент, чтобы доказать это. Нозик просит нас представить «машину, которая может дать вам все, что вы пожелаете». Машина позволит вам испытать блаженство исполнения любого вашего желания. Вы можете стать великим поэтом, стать величайшим изобретателем из когда-либо известных, путешествовать по Вселенной на космическом корабле собственной конструкции или стать любимым шеф-поваром в местном ресторане.В действительности же вы окажетесь без сознания в резервуаре жизнеобеспечения. Поскольку машина заставляет вас поверить в реальность симуляции, ваш выбор окончательный.

Вы бы подключили? Нозик говорит, что вы этого не сделаете, потому что мы действительно хотим делать определенные вещи и быть определенными людьми, а не просто получать удовольствие. Эта гипотетическая ситуация может показаться легкомысленной, но если мы готовы пожертвовать безграничным удовольствием ради истинного смысла, тогда счастье — не высшее благо. Но если Нозик прав, то 81% опрошенных американцев, которые предпочли счастье великим достижениям, ошибаются, и исследования показали, что люди в большинстве своем предпочли бы не лезть в эту машину.

Машина опыта Нозика была нацелена на опровержение основного утверждения утилитаризма о том, что «счастье желательно и единственно желательно в качестве цели». В 1826 году философ, написавший эти слова, Джон Стюарт Милль, погряз в несчастье. В своей автобиографии Милль описывает то, что мы теперь называем депрессивной ангедонией: «Я был в тупике нервов, которому иногда подвержены все; не поддавался наслаждению или приятному возбуждению; одно из тех настроений, когда то, что в другое время является удовольствием. , становится безвкусным или равнодушным.«

Милл не мог получать удовольствия от жизни. Это было бы плохо для большинства людей, но для Милля это указывало на нечто еще более тревожное.